Василий Головачёв - Фантазмы
— Хотя следы эти видны невооруженным глазом, — добавил Максим во время их последней беседы; как правило, беседы эти проходили во время завтраков или обедов.
— Не вижу логики, — озадаченно хмыкнул Стас. — Как это понимать?
— Я имел в виду другое, — ответил Экс-Макс, жуя бутерброд с ветчиной; они завтракали в столовой базы. — Сотрудники Метакона действительно ни разу не подставились и не засветились, но результаты их деятельности известны. Ты астрономией не увлекался?
— Как-то не повезло, — смущенно отозвался Станислав. — Я не физик, а лирик. Вот Кеша — другое дело.
— Если бы ты интересовался астрономией, то знал бы, что в нашей Галактике за последние пять тысяч лет взорвалось больше двадцати сверхновых. Так вот половина из них — взорвавшиеся регулюмы.
Панов с недоверием посмотрел на сосредоточенно жующего контрразведчика.
— Ты хочешь сказать, что эти регулюмы… уничтожил Метакон?! За что?
— За попытки сепаратистского воздействия на другие регулюмы с целью захвата власти, — спокойно произнес Максим. — Некоторые из этих попыток могли дестабилизировать всю галактическую систему регулюмов. Хотя это, конечно, предположение.
— Твое?
— Экспертов. Кстати, один из таких взорвавшихся регулюмов, принимаемых нашими астрономами за сверхновую звезду, находится всего в семистах световых годах от Солнца. Его уничтожили в тринадцатом веке, и теперь там дымится многомерная «яма» с температурой более тридцати миллионов градусов.
— Ты там был?
— Так далеко нас не пускают, — усмехнулся Максим. — Да и мощности хаб-генераторов не хватит на такое глубокое проникновение.
— Кто вас не пускает? Метаконовцы?
— Объективные законы Регулюма. Первый из них — закон персональной ответственности. Люди в большинстве своем безалаберны, поэтому выпускать их за пределы Солнечной системы опасно. Второй закон — принцип адекватного ответа за содеянное. Этот закон на Земле практически не соблюдается, а Вселенная этого не приемлет.
— Ты говоришь о Вселенной как о живом существе.
— А она и есть Живое Существо. Система бесконечно разнообразных форм жизни и разума, система регулюмов, и сама — Высший Разум.
— Бог?
Максим промокнул рот салфеткой, окинул возбужденное лицо Стаса невозмутимым взглядом.
— Если хочешь — бог. Кстати, каждый из нас — частица бога, но далеко не каждый способен это осознать. Стас хотел сказать, что он просто над этим не задумывался, но его ответ прозвучал бы как попытка оправдаться, и говорить ничего не стал, тем более что на самом деле не ощущал себя частицей бога.
Максим закончил завтрак, глянул на часы, поднялся из-за стола.
— Мне сказали, что ты быстро учишься, но торопишься, особенно в части овладения возможностями абсолютника. Это чревато. Не спеши, наломаешь дров.
— Я не спешу, — отвернулся Стас.
— Разве вчера тебя не искали?
Стас покраснел. Он уже вторую неделю под руководством одного из абсолютников РА пытался овладеть волхварем, то есть волевым преодолением пространства, но у него это не получалось, он злился, насиловал нервную систему, раздражался и делал ошибки. Но вчера во время очередного сеанса вхождения в состояние волхваря, или тхабса, как называли этот способ передвижения тибетские посвященные монахи, у него снова зашевелилась в затылке «сливовая косточка», и он оказался в другом месте. Причем не на Земле и даже не на другой планете Солнечной системы!
Вместо неба — черный провал с какими-то светлыми появляющимися и исчезающими паутинками. Цепочка огромных каменных столбов с плоскими вершинами, уходящих основаниями в море тумана, подсвеченное снизу мертвенным голубым светом. На одном из столбов и очутился Станислав, не сразу сообразив, что произошло.
Цепочка скал уходила одной стороной в бесконечность, другая же ее ветвь заканчивалась в десятке километров возле гигантского сооружения, напоминающего не то скелет чудовищной рептилии, не то замок странных очертаний. Но замок живой, потому что он смотрел на человека — без глаз! — внимательно, озадаченно, с оттенком удивления и угрозы.
Стас пробыл в этом необыкновенном мире всего несколько секунд по его внутреннему счету, чувствуя безмерное изумление, потрясение, страх и удушье — воздух здесь практически отсутствовал, — и, наверное, погиб бы, забыв обо всем, чему его учили, если бы не чье-то вмешательство.
