Владимир Лебедев - Царский духовник
- Слышали, бояре, - говорил князь Иван Федорович Мстиславский, - новые изменники нашлись: князь Дмитрий Палецкий, сват царский, Василий Бороздин, князь Дмитрий Курняшев, казначей Никита Фунаков - все на сторону Владимира Андреевича передались. Пусть, говорят, даст он князю Юрию Васильевичу удел по завещанию великого князя Василия Иоанновича, тогда они его на престол царский посадят.
Смутились все бояре приближенные и друг на друга с опаскою поглядывать стали: может быть-де, и ты в сердце измену государю молодому таишь… Каждый стал подсчитывать, сколько бояр против Димитрия-царевича идет, и много таких бояр оказалось - чуть ли не три четверти всего двора царского. Поникли все головами и в горькие думы погрузились, а Захарьины-Юрьевы еще ближе к болящему царю подвинулись: там была их надежда единственная и их спасение. Тишина настала в горнице.
В это мгновение вбежал князь Пронский-Турунтай и новой недоброй вестью бояр устрашил:
- Совсем беда пришла, бояре! Передался князю Владимиру Андреевичу и сам старец Сильвестр. Алексей Адашев тоже с ним ходит, должно быть, одно мыслит…
Не успели верные бояре ответить князю Турунтаю, как с одра царского раздался слабый и дрожащий голос: как раз очнулся молодой царь и дурную весть услышал.
Застонал он, приподнялся на постели и молвил боярам:
- Что же, бояре, вы одни упорствуете? Оставьте меня, идите к изменникам моим, покиньте царя, царицу и родичей их. Не буду вас винить: сила солому ломит. Если уж сам старец Сильвестр…
Тут прервался слабый голос царя молодого; не стало у него более сил, только очи, полные слез, обратил он к иконам святым. Жалость великая проникла в сердца бояр при виде владыки молодого, беспомощного, покинутого. Как один, двинулись они все к царю и стали вокруг одра его на колени; один другого перебивая, стали они уверять царя в своей верности, стали утешать его и новые клятвы давать.
- Царь-государь, - сказал дьяк Иван Михайлов, - готова уже у меня целовальная запись для царевича Димитрия; дай мне в товарищи кого-нибудь из бояр, вот хоть князя Владимира Воротынского, - завтра вынесем мы в передние горницы крест и призовем бояр на присягу. Верь, что никто не дерзнет явно перечить твоей воле царской, все крест поцелуют.
- Мы за тебя, царь-батюшка, - молвил воевода Шереметев. - За нас и стрельцы, и дети боярские: кто супротивничать будет, того тотчас же схватим.
Захарьины-Юрьевы, Морозов, Палецкий, Мстиславский и Воротынский то же царю говорили. Мало-помалу успокоился молодой царь; с верою и надеждою взглянул он на верных бояр. Снова сказал он дрожащим голосом:
- Ради Господа Бога, стойте крепко, бояре, за мою семью царскую, если мне Господь не судил выздороветь. Тяжко будет вам после смерти моей - не пощадят вас мятежные бояре… А пуще всего вас, Захарьины-Юрьевы, станут они донимать. Стойте же доблестно и не страшитесь; за верность царю уготована вам жизнь вечная в Царствии Небесном!
Тронутые словами царскими, еще раз дали ему клятву бояре крепко стоять за царицу и царевича. Тут нежданно вошли в комнату старец Сильвестр и Алексей Адашев; прямо подошли они к одру царскому. Отодвинулись от них бояре, словно от врагов, но ничего не приметили наставник царский и молодой окольничий. Стал старец Сильвестр над царем, вгляделся в его лик исхудавший и в сокрушении сердечном головою поник. Алексей Адашев потянулся поправить подушки под головой болящего, и глаза его слезами увлажнились. Открыл государь глаза, взглянул на них, и гневом исказился его лик болезненный; не смог он даже слова сказать, только рукою слабо махнул и отвернулся от бывших любимцев. Изумились Сильвестр и Адашев, но не посмели царской воле прекословить: отошли в сторону. А верные бояре, грозно поглядывая на них, окружили одр царский и закрыли от них царя.
Дьяк Иван Михайлов усмехнулся злорадно и бросил им слово лукавое:
- А я мыслил, что вы теперь оба от князя Владимира Андреевича ни на шаг. Шли бы вы опять к нему - там нужда в добрых советчиках.
Ни слова не ответили ему Сильвестр и Адашев.
