Алексей Шепелёв - За гранью

— Но однажды не повезло — сцапали?

— Я всегда возвращался, — обидчиво возразил мальчишка. — А сцапали меня в двадцать первом, уже после…

— Ну, про это как-нибудь в другой раз, — предложил Мирон.

— В другой, так в другой, — легко согласился парнишка. — А что еще в этот?

— Поподробнее все-таки о том, что ты еще умеешь. Карты, например, читаешь?

— Обижаете. Даже нарисовать план могу.

— А карту?

— Не… Топография — наука слишком сложная. Да и зачем? Карты у штабистов, а командиру сотни и плана всегда хватит… А в штабе с плана на карту офицеры зараз переносят всё, что надо.

— Добро. Минное дело вряд ли понадобится, да и опыт твой устарел. Прочее же в хозяйстве не помеха.

— Как это устарел?

— Саша… Ну, представь себе современную мину с установками на неизвлекаемость и самоликвидацией, реагирующую только на тяжелую бронетехнику, или горе-сапёра. Что ты с ней будешь делать?

— Изучать, — улыбнулся Сашка.

— Ага… Давай дальше. Какая у нас ближайшая задача?

— Наверное, встретиться с кем-то. Тропа подскажет.

— Подскажет… Давай думать, Саша. Какова цель операции?

— Кто ж его знает?

— Ладно. Слушай приказ.

Сашка рефлекторно вскочил и вытянулся в струнку.

— Сведения о противнике: обладает развитой системой базирования, по крайней мере, в нескольких мирах, не контролирует Тропу, похоже, не имеет доступа к таковой. Сбор информации и действия осуществляет через агентуру, современными способами прикрытия деятельности не владеет. Имеет собственные системы межмирового транспорта. Первым этапом действий является добывание и анализ сведений о противнике. Вопросы есть?

— Никак нет!

— Тогда садись и пей чай. Что имеешь дополнить к информации о противнике? А то даже, — Мирон улыбнулся, — и приказ нормальный не составить.

— А почему?

— Ага, ты не в штабах крутился, верно… Саша, приказ должен начинаться с информации о противнике и цели операции. Это придумали давно — и совершенно правильно. Пока ясно, что противник боится разглашения сведений о себе, ему проще ликвидировать базу, чем…

— Стойте! — Сашка явно переступал через себя. — Такое мне попадалось!

— Саша, спокойно. Что именно?

— Тогда, в Гражданскую… Мы встречали несколько раз что-то очень странное. Мне поручик Бочковский показывал мастерскую и остатки какого-то оружия… Мастерскую взрывали неясно чем, запах стоял незнакомый.

— Какие запахи знакомы?

— Пироксилин, динамит, аммонал, тротил, кордит.

— Ясно, Саша. Совсем не факт, что это то, что мы ищем, но давай, доложи точнее. Где это было?

— Между Невинномысской и Барсуковской!

— Добро. Что-то кроме оружия запомнил?

— Так точно! Свёрла и резцы с наконечниками золотистого цвета. Оружейник наш забрал: сказал, очень удобные и прочные.

— Добро. Что-то ещё?

— Никак нет!

— Нарисовать оружие можешь?

— Плохо получится, — Сашка застеснялся.

— Нарисовать, разведчик. Не начертить. Держи блокнот и ручку.

— Ага…

Сашка долго прикидывал и возился, но на листке возник вполне узнаваемый пулемёт Калашникова.

— Так, — критически обозрел эскиз Семен. — В общем, ясно. Это скорее выглядит так, это — вот так… Верно?

— Ага… Вы… Вы знаете это оружие?

— Встречал. Хорошая машина. Одна из основных у нас. Хорошо… Скажи-ка, вот это — прицельная планка. Она там сохранилась?

По памяти Мирон набросал крупный рисунок планки.

— Нет! Эти линии были по-другому!

— Неплохо, Саша…

Единственное, что нужно было переделать.

— И там была еще одна пластина: с надписью "1908"

— Как интересно, — сказал Мирон с глубоким отвращением. — Все понятно, Саша, все понятно. Очень удачное оружие, пожалуй — лучшее, что можно придумать под старый добрый российский винтовочный патрон. Даже под разные типы этого патрона. В производстве довольно прост, куда проще винтовки штабс-капитана Мосина, в эксплуатации — и того проще. Ясно?

— Как это: под разные типы патрона?

— У тебя какое оружие было? В смысле: за тобой числилось? Карабин?

— Так точно, кавалерийский карабин системы Мосина, номер…

— Не нужно номера. Так вот, русский винтовочный патрон разных модификаций отличался в основном типом используемого пороха. Поэтому прицелы тоже использовались разные. Здесь, заметь, мы имеем дело с прицелами, легко и быстро подгоняемыми под любой тип патрона. Думаю, планок было больше — под разные варианты. Ясно… Светлая голова работала! Попадалась мне в детстве повесть, автор которой поставлял красным бойцам автоматы ППШ, а воинам Отечественной — автоматы Калашникова.

