Царь нигилистов – 5 - Наталья Львовна Точильникова
Мюридизм же он считал чем-то вроде «Талибана», опираясь на сходство значений слов: «мюрид» — ученик, «талиб» — студент. Деспотизм, шариат в полном соответствии с Кораном и хадисами, никакой власти, кроме имама и его наибов, и никакой свободы: ни религиозной, ни гражданской.
Саша был готов признать культурную ценность арабской астрономии, математики и медицины, орнаментов Голубой мечети и стихов Руми и Хайяма. Но не отрубания рук, ног и голов.
В подобных конфликтах Саша всегда был на стороне европейской цивилизации: на стороне светского шаха Пехлеви против Исламской революции, на стороне американцев против талибов и на стороне Израиля против террористов ХАМАС.
Европейскую цивилизацию в Кавказской войне, как ни крути, представляла Российская Империя. А значит, Родина была более, чем права.
В последнем выводе его укрепляли вести о том, что народ сам сбрасывает иго мюридов и переходит на сторону русских. Это великолепно успокаивало совесть.
Так как местные военные пока не научились врать так же бесстыдно и виртуозно, как в двадцать первом веке, Саша считал, что вести с Кавказа плюс-минус соответствуют действительности.
В будущем Саша слышал рассказ Валерии Новодворской о беседе с одним из лидеров Ичкерии Ахмедом Закаевым. Последний говорил, что лучше уж было остаться с Россией, чем получить исламский традиционализм, укрепившийся в конце концов на его родине.
Откуда Саша сделал вывод, что всё-таки существуют ситуации, когда лучше остаться с Россией.
Теперь расположение местного населения главное не слить. Уж что-что, а сливать дорогие соотечественники всегда умели виртуозно. Главное не повести себя так, чтобы кавказские народы не начали добрым словом понимать и Шамиля, и его мюридов.
Главное не превратиться в одночасье из освободителей в оккупантов.
Первые звоночки уже прозвучали. Зачем-то решили восстановить Аварское ханство, которое Шамиль упразднил 16 лет назад, вырезав большую часть местной аристократии. Да, конечно, Ибрагим-хан Мехтулинский, назначенный ханом Аварии, служил флигель-адъютантом у папа́, был полковником Лейб-Гвардии казачьего полка и окончил то ли школу гвардейских прапорщиков, то ли юнкеров, то ли вообще кадетский корпус. Но, как показывает пример Пол Пота, даже Сорбонна спасает не всегда.
В общем, не лучше ли было поставить прогрессивную русскую администрацию?
Между тем, Шамиль убедился, что между Андийским и Аварским Койсу ему нельзя рассчитывать ни на поддержку населения, ни на безопасное убежище. Он бросился в центр горного Дагестана — Андалял, на плато Гуниб. Там, над левым берегом реки Кара-Койсу, возвышалась гора с крепостью, которая считалась совершенно неприступной твердыней.
На пути туда, в ауле Чохе, сильно укрепленном, жители выгнали приверженцев имама и открыли ворота русским войскам.
Шамилю едва удалось с семьёй и четырьмя сотнями мюридов пробраться в Гуниб. На пути жители напали на его обоз и разграбили часть имущества.
Но не всё было так безоблачно.
В Дидо, области на юго-западе Дагестана, остались непокорные аулы, которые приготовилось к обороне, отправив семьи с имуществом и скотом в неприступное ущелье за аулом Шаури.
Лезгинский отряд сначала разгромил покинутый жителями аул Китури, а потом подступил к их укрытию.
Нападение было так неожиданно для горцев, что они едва успели перебежать ко входу в ущелье. Русские войска ворвались в аул Шаури и выбили горцев из завалов, устроенных на высотах, позади селения.
Обе долины осветились заревом пожаров: в течение одной недели почти все дидойские селения, за исключением пяти или шести, изъявивших покорность,' были истреблены вместе с запасами и хлебами на полях.
Беспощадный этот разгром стоил русским всего 7 раненых и контуженых нижних чинов. Цель была достигнута: дидойцы наконец признали русскую власть.
В воскресенье 30 августа 1859 года в Александро-Невской лавре была торжественная служба, посвящённая тезоименитству императора. У выхода из церкви, ждал фельдъегерь.
— Ваша Императорское Величество вам срочная телеграмма из Симферополя! — с поклоном сказал он.
И вручил царю депешу.
Глава 14
Папа́ пробежал телеграмму глазами, просветлел, приподнял брови, потом поморщился. И отдал листок жене.
Мама́ прочитала, с сомнением наклонила голову и отдала послание Никсе.
Наконец, депеша довалилась до Саши.
Она была от князя Барятинского.
«Имею счастье поздравить Ваше Императорское Величество с Августейшим тезоименитством, — писал с Кавказа главнокомандующий. — От моря Каспийского до Военно-Грузинской дороги Кавказ покорен державе Вашей. Сорок восемь пушек, все крепости и укрепления неприятельские в руках наших. Я лично был в Карате, Тлохке, Игали, Ахульго, Гимрах, Унцукуле, Цатаных, Хунзахе, Тилитли, Ругдже и Чохе. Теперь осаждаю Гуниб, где заперся Шамиль с 400 мюридами».
Смыл и причина сего послания были всем понятны и никого не обманули.
Князь Барятинский очевидно досадовал на то, что пришлось отказаться от заветной мечты — поднести Государю к именинам радостную весть об окончании Кавказской войны. Осада Гуниба могла затянуться надолго. Поэтому главнокомандующий и решился отчитаться в том, что есть.
* * *
1 сентября 1859 года великий князь Константин Николаевич вернулся из Англии, с острова Уайт, где он купался в море, навещал королеву Викторию в её дворце Осборн-хаус и ездил в Портсмут и Лондон.
Во втором часу ночи пароходо-фрегат «Генерал-адмирал» бросил якорь на большом Кронштадском рейде.
А утром великий князь уже сходил на причал в родной Стрельне, где его встречал Никола. Константин Николаевич раздарил родственникам, купленные в Англии безделушки, отстоял службу в приходской церкви и после завтрака поехал с женой в Царское село к старшему брату.
Он застал государя в его кабинете в Зубовском флигеле. На столе у Саши-старшего лежала телеграмма.
— Не знаешь ещё новость? — спросил царь. — Читай.
«Гуниб взят, — гласила депеша, — Шамиль в плену и отправлен в Петербург».
— Слава Богу! — сказал Константин Николаевич. — Сколько жизней и миллионов рублей поглощала эта война! Наконец-то! И надеяться было нельзя на такой блистательный результат!
— Я тоже не надеялся, — признался царь. — Но знаешь, Саша предсказал это больше года назад.
— Нашу победу?
— Пленение Шамиля. Он многое предсказал.
— У тебя записаны его пророчества? — спросил Константин Николаевич.
Император покосился на присутствующую Санни.
— Да, записаны, — кивнул он, — но исключительно плохим почерком.
— Письма понять можно, — возразил великий князь.
— Лагузен за последний год несколько улучшил ситуацию, а было совсем ужасно, так что давай я тебе сам расскажу. Как-нибудь потом…
И отвернулся к окну.
Константин Николаевич понял, что продолжать не стоит.
Визит был окончен.
Император с императрицей поехали кататься по Царскому селу, а Константин Николаевич с женой вернулся в Стрельну.
Однако разговор продолжился пятого
