Заур Караев - Место, которое есть
И тут я было начал предаваться думам о роли Ипполита в политической игре, зачатой господином судьей, отчего даже позабыл поспешно покинуть помещение. Но в один из моментов этих размышлений, мой взгляд упал на экран большого телевизора, располагавшегося за спиной Глории Виты. Что же я увидел? К моему удивлению, мне случайно удалось обрести желанное, а именно — встречу с дорогим доктором. Да, безрукий и безногий Ипполит предстал перед мной во всей своей новой красе. Его взор был потуплен; слушая речь взявшего длинный монолог диктора, он молчал и лишь пару раз кивнул головой. Так продолжалось около минуту, по завершению которой репортер, находившийся все время за кадром, задал вопрос:
— Так что же вас побудило 28 лет назад устроить взрыв в той лаборатории?
— Тогда я, — начал подавленным, но не тихим голосом ответчик, — занимался опытами со стволовыми клетками. Я преследовал цель постоянно омолаживать свой организма за счет введения чужих стволовых клеток.
— Разумеется, эти ваши исследования не были частью государственного проекта или проекта исследовательского центра, на который вы тогда работали? — спросил собеседник обрубка таким тоном, будто на этот вопрос даже теоретически не может быть дано более одного ответа.
— Да, — спокойно сказал Ипполит и ничего более не присовокупил, хотя, по всей видимости, какого-то дополнения от него ждали, в пользу такого предположения говорило длившееся около семи секунд молчание, которое наступило сразу по окончанию последней реплики доктора.
— И к каким же действиям вы прибегали, стремясь достичь желаемого?
— Я извлекал стволовые клетки из граждан Объединенных городов.
— Ваши доноры шли на сделку с вами добровольно?
— Нет, все они были похищены мной.
— Ясно. А что же происходило со всеми этими людьми потом? Неужели вы возвращали им свободу?
— Я их убивал, — сказал доктор, а после кинул полный театральной наигранности свирепый взгляд прямо в камеру. Хитрый ход! Как же все-таки изобретательны эти журналюги, действующие по указке власть имущих! Заставили Ипполита настолько хорошо отрепетировать эту сцену, что всякий зритель волей-неволей готов поверить в изуверскую сущность этого несчастного обрубка. Даже я на момент чуть было не подумал, что творились все эти манипуляции в лаборатории под моим домом только из-за девиантных наклонностей моего старшего соратника.
— Прошу, объясните насчет взрыва. — прервав тишину, годившуюся для небольшого накала страстей, заговорил человек за кадром.
— Я инсценировал таким образом свою смерть. Мне стало известно, что тогдашний младший помощник верховного судьи Иоанн Ларватус заподозрил меня в преступной деятельности.
— После инцидента на заводе вы скрылись и, как нам известно, продолжили творить беззаконие. Конец же всему этому положил ваш арест, состоявшийся 9 жерминаля сего года.
— Все именно так…
Далее последовал ряд глупых вопросов, основной целью которых было изобличение сатанинского нутра моего товарища. Причем ответы диктор получал всегда желанные. Этот факт надоумил меня, что подчиненные Ларватуса неплохо поработали с ученым, и теперь он с большим увлечением исполняет роль марионетки в руках господ. Как-то слишком быстро во власти правосудия человек превращается в жалкое создание.
Когда с самоочернением было покончено, начался разговор на новую тему:
— Скажите, а вы в одиночку совершали все ваши преступления? — интересовался опрашивающий.
— Нет, — после недолгого раздумья вымолвил мой отец.
— А вы готовы назвать имя того человека или тех людей, что помогал или помогали вам в ваших гнусных делах? — все это было произнесено такой интонацией, будто диктор предвкушал самую умопомрачительную сенсацию.
Быстрый ответ не последовал. Даже морально уничтоженный Ипполит, готовясь выполнить четкое указание своих кукловодов, не смог не запнуться, когда речь зашла обо мне. Дополнял всю эту трогательную картину один небольшой элемент — выражение лица доктора было таковым, будто он вот-вот разразится тихим плачем, и при этом не одна мышца на его лице не сократится. Говорят, что такие слезы характеры мудрецам, которым довелось встретить на своем пути непреодолимую — в том числе и при посредничестве мудрости — преграду, сулящую великое горе.
Но великолепному в своей трогательности моменту предстояло длиться совсем недолго, ибо губы героя начали свои движения:
— В преступлениях мне помогал известный актер Ид Буррый.