— Автоматы?

— Сокращение такое. Полное название автоматическая винтовка.

— И что же, автор этот на Бородинском поле гренадеров автоматическими винтовками вооружил? — изумлению мальчишки, казалось, не было предела.

— Каких гренадеров? — машинально удивился Нижниченко, прежде чем осознал, что Отечественная война для Саши Волкова — это война восемьсот двенадцатого года. До Великой Отечественной он просто не дожил — целых двадцать лет. Почти столько же, насколько после Дня Победы родился сам Мирон Павлинович Нижниченко.

— Я имел в виду другую войну, Саша. В сорок первом Германия напала на Россию, немцы дошли почти до Москвы, Санкт-Петербурга, штурмовали Царицын, — память услужливо подсказывала дореволюционные названия городов.

— А Ростов?

— Ростов немцы взяли.

— И-и-и… Да у нас и в страшном сне никому не могло присниться, чтобы немец до Дону дошел.

— Вот потому-то война та тоже Отечественная… Так о чем я говорил-то…

— О патронах.

— Ага… Удивительно, что эти финты сходили главному герою с рук, поскольку ППШ был не способен стрелять револьверными патронами, как описывал автор, а винтовочный патрон в «калаша» и засунуть-то было совершенно невозможно. Примерно ясна ситуация, Саша?

— А когда эту штуку придумали?

— А ты у меня сообразительный, — улыбнулся Мирон. — Лет через тридцать после окончания твоей войны — это минимум. Так что сам понимаешь. Еще один объект, похоже, с нашими заклятыми друзьями. Молодец все же поручик Бочковский! Что с ним дальше было?

— Погиб через несколько недель на "Памяти Витязя".

— На чем?

— На бронеавтомобиле.

— Ясно. Вечная память…

ВИЛЬНЮС. 14 ЯНВАРЯ 1991 ГОДА НАШЕЙ ЭРЫ.

Диму по дороге домой он не увидел, хотя, пробираясь дворами к дому деда, постоянно проверялся, что было не слишком трудно. Шел третий час ночи, дворы словно вымерли, тут хвостом привязаться сложно.

Дворы вымерли, а в окнах горел свет: Вильнюс не спал. Балис понимал, что после этой ночи всё будет по-другому. И в огромном Союзе, и в отдельно взятой Литве и в его, Балиса, жизни. Но сейчас он об этом не думал: на это найдётся время и позже, а сейчас надо благополучно вывезти из города семью.

Рита открыла дверь почти сразу после звонка, увидев усталое лицо жены, он понял, что она в эту ночь так и не сомкнула глаз.

— Целый, — прошептала жена, прижавшись к Балису. Уткнувшись лицом в пальто на груди, всхлипнула. — Я за тебя так боялась.

— Ну что ты, маленькая, что ты, успокойся, всё нормально, — он осторожно гладил её по голове, пытаясь успокоить. — Видишь, я здесь, в порядке, всё хорошо…

— Хорошо… Я же видела по телевизору, что там творилось… Стрельба, танки… Ты же в форме уходил, почему на тебе пальто? Чьё оно? — подняла заплаканное лицо Рита.

— Форму придется новую в Севастополе покупать, — усмехнулся Балис, легонько отстраняя супругу. — А пальто… В хозяйстве пригодится. Кристинка спит?

— Спит… Мама твоя звонила, когда это всё началось…

— А ты?

— А я сказала, что ты выпил вечером со своими друзьями и теперь спишь.

— Ты у меня умница, — улыбнулся Балис, снимая пальто.

— Кофе хочешь?

— Ага… А пожевать у нас чего есть?

Здесь, дома, он вдруг почувствовал сильный голод, видимо, это была реакция на нервное напряжение.

— С поминок полно всего осталось, сейчас накрою.

Тихонько, чтобы не разбудить дочурку он зашел в ванную, глянул на себя в зеркало — вроде, всё в порядке. Побриться бы не мешало, но лучше он это сделает в поезде. Холодная вода отбросила вдруг наползшую сонливость. Крепко растерев лицо махровым полотенцем, он прошел на кухню, где Рита успела уже сообразить то ли очень поздний ужин, то ли ранний завтрак: индарити агуркай [14], якнине[15], сыр, колбаса, хлеб… На плите пофыркивал кофейник.

— Если хочешь, там есть гинтарис[16]. Разогреть?

— Да нет, не надо… Ты хоть ложилась?

— Какое там…

— Значит так, — уплетая фаршированный огурец, начал Балис. — У меня уже куплены билеты до Ленинграда, поезд отходит в семь двадцать два. Садимся, запираемся в купе — и ты отсыпаешься. А в Питере я сажаю тебя с Кристинкой на самолет, и Севастополь ждет вас. Ясно?