Роберт Харрис - Фатерланд
– Давайте.
– Я хочу съездить за границу.
Оберстгруппенфюрер расхохотался, хлопая ладонями по столу.
– Ваше личное дело, Марш, довольно содержательно, но в нем нигде не упоминается о вашем чувстве юмора. Превосходно! Кто знает, может быть, вы ещё поживете. Какой-нибудь комендант концлагеря сделает вас своим любимчиком.
– Мне нужно в Швейцарию.
– Разумеется. Изумительные пейзажи.
– Мне звонили из «Люфтганзы». Лютер в воскресенье днем летал в Цюрих и вернулся в Берлин последним рейсом в понедельник. Думаю, у него есть доступ к номерному банковскому вкладу.
Хозяин кабинета перестал хохотать и лишь время от времени посмеивался.
– Где доказательства?
Марш положил на стол конверт.
– Прошлой ночью я изъял его из квартиры Штукарта.
Небе открыл конверт и стал через лупу разглядывать письмо. Поднял глаза.
– А ключ к нему не полагается?
Марш молча разглядывал висевшие над головой шефа крипо картины. «Возвращающиеся с поля крестьянские девушки» Шмутцлера и «Фюрер на трибуне» Падуа – ужасная банальная мазня.
– А-а, понимаю. – Небе снова откинулся, постукивая лупой по щеке. – Если не разрешу ехать, не получу ключ. Правда, я мог бы передать вас в гестапо, и тамошние специалисты убедили бы вас отдать его – возможно, довольно быстро. Но тогда о содержимом ящика узнают Глобус с Гейдрихом, а не я.
Он помолчал. Потом с трудом поднялся с кресла и заковылял к окну. Немного раздвинув жалюзи, выглянул наружу. Марш видел, как он медленно водил взглядом по сторонам.
Наконец оберстгруппенфюрер промолвил:
– Соблазнительное предложение. Но почему у меня перед глазами видение, будто я машу вам белым платком с площадки для провожающих в аэропорту имени Германа Геринга и вы никогда уже не вернетесь?
– Полагаю, излишне давать вам слово.
– Такой намек для нас оскорбителен.
Небе вернулся к столу и ещё раз перечитал письма. Нажал кнопку на столе:
– Бека.
Появился адъютант.
– Марш, давайте ваш паспорт. А теперь, Бек, направьте его в министерство внутренних дел, и пусть там немедленно выдадут двадцатичетырехчасовую выездную визу, действительную с шести часов сегодняшнего вечера до шести часов завтрашнего.
Бек, бросив взгляд на Марша, выскользнул из кабинета.
Небе продолжал:
– Вот мои условия. Глава швейцарской криминальной полиции господин Штреули – мой хороший приятель. С того момента, как вы выйдете из самолета, и до посадки на обратный рейс его люди будут вести за вами наблюдение. Не пытайтесь улизнуть от них. Если вы не вернетесь завтра, вас арестуют и депортируют. Если попытаетесь бежать в Берн и попасть в иностранное посольство, вас остановят. В любом случае вам некуда деваться. После вчерашнего радостного сообщения американцы просто вышвырнут вас обратно через границу. Англичане, французы и итальянцы сделают то, что мы им скажем. Австралия и Канада послушаются американцев. Предположим, остаются ещё китайцы, но на вашем месте я предпочел бы лучше попытать счастья в концлагере. Как только вернетесь в Берлин, расскажете мне все, что узнали. Идет? – Марш кивнул. – Прекрасно. Фюрер называет Швейцарию «нацией хозяев отелей». Рекомендую «Бор-о-Лак» на Тальштрассе. С видом на озеро. Роскошнее не найдете. Прекрасное местечко для приговоренного.
Вернувшись к себе, «турист» Марш забронировал место в гостинице и билет на самолет. Через час паспорт был у него на руках. Внутри проставлена виза: вездесущий орел и обрамленная венком свастика; места, куда вписываются даты, заполнены неразборчивым почерком бюрократа.
Срок действия выездной визы находился в прямой зависимости от политической благонадежности обратившегося за ней. Партийным бонзам – десять лет, членам партии – пять, гражданам с безупречной репутацией – год, лагерному отребью, естественно, ничего не полагалось. Его отнесли к касте неприкасаемых – недовольных, тунеядцев, уклоняющихся от работы, потенциальных преступников. Отсюда и виза – всего на двадцать четыре часа.
Марш позвонил в отдел крипо по расследованию экономических преступлений и спросил эксперта по швейцарским делам. Когда он упомянул Цаугга и спросил, располагает ли отдел какой-то информацией, на другом конце рассмеялись:
– Сколько у вас времени?
– Рассказывайте с самого начала.
– Минутку, пожалуйста.
Собеседник положил трубку и пошел за папкой.
