Последний министр. Книга 2 - Валерий Гуров
— Вот козел, мало ему вчера досталось, — прошипел Курлов. — Это меня там не было, Саша, убил бы!
Протопопов продолжил слушать Гучкова.
— Я вас предупреждаю, что на Россию надвигается потоп, а жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм теми мерами, которыми ограждают себя от хорошего проливного дождя: надевают калоши и раскрывают зонтик.
С этими словами Гучков ударил по трибуне кулаком и вернулся на своё место в зале. Он уходил под бурные овации, зажегши зал умело, с той же лёгкостью, как зажигается спичечная головка.
— Благодарим вас за выступление, Александр Иванович, — сказал Родзянко и взглянул на лист, который появился у него в руках. — Следующим желает высказаться господин Милюков, прошу к трибуне.
Лидер Прогрессивного блока видел какое впечатление произвела на думцев речь Гучкова и наверняка своей речью хотел произвести не меньшее впечатление. Поднялся и стремительно зашагал к трибуне.
Наблюдая за тем, с какой решительностью шёл Милюков, Протопопов предположил, что нападки на правительство продолжаться и он не ошибся. Без всяких приветствий и прочих вводных, лидер кадетской партии сразу взял с места в карьер.
— В свете последних событий, у меня появилось отчетливое понимание, что продолжать работу с нынешним кабинетом министров категорически нельзя! Если поначалу у меня были смутные сомнения, то теперь я твёрдо убеждён, что это не правительство, а шапито! Как могут принимать столь ответственные решения те, кто попал в кабинет не благодаря личным качествам и упорному труду, а только лишь ввиду протектората сверху! Пример?! — Милюков хищно обвёл взглядом Думский зал и впился глазами в князя Голицына. — Получается так, что наш премьер — это председатель комитета, коему покровительствует сама Александра Фёдоровна. Ответьте мне кто-нибудь на вопрос, как человек, который не имеет совершенно никакой личной политической позиции оказался в кресле премьера? А я скажу, вы Николай Дмитриевич, ни много ни мало, выдвинуты на столь высокий пост по принципу личного к вам доверия монаршеской особы! И больше того, Николай Дмитриевич, насколько мне известно, с вашим мнением нисколечко не считаются…
— Я бы попросил выбирать выражения, — Голицын вскочил со своего места.
— Помолчите теперь, Николай Дмитриевич, вам давали слово и вы сказали сполна, а теперь послушайте. Я слушал и слушайте вы!
— Но…
— Николай Дмитриевич, просьба не превращать заседание в базар! — обратился Родзянко к Голицыну, перебивая того. — Займите своё место.
Премьер буквально стек обратно, заметно побледнев.
— Спасибо, Михаил Владимирович! — поблагодарил Родзянко Милюков. — Если вам нужны факты или цифры, и вы считаете, что мои слова недостаточно веские, то я скажу вот что! С осени пятнадцатого года по осень года шестнадцатого, всего да год мы наблюдали в кабинете министров примерно следующую картину. Сменилось пять министров внутренних дел: князь Щербатов, Хвостов, Макаров, Хвостов старший и, наконец, сейчас мы лицезреем Протопопова на посту министра, — Милюков загибал пальцы. — Каждый из этих господ пробыл на посту всего около двух с половиной месяцев. Теперь вопрос — как при такой регулярной чехарде говорить о серьезной внутренней политике? — Павел Николаевич сделал паузу в несколько секунд и вновь обвёл взглядом Думский зал, вопрошая ответ.
И ответы последовали.
— Никак!
— Полная чехарда!
— Совершенно несерьезно!
— Благодарю господа! Имея понимание об остроте этого вопроса, я задаюсь вопросом — возможно так сложились обстоятельства, что требовалось менять министров внутренних дел, как перчатки? — продолжил рьяно Милюков. — Но как тогда объяснить, что остальные должности в кабинете также тасовались, как карты в колоде безо всякой логики?! За год мы имеем четыре смены министров земледелия: Кривошеин, Наумов, граф Бобринский и теперь министр вы, господин Риттих, спасибо кстати за выступление! И ещё три смены военных министров: Поливанова, Шуваева и, наконец, назначили Беляева. Я спрашиваю у всех собравшихся — скажите ка мне, господа, на какую по качеству работу важнейших направлений государственного аппарата мы с вами можем рассчитывать, если сам аппарат то и дело сотрясается лихими переменами?! Одному ли мне понятно и очевидно, что министерская чехарда приводит только лишь к сумбуру и ожидать результат в таких невнятных условиях — признак явного слабоумия. Не мы ли с вами наблюдаем неопределённость, распоряжения, которые противоречат друг другу и явную растерянность всех и вся?! О какой общей линии, ведущей к победе в войне, о каких компромиссах можно говорить сейчас, если у нас в правительстве отсутсвует твёрдая воля, упорство и решимость?
Милюков вновь обводил взглядом зал, оттуда снова летели гадости в сторону министров.
Продолжая свою пламенную речь, которая действительно получилась не менее зажигательной, чем слова Гучкова, Павел Николаевич сказал:
— Утверждаю, что текущая ситуация в стране является катастрофической. Констатирую, что настроения повсюду такие, что нам стоит ожидать серьезных изменений в самые кратчайшие сроки. Все слои населения требуют правительства общественного доверия! Повторяю, что министерская чехарда приводит к полнейшей неопределённости и, как следствие к полному равнодушию служащих. И с личным прискорбием готов сообщить, что наш Государь давно упустил бразды правления страной. Вы, — Милюков указал на сидящих отдельно министров. — Ездите с докладом к Александре Федоровне и от неё же получаете распоряжения! И по ее же разумению, неугодные министры вылетают из кабинета со скоростью пули, сменяясь людьми, которые не имеют никакого представления о том, чем им вверено заниматься! О слухах, которые ходят вокруг Императрицы, я деликатно промолчу с вашего позволения, но об оных наверняка известно каждому из вас.
Протопопов слушал внимательно, понимая, что Милюков в этой своей речи отошёл от своего давнего и нерушимого принципа дипломатичности, лавирования и полуфраз. Понятно почему так произошло — верёвка на его шее затянулась очень и очень туго, поэтому Павел Николаевич, как раненый лев, перешёл в решительную атаку. Как известно, лучшая защита — это нападение… от того лидер Прогрессивного блока с остервенением обвинял правительство и царскую семью в том, в чем обвиняли его самого газетчики. Этим Милюков хотел отвести подозрения от своей фигуры.
— Ещё один, индюк недобитый, — прошипел Римский-Корсаков.
— Что касается земского и городского союзов,
