Экспедиция. Туда, но не обратно - Денис Старый
— Ты идиот? — не зная как реагировать на эти слова, Игорь дал выговориться Шацу. — Еще не понял, что мы в прошлое попали? Какие, нахрен, рации или туристы? Это боевой отряд непонятно кого. Толи славян, может варягов.
— Я уверен, что варягами на Руси называли всех воинов-разбойников, это не этническое определение, а надплеменное, есть мнение… — встрял в разговор Штейн, который и до этого нашел немало дискуссионных вопросов с Шацом, увлекаясь разговором с похожим фанатом истории, что и сам Михаил.
— Миша, не нервируй, а! Ты же уже понял, что мы в прошлом, все изменилось, кроме пространства в версту от лагеря. Нужно думать, как выжить, хоронить погибших. А вы спорите о типах топоров? — Солдат изменился в лице и жестко посмотрел на Шаца, вдалбливая ему каждые последующие слова. — Это уже не игры, эти бородатые туземцы раскатают нас в блин, если только не покосить их из автомата, но патронов очень мало. Сколько подобных путешественников ходит по ближайшим рекам, мы не знаем, а место, где мы расположились — лакомый кусочек, уходить же от сюда, обречь себя на еще более быструю смерть где-нибудь в лесу или болотах, с кишащими хищниками. И, либо мы работаем вместе, либо я сейчас же набью тебе морду и уведу запутавшихся подростков-студентов в более безопасное место, хоть и силой.
— Мы имеем право самовыражаться и самостоятельно выстраивать свою жизнь. То, что ты делаешь… это насилие, люди сделали выбор, я их представитель, мне делегировали власть, — несмело, низким голосом, и пряча глаза, возразил Шац.
— Да мене плевать и на выбор и на право, людей нужно спасти и нужно работать, много работать. Уже почти шесть часов прошло с момента атаки, что сделано? В лагере бардак, тела вот-вот начнут разлагаться, студенты прячутся под деревом, подальше от трупов. Работает только Ольга, — вспылив, но постепенно беря в себя в руки, говорил Игорь. — Для меня не важно, кто президент, кто Верховный Совет, только времени на съезды и говорильни нет, может после, но и то вряд ли. Будьте хоть тори, хоть виги, как в английском парламенте, но работу и безопасность обеспечьте, иначе всем конец. И те, кто пошел за тобой из-за тебя, твоей нерешительности, и сгинут. Ты представляешь, что и как можно говорить этим бородачам? Будут ли они вообще слушать? Давай, Леша, работать, а не меряться харизмами. Вот она — опасность! Приехали неизвестные вооруженные холодным оружием дикари, которые, уверен, горло перережут и здрасте не скажут.
Игорь перехватил бинокль у Михаила, всем видом показывая, что разговор закончен. Шац же молчал, но его лицо было не злым или обиженным, он думал. Истерия первых кооперативов, гласности, новых веяний воодушевлял советских людей на изменения в стране и себе, особенно на фоне постоянно дефицита и импатентности власти.
Ветер перемен захватил молодого преподавателя, который еще только заканчивает учиться в аспирантуре. Там, в Минске многие рвутся к новой свободной жизни. Идея строительства коммунизма изжила свое, создавая вакуум в идеологических штампах, туда, в эти образовавшиеся ниши бурным потоком полилась новая идея, которая постепенно завоевывала битву за умы молодежи. Идея свободы, выбора, альтернативы. Она считалась впечатлительными романтиками единственно правильной, безупречной, как, наверное, считали правильными люди в феврале, а после и в октябре 1917 года и свои идеи. И условия для принятия этих идей были идеальны: за взгляды и разговоры не осудят, само государство пытается лавировать между социалистическими идеалами и новыми, привнесенными недавно. А на горизонте сытая и богатая жизнь, как на нерушимом Западе, отсутствие дефицита и свободный рынок, открывающий колоссальные перспективы для самореализации.
Таким был Шац — романтиком, которому судьба подкинула возможность что-то сделать в маленьком коллективе. Алексей, будучи все же материалистом, несмотря на то, что подвергся новой моде на религию, был уверен, что происходящее здесь и сейчас объяснимо. Вбитое в детстве и юности понимание величия Родины, что она способна на многое, самая могущественная, удивительным образом сочеталось с мыслями об истинной демократии. И это великодержавное чувство не оставляло сомнений, что вот сейчас, скоро, утром, может к вечеру, или завтра, но их заберут, не могут забрать. Как вера в государство соседствовала с демократическими идеями индивидуализма, на первый взгляд сложно представить. Но примером такого соседства антагонистских подходов могло бы стать отношение к милиции, которую все ругают, но случись что, ждут и надеются на нее. И ладно бы студенты исчезли, но пропал Колосов, а первого секретаря Обкома, точно будут искать.
Иступленная речь Солдата приземлила Шаца на многогрешную землю, не до конца, не в той мере, чего ждал от Алексея Игорь, но частью он понял свою неправоту. Нет, не то, что были выборы, что он президент маленькой, но его, республики, он не сомневался в правильности демократических норм даже в такой ситуации. Другое важно, — нужно работать. Пусть милиция и следственные органы пеняют на себя, что так долго ехали, если вообще приедут, но погибших захоронить нужно. А то, что ситуация может быть надолго и что они стали частью государственного эксперимента по переносу в прошлое, как в книге Уэлса, ну или более подходящего фантастического произведения про янки, которые оказались при короле Артуре, то это уже точно.
— Я понял тебя и услышал, прошу не давить на меня. Есть предложения, какую систему создать? Иерархия нужна всегда, — спокойно, уверенно сказал Михаил после долгой паузы.
— Есть вы, есть мы, есть местные. Нужно всем быть вместе. Как только отъедут бородачи, необходимо поговорить, — Игорь уже без пренебрежения смотрел на Алексея, увидев в молодом мужчине зачатки того, что делало в Афганистане вчерашних пацанов-фантазеров или романтиков войны бойцами советской армии.
Солдат уже хотел было пойти в лагерь,