Скелетообразный «замок» внезапно увеличился в размерах, занимая собой все окружающее пространство, в голове Стаса лопнул сосудик (от укола боли в глазные яблоки он едва не закричал), и внутри головы раздался чей-то басовитый раскатистый голос:
— Хранилище Бездн… опасно… возвращайся…
И Панов снова оказался в подземном бункере РА-квистора, откуда так неожиданно стартовал в тхабс-режиме и где уже поднялась тихая паника: по часам базы с момента его исчезновения прошло два с лишним часа! Его искали двадцать агентов Равновесия по всем планетам Солнечной системы! Хотя сам он был убежден, что отсутствовал не более четверти минуты.
— Пошли, — сказал Максим, направляясь к выходу из столовой.
— Куда?
— К медикам.
Они спустились на третий уровень базы и зашли в отсек медико-биологических исследований, где их ждала бригада медиков в составе двух мужчин и двух женщин. Стаса заставили раздеться до плавок, уложили на стол диагностера и обклеили со всех сторон кучей датчиков.
— После контроля к тебе подойдет Дима и отведет к Михаилу Сергеевичу, — сказал Максим, — будешь тренироваться под его руководством.
— Кто это?
— Эксперт К-корпуса, он тоже абсолютник.
— А ты?
— У меня другие дела. Встретимся вечером. Не нервничай и не торопись, у тебя еще все впереди.
Максим ушел.
Стас остался лежать, терпеливо ожидая конца процедуры контроля и разглядывая хлопочущих вокруг него медработников базы. Хотелось побыстрее закончить это очередное обследование и встретиться с абсолютником, чтобы снова попытаться овладеть собственным пси-резервом, как называл возможности абсолютников Максим. Станислав уже знал, что абсолютники по сути являлись самыми настоящими магами и могли управлять многими феноменальными явлениями. К этим явлениям относился и мнемотаксис — абсолютная память, и хайд — дар оставаться незамеченным, и психотрансформация — умение перевоплощаться в другую личность, и суперсенсинг — сверхчувствительность к окружающей среде, и бителепатия — двусторонний ментальный обмен, и телекинез — тот же волхварь, и многое другое. Ни одно из этих явлений пока не подчинялось Станиславу в полной мере. Кроме разве что четкой фиксации изменений реальности и слабого усиления чувствительности слуха, обоняния и зрения. О том, что он владеет акциденцией — даром управления случайностями, приносящими удачу, или макс-фактором, как говорили исследователи Равновесия, Стас еще не догадывался. Но верил, что в конце концов овладеет всеми премудростями состояния абсолютника. Случай с переходом в другой слой Регулюма — со скелетообразным «замком» (знать бы, где находится это место) — убедил его в реальности происходящего и в открытии «канала магического манипулирования».
Через час медики закончили обследование пациента, в отсек заявился Дима и увел Стаса в самый нижний бункер базы, где была установлена аппаратура хронотранса — машины для «поворота потоков времени». Просто «машиной времени» ее никто из сотрудников РА не называл, в ходу было ласково-ироничное название «хроник».
Михаил Сергеевич Лахуда, небольшого роста темнолицый старичок с короткой седой щетиной на щеках и подбородке, живо напомнивший Станиславу старикана на мосту через железнодорожные пути, который «выстрелил» в него розовой молнией электрического разряда, здороваться за руку с Пановым не стал, обошел его кругом, оглядывая и прислушиваясь к своим ощущениям, затем уперся в глаза Стаса физически ощутимым тяжелым взглядом, и Станислав внезапно услышал тихий шелестящий и потрескивающий шепот:
«Привет, ползун… откликнись… если слышишь…»
— Здравствуйте, — вслух брякнул Стас, еще не осознавая, что слышит мыслепередачу старика.
Михаил Сергеевич усмехнулся, повернулся к Диме:
— Можешь идти, в ближайший час ты мне не нужен.
— Но у меня приказ…
— Я отвечаю за этого парня. Пока он со мной, с ним ничего не случится.
Дима в нерешительности потоптался на месте, посмотрел на возбужденного, начавшего соображать, что произошло, Панова, подумал и вышел. Абсолютники, молодой и старый, остались в зале хронотранса одни.
— Знаешь, что это такое? — кивнул Михаил Сергеевич на металлический квадрат в центре круглого помещения, стены которого напоминали соты из желтого металла.
