Вот это жизнь! - Михаил Леккор
Наступившее весеннее половодье позволило сравнительно легко провести по рекам сосновые бревна. Нанял до недалекой пока посевной молодых парней (мужики повзрослей не решились, необходимо было довести подготовку хозяйство к весенним полевым работам). Нашелся и старенький, но крепенький лоцман, проводивший еще при Алексее Михайловиче караваны судов. И две вдовы, чьи братья были в караване.
Истово помолились ранним утром по моде того времени, и отправились по реке в Москву, смотря на местную церковь. Попаданец Саша видел, что деревенька Семеновка (по его фамилии названа, ха-ха!) прямо на его глазах вырастает в сельцо, а потом в село, а в XIX веке, если повезет и экономическая конъюнктура будет удачной и городом станет. И все от того, что неплохая речная логистика. Река — основа средневековых путей в лесной России.
Именно благодаря ей тут выстроил господский свой дом сын боярский Александр Кистень (отец нынешнего помещика, а потом вотчинника Дмитрия Кистенева) и церковь. Потом потихонечку поселялись крестьяне. И глядишь, все деревеньки в два-четыре двора, были даже в один крестьянский двор, они так и назывались однодворки, а в Семеновке уже более десяти дворов! Так и растут селения.
Посмотрел деревеньки на реку, мысли сразу сдвинулись на торговлю. Сотня громоздких бревен, сложенных в плот в два слоя, не такой уж и тяжелый груз для воды, продаст ли? Или хотя бы довезет до Москвы сотни речных верст. По реке не столь тяжко, но работники все оказались неопытные, а сам Дмитрий речное дело знал только в теоретическом разрезе. Поэтому намучились по пути изрядно, но до столицы все же добрались с товаром. Ни одно бревно не прошляпили на радость лешим и русалкам.
По ночам плот надежно прикрепляли к берегу, разводили большой костер, варили уху из пойманной рыбы. Ее в ХVIII веке было очень много, а полиции, готовой штрафовать за браконьерство не будет еще, по крайней мере, пару столетий. Сетку разворачивали, ставили позади плота неким подобием бредня и так волокли. Через полчаса в ячейках сети было полно рыбы, несмотря на небольшой водоем: крупные щуки, серебристая плотва, душистые окуни и ерши, и еще различной речной мелочи какой-то породы, которые Дмитрий и никогда не знал.
В большом котле варили рыбу, а потом на ее бульоне кашу или щи, а рыбу убирали, иначе пищи было маловато. Часть рыбы запекали в костре, наложив на нее нетолстый слой глины.
Дмитрий в приготовлении пищи не участвовал — не господское это дело. Зато вносил свой пай — соль, которая стоила дорого, и поэтому народ ее расходовал довольно экономно. Или муку, из которой мастерицы делали пресные лепешки.
В Москве Дмитрий (точнее Саша) для начала нашел пристава, заплатил немалые налоги за продажу бревен. Он хорошо знал, что можно не платить, в многолюдной Москве поначалу не заметят, может и проканает. Но он также знал, что рано или поздно на этом попадается самый хитрый мошенник, а ему не хотелось ронять свой авторитет перед Петром. И ведь не прогадал, как позднее выяснилось. А пристав за маленькую денежку еще и объяснил, где ныне в Москве лучше продавать и почем.
Глава столичной плотницкой артели сначала заартачился, услышав о цене по алтыну за бревно, но сосна была первоклассная — длинная, почти без сучков, без следов червя. Посмотрел весь плот, каждое дерево (готовые к продаже, стволы лежали в воде у берега в один ряд.) — все было в прекрасном состоянии, и плотник сдался — вытащил деньги и расплатился с Дмитрием.
Итого небольшая операция принесла ему прибыли в два рубля с полтиной и несколько копеек. Оплатил крестьянам по несколько копеек, подивившись низкому уровню оплаты. Хотя здесь срабатывал классический рыночный принцип соотношения спроса и предложения. При том, что свободных рабочих рук было много, требования к работникам практически отсутствовало. Люди был готовы работать за сущие гроши, лишь бы была работа.
На полученные деньги он задешево снял лавку совсем недалеко от Кремля. По старому знакомству Дмитрия взял на работу Коську (Костю) Хмелева — тоже мелкого сына боярского. На памяти Дмитрия тот попытался было открыть изрядную торговлишку, да не выдюжил, разорился. В последние месяцы Мишка нанимался на разные случайные работы, лишь бы не протянуть ноги с голоду. По его признанию, даже готов был пойти на войну, если бы она была. Но не повезло, это было редкое, хоть и очень короткое время, когда Россия ни с кем не воевала.
Предложение Дмитрия работать у него приказчиком он воспринял с восторгом. Вообще Коська был хватким бизнесменом, будь у него больше стартового капитала, он бы развернулся, но получить коммерческий кредит на Руси в ХVIII веке на приличных условиях было невозможно.
Договорились, что за лето Коська, не торопясь, сделает ремонт, а параллельно разузнает конъюнктуру и цены. Осенью же, с новым урожаем, Дмитрий приплывет с товарами и его лавка заработает.
С тем Дмитрий и уехал. В Москве делать ему было нечего, царь также пропадал то в Прибалтике, то в Архангельске, то просто непонятно где. Страна большая, важных и интересных мест было много.
С Хилковым сам не приехал — знал, что князь замучает работой. Он бы и рад, но некогда. Если бы не Даша, то совсем не вспомнил.
В вотчине крестьяне его на предложение забрать себе господскую пашню долго мялись, хотя и поначалу обрадовались. Средневековая психология такова, особенно крестьянства, всегда боятся нововведения. Но землю все же взяли, видели же, как они на ней поднимутся. Хоть и боялись, что их обманут (всегда обманывают!), но землю-кормилицу крестьяне не взять не могли.
Саша только ухмылялся, зная о своих грандиозных планах. Ничего, мужички, мы еще с вами замутим бизнес. Вы, главное, не ленитесь работать, а уж барин вам пропасть с голоду не позволит. Как никак, он тоже православный, хоть и не верующий.
Раны его заживали даже без особой медицины. Еще бы! Дмитрий вволю ел только экологически чистую продукцию — сметану, яйца, мясо, рыбу, овощи и хлеб. Какой хлеб пекла ему старушка Агафья! Ходила она с трудом, была подслеповата и глуховата. Он хотел было поначалу даже прогнать ее, пусть отдыхает на заслуженном отдыхе.
Но оказалось, что в это время понятие пенсии не существовало (вернее, обозначало совсем другое), да и идти ей было некуда. Родила Агафья девятерых детей, но не сподобилось, все умерли, кто
