Василий Звягинцев - Бои местного значения

Не похоже, что оба понятые, допрошенные одновременно, врали. Хотя, находясь несколько часов запертыми в ванной, имели возможность согласовать показания. Но, будь они сообщниками, отчего тоже не скрылись, а остались на месте преступления?

Сообщники бы убежали вместе с главным фигурантом, а свидетелей естественней было уничтожить. Где пять, там и семь, какая разница?

Странно, очень странно. На этом гэбэшные следователи и скисли. Не приучены головоломки разгадывать. Но своего добиваться умеют, как бы завтра эти понятые не подписали «чистосердечное признание».

Буданцев натянул брюки, набросил поверх нижней рубашки меховую безрукавку – от окна тянуло холодом. Воткнул в розетку штепсель электрочайника.

«Так, что у нас имеется? Версию первую, что убийца – нарком, отметать не будем, но пока отставим в сторону. Тем более что по ней чекисты работают плотно, к их плану активного поиска единственной пока материальной улики, которую труднее всего спрятать, – автомобиля претензий нет. Пусть ищут, если он, конечно, давно не лежит на дне реки, канала или любого озера в сотне верст от Москвы».

Он положил перед собой школьную тетрадку, написал на первой странице: «Версия 2».

Здесь можно пофантазировать. Что, если по условному сигналу «наркома» (какому – пока неясно, но тщательный осмотр может подсказать) о прибытии чекистской опергруппы в квартиру через окно или иным способом проникли специально подготовленные боевики настоящей террористической организации (?).

Он поставил знак вопроса, рядом приписал: «Выяснить, существуют ли они вообще, настоящие».

Используя пока неизвестные спецсредства (газ?), усыпили сотрудников, а уже потом убили. (Анализы легких, крови.) И сбежали вместе с наркомом и его семьей. Слова же о «настоящих чекистах», а также и то, что понятых оставили в живых, – все это предпринято лишь для введения в заблуждение следствия и поддержания «версии 1».

Значит, необходимо лично тщательнейшим образом осмотреть каждый сантиметр квартиры, окна, прилегающую местность. После чего или работать дальше, или окончательно вернуться к первому варианту.

Но сразу же ему пришла в голову и «версия 3», еще более изящная и тоже вполне убедительная.

В полвосьмого, никуда не торопясь в отличие от всех предыдущих дней много лет подряд, Буданцев закончил спокойное, медленное, со вкусом бритье – он всегда делал это в своей комнате, а не в ванной общего пользования, куда непременно кто-то начинал стучать в самое неподходящее время. А так он неторопливо взбивал кисточкой пену специального порошка «Лилия» в глубокой алюминиевой чашке, правил на ремне опасную бритву «Золинген», мылил щеки и приступал к процессу. Здесь главное, чтобы рука невзначай не дрогнула, а то затирай потом порез ляписным карандашом, от которого остается на коже некрасивое коричневое пятно.

На сей раз все прошло нормально, без крови. Он осмотрел в зеркало гладкие, почти как у младенца, щеки, приложил к лицу смоченное в горячей воде полотенце, подержал, наслаждаясь, в заключение освежился «Шипром» из пульверизатора с большой красной грушей в шелковой сеточке.

Вот теперь порядок.

Буданцев успел еще напиться чаю с остатками вчерашней роскоши, вспомнив попутно слова кого-то из героев Достоевского: «Миру ли сейчас опрокинуться или мне чаю не пить?», отставил тяжелую фаянсовую чашку, взглянул на часы. Нормально, можно и одеваться не спеша, еще целых пятнадцать минут впереди, а всего-то и спуститься по лестнице к подъезду. Хорошо начальникам, за которыми каждый день приходит персональная машина.

Сегодня он решил надеть полную милицейскую форму, чего не делал очень и очень давно. Снял с вешалки новую шинель с красными петлицами и синими ромбиками на них, перетянулся пахучими и хрустящими ремнями, даже шикарную лимонную кобуру «нагана» нацепил. Потому что придется иметь дело с ребятами, наверняка похожими на вчерашнего Антонюка, а на них все это действует.

Как ни суди – представитель старшего комсостава, а не худощавый типчик неопределенного возраста в потертом бобриковом пальто и треухе из искусственной цигейки. На обычной работе оно и неплохо, а в общении с «соседями» – отнюдь.

