Вторая жизнь Арсения Коренева - Геннадий Борисович Марченко
— Ну что ж, Андрей Иванович, — вздохнул я с видом идущего на эшафот висельника, — если такое безвыходное положение…
— Вот и молодец, Арсений Ильич, что не испугался, — похвалил меня Настин. — Тем более через месяц-другой всё равно к нам вернёшься, и я почему-то уверен, что характеристика твоя к окончанию интернатуры окажется весьма похвальной. Что, Фёдор Кузьмич, каков орёл⁈ Бери, пока дают!
— Да уж, орёл, — всё ещё с сомнением разглядывал меня председатель. — А если не справится? Угробит мне кого-нибудь? Кто отвечать будет?
— Справлюсь, — опередил я уже открывшего рот главврача. — Можете даже не сомневаться. Если случай окажется тяжёлым, то отправим больного сюда с оказией.
— Дело говорит, — кивнул Байбаков. — Тем более при амбулатории имеется свой автотранспорт. Тогда поехали.
— Не спеши, Фёдор Кузьмич, человеку собраться надо, выписаться из квартиры, ключи сдать… Боюсь, сегодня и не успеет, время пятый час уже. А так-то мы это как командировку проведём, Арсений Ильич, увольняться тебе не придётся, заодно избежишь всей этой бумажной волокиты.
— Ну хорошо, — согласился председатель, — давайте завтра подъеду часа в три… Или в четыре. Мне всё равно в Пензу с утра заскочить надо будет по делам, на обратном пути заберу. Пусть интерн после обеда у тебя в приёмной, Андрей Иваныч, сидит, чтобы не потерялся. С вещами! Бывал в Куракино когда-нибудь?
— Не-а, — честно признался я, и не удержался я от насущного вопроса. — Кстати, а что с жильём?
— Думаю подселить тебя к разведёнке одной. Евдокией звать. Она женщина тихая, хозяйственная, детей нет, трудится у нас на птицеферме. На пару лет где-то старше тебя. Будет за тобой, как за собственным сыном ухаживать. Правда, она ещё не знает, что жильца к ней привезу.
— Так может она против будет…
— Евдокия-то? Не, не будет. Сама жаловалась как-то мне лично, что одной тоскливо, хоть бы, говорит, командированного какого подселили. Так что на этот счёт не переживай.
Про зарплату спрашивать я не стал. Раз меня командируют, то и ставка останется при мне.
Остаток дня и чуть ли не полночи я обдумывал, правильно ли поступил, может, ещё не поздно отказаться… Нет, поздно, я уже согласился, а мужчина слово своё держит.
На следующий день утром сдал ключ от квартиры Сергею Сергеичу, в отделе кадров оформился переводом в Куракинскую амбулаторию. Новость о моей «ссылке» несколько встряхнула коллег из терапевтического, особенно, как мне показалось, расстроилась Лена Иванова, когда я заходил попрощаться. Ну, Бог даст, найдёт себе мужика. С соседями утром попрощался, хотя новость о моём переезде в Куракино они узнали ещё накануне вечером, а с Петром мы в больницу поутру отправились вместе.
Успел и письмо матери отправить, в котором сообщил, куда переезжаю, и что в ближайшее время навестить её, видимо, вряд ли получится. В эти выходные тоже не ездил домой, думал, раз в месяц можно наведываться, а тут вот чего… Это ж надо будет как-то из Куракино в Сердобск добираться, а уже из Сердобска в Пензу. На одну дорогу полдня минимум уйдёт.
Когда я наконец закрыл все гештальты, сходил пообедал в местное кафе под игривым названием «Василёк», не желая, будучи уже снятым с довольствия, напрашиваться на казённый обед в больнице. После чего сытый и с чувством выполненного долга принялся в приёмной Настина дожидаться появления председателя колхоза. Андрей Иванович лишь однажды вышел, увидев меня, пожал руку, поинтересовался, давно ли сижу, и отправился по своим делам. А буквально двадцать минут спустя появился Байбаков. На часах было почти половина четвёртого.
— Здравствуй, Ольга Ивановна! — поздоровался он с секретаршей.
— Здравствуйте, Фёдор Кузьмич! А Андрей Иванович вышел.
— Да ну и ладно, я, собственно, вот за ним приехал.
Он повернулся ко мне, желтоватые от табака усы приподнялись вместе с верхней губой, обнажая в улыбке крупные, щелястые зубы.
— Ну, здорово, Арсений! Не передумал?
— Нет, Фёдор Кузьмич, — ответил я, вставая и пожимая протянутую мне лопатообразную ладонь.
— Молодец! Вещи все взял? Тогда нечего ждать у моря погоды, поехали. А Андрею Иванычу привет от меня, — напоследок кинул он секретарше.
Вскоре мы уже сидели в болотного цвета «УАЗе-469», за рулём которого расположился сам председатель.
— Ты сам-то откуда родом? — спросил меня Байбаков, когда мы выехали на трассу.
— Пензенский.
— А я из Куракино. Где родился — там и пригодился. Хотя, конечно, жизнь помотала. Служил на Тихоокеанском флоте, четыре года плавал мотористом на эсминце «Стойкий». Так полюбил море, что хотел даже на сверхсрочную остаться. Но тут мать плохая стала, она ж одна меня растила, пришлось вернуться. Сестра ещё есть у меня, старшая, но она к тому времени с мужем-военным в ГДР была, где тот службу проходил. Мать ещё три года мучилась, прежде чем отошла. А я ж не могу без дела тунеядцем возле неё сидеть. Прибился в РТС[2] нашего колхоза помощником комбайнёра, потом был командирован на курсы механизации — землеустроительный техникум к тому времени в селе закрыли, после курсов принят в нашу РТС комбайнёром. Когда уже женился, сын родился — отправили учиться на три года в Пензенский сельхозтехникум, после которого я вернулся уже агрономом. Пять лет проработал в этой должности — а тут наш председатель Волков Иван Васильевич решил, что пора на заслуженный отдых. Да и здоровье у него уже крепко пошаливало. Вместо себя выдвинул мою кандидатуру. В Пензе утвердили, хоть и молодой ещё был, тридцать пять лет, однако сказали, мол, работай, но спуску, если что, не дадим. Вот и работаю уже считай четверть века председателем.
— Неплохо работаете, если колхоз миллионером стал, — немного подыграл ему я.
— Это да, колхоз богатый, — с довольным видом согласился Байбаков, не отрывая взгляда от дороги. — Но главное наше богатство — люди. Я за каждого своего механизатора, за каждую доярку…