Банк «Цаугг и Си» основан в 1877 году финансистом французско-немецкого происхождения Луи Цауггом. Подписавший письмо Штукарта Герман Цаугг был внуком основателя и до сих пор числился главным директором банка. Берлин больше двадцати лет следит за его деятельностью. В сороковые годы Цаугг имел обширную клиентуру среди немецких подданных сомнительной репутации. В настоящее время его подозревают в сокрытии миллионов рейхсмарок наличными, а также в виде произведений искусства, слитков драгоценных металлов, ювелирных изделий и драгоценных камней. Их давно следовало бы конфисковать, но все это находилось вне досягаемости министерства финансов.
– А что у нас имеется о самом Цаугге?
– Только незначительные подробности. Ему пятьдесят четыре года, женат, есть сын. Особняк на Цюрихском озере. Весьма уважаемая персона. Довольно скрытен. Множество влиятельных друзей в швейцарском правительстве.
Марш закурил и взял листок бумаги.
– Повторите-ка мне адрес.
Макс Йегер появился, когда Ксавьер писал ему записку. Он открыл задом дверь и, обливаясь потом, ввалился с горой папок.
Отросшая за два дня щетина придавала ему грозный вид.
– Зави, слава Богу, – воскликнул Макс, глядя поверх бумаг. – Я ищу тебя весь день. Где ты был?
– Везде. А это что? Твои мемуары?
– Те самые убийства в Шпандау. Слышал, что сказал утром дядюшка Артур? – Он передразнил пронзительный голос Небе: – «Йегер, вы можете вернуться к обычным обязанностям». – Он бросил папки на стол так, что задребезжали оконные рамы, а кабинет заволокло пылью. – Показания свидетелей и присутствовавших на свадьбе гостей. Протокол вскрытия – из бедняги выковыряли пятнадцать пуль. – Он потянулся, протер кулаками глаза. – Мог бы проспать неделю. Скажу откровенно: я слишком стар для приключения, в которые меня втянули прошлой ночью. Сердце может не выдержать. А чем, черт возьми, ты теперь занимаешься?
Марш вынул из горшка высохший цветок и достал ключ от банковского сейфа.
– Через два часа мне надо на самолет.
Йегер посмотрел на его чемодан.
– Ясно без слов – идешь в отпуск! Слушать балалайку на берегу Черного моря… – Он подбоченился и пошел в пляс, подражая русскому танцу.
Марш, улыбнувшись, покачал головой.
– Хочешь пива?
– Спрашиваешь! – И не успел Марш оглянуться, как Йегер, приплясывая, исчез в коридоре.
Маленькую пивную неподалеку держал отставной полицейский по фамилии Фишер. Там пахло дымом и потом, квелым пивом и луком. Большинство постоянных посетителей составляли полицейские. Зеленые и черные мундиры теснились у стойки или маячили в полумраке обшитых деревом кабинок.
Лису и Медведя встретили бурными приветствиями:
– В отпуск идешь, Марш?
– Эй, Йегер! В другой раз становись чуть ближе к бритве!
Йегер заявил, что сегодня угощает он. Марш отыскал кабинку в углу, сунул под стол чемодан и закурил. Тут были люди, которых он знал лет десять. Резавшиеся в покер и отпускавшие соленые шутки шоферы из Рансдорфа. Любители выпить из отдела опасных преступлений на Вортштрассе. Вальтер Фибес в одиночестве сидел у стойки, уныло склонившись над бутылкой шнапса.
Подошел Йегер и поднял стакан.
– Прозит!
– Прозит!
Макс смахнул пену с губ:
– Германия подарила миру три вещи – отличные сосиски, хорошие машины и доброе пиво. – Он неизменно повторял это, когда они выпивали.
Марш подумал: «Так-то оно так. А что ты скажешь, если узнаешь, что я лечу самолетом?» Ибо у Йегера это слово вызывало в воображении самые экзотические картины. Сам он с семьей не бывал дальше семейного лагеря на Черном море – прошлым летом проводил отпуск близ Готенбурга по путевке организации «Сила через радость».
Марш слегка повернул голову и огляделся. Немецкий взгляд. Кабинки с обеих сторон были не заняты. У стойки раздавались взрывы смеха.
– Я лечу в Швейцарию. Небе дал мне визу на двадцать четыре часа. Ключ, который ты только что видел в кабинете, я взял прошлой ночью в квартире Штукарта. Он от банковского сейфа в Цюрихе.
У Йегера широко раскрылись глаза.
– Они, должно быть, прячут там все эти художественные штучки. Помнишь, Глобус говорил сегодня утром, что они танком вывозили их и продавали в Швейцарии.
– Больше того. Я снова говорил с американкой. Оказывается, Штукарт в субботу вечером звонил ей домой, похоже, собирался бежать за границу.