ИНОК ВАССИАН
В городе Дмитрове стоял древний монастырь Пешношский; славился он ученостью и мудростью братии своей, славился и богатством немалым, потому что знали и любили старинную обитель многие люди знатные и творили ей щедрые приношения. Стоял монастырь на берегу реки Яхромы, что в Дубну-реку впадала; был по ней прямой путь водный через Шексну к Волге; много тут ходило судов торговых, и гости торговые всегда заезжали в древний монастырь, чтобы в нем Богу помолиться, свечу поставить, нищим милостыню подать и далее, молитвами старцев святых, путь благополучный держать. Было в том монастыре четыре церкви, одна соборная; считалось в нем более трехсот человек иноков; была в нем чудотворная икона святителя Николая, по которой монастырь звался также и Николаевским. Игумен пешношский отец Амфилохий, умный и прозорливый старец, держал свою братию строго, а правой рукою его в управлении обительском был инок Вассиан, казначей монастырский.
Иноку Вассиану уже восьмой десяток шел, но глядел старец бодро и дела обительские вершил лучше молодого. От его взора быстрого смущались и дрожали иноки, если ведали за собой вину какую-нибудь; вел он счет казне монастырской и эту казну сильно приумножил. Но не только поэтому оказывали в обители старцу Вассиану уважение великое; знали все, что был он когда-то одним из святителей земли русской, одним из иерархов ее славных. При царе и великом князе Василии III Иоанновиче был старец Вассиан епископом Коломенским, и великий князь почитал его и советов его слушал. Семнадцать лет сидел в епископах умный старец Вассиан, и пришло для него черное время, когда по смерти царя Василия настало правление боярское. Не полюбился он боярам и был сослан в далекий монастырь Пешношский, и оттого глубоко в своей душе затаил вражду к боярам своевольным. Жили у старца Вассиана в Москве приятели давние, и от тех приятелей знал он доподлинно, что в стольном городе творится.
Летним утром сидел инок Вассиан в келье своей обительской и читал грамотку, что привезли ему люди торговые, в Москве побывавшие. Никого в келье не было, послушника старец услал и жадно одну за другой ловил он очами строки писания друга, приятеля дальнего.
“О нас нечего говорить, - писал знакомец московский, - живем мы помаленьку молитвами твоими, отец святой. Радуемся со всей Москвой и со всей землей русской, что поднял Господь с одра болезни молодого царя нашего, не попустил злодейским умыслам совершиться. Бояре мятежные думали князя Владимира Андреевича на престол посадить, и с теми боярами заодно мыслил Сильвестр, наставник царский, да и Адашев, любимец государев. Насилу заставили бояр крест целовать царевичу Димитрию. Царь про все знает и теперь охладел он к Сильвестру; Алексей Адашев тоже теперь не так близко к царю стоит. Собрался царь Иоанн Васильевич ехать на богомолье с молодой царицею и с царевичем-младенцем. Едет он в монастырь Кирилловский Белозерский, а по пути завернет и в другие обители, не минует и монастыря Пешношского…”.
Тут скоро и кончалась грамота. Инок Вассиан, прочитав ее, глубоко задумался.
Опять ожили в душе его давние обиды боярские, и гневно засверкали старческие очи. Разные мысли зароились в уме его… Царь теперь на бояр гневен, Сильвестру не верит, Адашева отдалил. Сам же он молод, и нужен ему советник-наставник, в делах житейских искушенный. Лишь бы только царя здесь в обители увидеть, словом с ним перемолвиться, - и пойдет опять старец Вассиан в Москву ко двору царскому в почет великий. Все дальше и дальше раскидывал умом инок… Вдруг стукнули в двери, и вошел в келью послушник игуменский; позвал он отца Вассиана к игумену.
Игумен встретил казначея в великом беспокойстве; лишь только завидев отца Вассиана, воскликнул он:
- Нежданные вести получил я из Москвы, отец казначей! Сам царь с царицею и царевичем приедет в обитель нашу, да и скоро приедет. Гонцы-то запоздали, и теперь со дня на день надо ждать приезда царского.
Радость засветилась в глазах старого инока, а игумен все по-прежнему беспокоился и сыпал слова торопливые:
- Все ли у нас в порядке, отец казначей? Надо царю и царице горницы приготовить, надо отцу ключарю сказать, чтобы отыскал он в погребах монастырских все, что нужно для трапезы царской. А еще, отец казначей, с царем, чай, много челяди наедет; надо кельи для них освободить, пусть уж братия потеснится немного.
Долго еще заботился игумен и всякие наказы давал казначею; инок Вассиан слушал наказы игуменские, а сам про себя неотвязную думу думал: как бы ему с царем свидеться и все открыть, что у него на душе лежит. Приготовился монастырский казначей к встрече царской исправно: всего было вволю запасено, все было приготовлено для приезда царского.