На этом процесс внимательного прослушивания интервью был завершен, но, покидая приют, я все же уловил пару слов обо мне и моей биографии. Этот замечательный репортаж натолкнул меня на не менее замечательную мысль — нужно приобрести телевизор. Так я смогу следить за тем, как развивается направленная против меня травля, и делать кое-какие заключения.
Интересно, а для чего вообще Ларватус устроил трансляцию этого интервью? Чтобы в мозги уродов запихать нужные мыслишки? Организовывает, так сказать, общественное давление на верхи? Бредово как-то, но попытку формировать общественное мнение все же нельзя не назвать очком в пользу судьи. Давления снизу, конечно, никакого не будет, однако, можно быть уверенным, что если поверили внизу, то рано или поздно поверят и наверху. Главное чаще об этом говорить и стараться не попадаться под горячую руку разъяренного и не менее могущественного противника. Хорошо, что у Иоанна таковой имеется, буду надеяться, что Марптон что-нибудь предпримет — как-никак это и в его интересах. Мне же остается лишь смиренно таиться на дне и наблюдать за тем, как великие мира сего решают все за меня.
Ну что? Не все так уж и плохо — Ид Буррый оказался никем не обнаружен, и никто даже не удосужился спросить у него фальшивые документы, когда он очень нагло позволил себе ворваться в государственное учреждение и интересовался там о своем преступном товарище. Не знаю, толи меня и вправду плохо ищут, толи я просто никому не нужен, но как-то слишком легко мне удается оставаться на свободе. Наверное, все дело, как любят говорить различных мастей оккультисты, в карме. В общем, буду радоваться, и пуская эта радость сопутствует мне, пока не кончится черная полоса.
Глава VIII
Это случилось — она наконец забеременела от меня. Теперь внутри нее развивается доселе невиданная форма жизнь — результат скрещивания двух различных видов. Зачем этому плоду появляться на свет? Я не знаю ответа на этот вопрос, но философ, находящийся внутри меня, говорит, что все творится символизма ради. Миру ведь всегда нужны герои, припорошенные мученической и романтической пыльцой истории. И чем больше иррациональности в существовании этих персонажей в тот или иной момент времени, тем больше их любят потомки. Смысла в существовании моего дитя лично я пока не вижу никакого. Разве что потешить тщеславие его появлением можно, да и только. Правда, может оказаться, что не лишено мое нутро родительского начала, но это уже никакого отношения к великим замыслам не имеет. Тогда какой смысл в моей опале и четвертования Ипполита? Эх, как же все-таки бессмысленна вся земная жизнь! Чего бы мог найти в ней такого посторонний наблюдатель, прибывший из далеких космических глубин, чтоб не дать умереть себе со скуки? Интересно, а так было всегда или только нынешний люд охотлив до такого жалкого существования?
Весть о изменениях состояния своего чрева Ева принесла мне спустя две недели с нашей последней встречи. Меня эта новость сильно обрадовала, что можно списать на сопоставление моим сознание этого зачатия с целью всей моей жизни. Сама же будущая мать почему-то печалилась, и находила утешение в слезах и моих объятиях. Она говорила, что теперь судьба начала по-настоящему издеваться над ней. И тут я понял, что боль всего человечества стали для нее ничем перед лицом личных невзгод. Вся ее дрянная филантропская философия вдруг куда-то испарилась, и мыслитель в одночасье обратился в плаксивую девчушку.
Поначалу я никак не мог понять, что так огорчает Еву, так как из уст ее на протяжении многих минут не раздавалось ни одного мало-мальски годного для моего понимания предложения. Но со временем она чуточку поуспокоилась, в чем не последнюю роль сыграли мои лобызания и обнимания, и разговор наконец-таки начался:
— Ид, скажи, что же теперь будет? — положив голову мне на колени, спросила слепая.
— Смотря о чем ты говоришь, любовь моя, — ласково отвечал я, поглаживая при этом ее волосы.
— Наш ребенок… — едва слышно, будто боясь, что у стен и в самом деле есть уши, произнесла она.
— С ним все будет в порядке.
— Нет! — с неожиданной злобой выкрикнула девушка. — Как с ним может быть все нормально, Ид? Неужели ты действительно так думаешь? Ты же понимаешь, что его рождение никому не нужно. Его убьют, я точно знаю…