Ровно без трех минут восемь он вышел из квартиры и тут же наметанным взглядом зацепил на лестничной площадке, полумаршем выше, человека в роскошном кожаном реглане, который сидел боком на подоконнике и покачивал ногой в сверкающем сапоге.

Широко заулыбавшись, как Остап, «узнавший» в Шуре Балаганове своего потерянного брата, незнакомец сразу же покинул свой пост, легко сбежал вниз, протянул руку.

– Утро доброе, Иван Афанасьевич. Позвольте представиться – военинженер первого ранга Лихарев Валентин Валентинович. Не хотел вас тревожить раньше времени, у такого специалиста, как вы, наверняка каждая минута рассчитана, но уж теперь уделите и мне парочку.

Инженер, как определил Буданцев, был молод, едва лет за тридцать, энергичен – только что не подпрыгивал на месте от переполняющих его жизненных сил и, безусловно, крайне доволен собой.

Это сквозило и в подчеркнутой щеголеватости не положенного по чину реглана, выдаваемого только высшему комсоставу, и в то и дело озаряющей румяное породистое лицо улыбке – в дело и не в дело, – и в тональности бархатистого, тоже несколько актерского голоса.

Все вместе вызвало у сыщика мгновенную неприязнь, которую он, впрочем, легко скрыл за простецкой, вполне радушной ответной улыбкой.

– Рад знакомству. А вы от Шадрина? Чего же не зашли, действительно? Стоило на лестнице ждать. Чайку бы вместе попили.

– Спасибо, я уже. Но не последний же раз, еще выпьем, и чайку, и другого. Только я не от Шадрина. Отнюдь. Его машина, кажется, сейчас подъедет. Ну, не беда, подождет пару минут. Не человек для субботы, а суббота для человека. Я, собственно, по тому же делу, хотя и слегка с другой стороны.

С этими словами разговорчивый инженер протянул Буданцеву коричневую книжечку с золотым тиснением «ЦК ВКП(б)» на обложке. Внутри имелась очень похожая фотография тов. Лихарева, скрепленная большой круглой печатью. По кругу разборчивая надпись полностью: «Центральный Комитет Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков)», в центре прямо и крупно: «Особый сектор». На правой внутренней стороне документа фамилия, имя, отчество, должность – старший инспектор.

– Понятно?

– Несколько больше половины. При всем уважении я, стыдно сказать, беспартийный. Поэтому степень ваших полномочий…

– Ну, степень. Думаю, вполне для вас достаточная. – Лихарев поддел ногтем уголок обложки удостоверения, тонкая картонная страничка перелистнулась, и на ее внутренней стороне Буданцев прочел: «Указания и распоряжения предъявителя сего удостоверения обязательны к исполнению всем представителям партийной и советской власти. Секретарь ЦК ВКП(б) И.В. Сталин». И ранее не виденная Буданцевым, но безусловно подлинная подпись. Просто потому подлинная, что он и представить не мог, чтобы кто-то осмелился иметь при себе подобный документ с фальшивкой. Ни одному самому наглому авантюристу подобное просто в голову бы не пришло. Ну как священнику торговать в храме Евангелием с автографом: «С подлинным верно. И. Христос».

Однако и не таков был по натуре битый жизнью сыщик, знавший о ней такое, что не укладывалось ни в нормы «победившего полностью, хотя и не окончательно, социализма», ни в легенду о «социальных корнях преступности как родимого пятна капитализма», чтобы впасть в состояние почтительного ужаса, смешанного с восторгом при виде сакральных слов. Хотя со многими и многими произошло бы, безусловно, это. Как с правоверным католиком, воочию узревшим обломок Креста Господня, или с мусульманином, лицезреющим волос из бороды Пророка.

Правда, и каких-то приличествующих случаю слов он тоже не нашел. А что тут скажешь?

Предпочтя ожидать продолжения, Буданцев просто кивнул головой понимающе.

Лихареву такая реакция собеседника понравилась. Он дружески взял его под руку, и они уже вместе продолжили путь вниз по лестнице, к следующему выходящему на улицу окну подъезда.

Здесь они остановились, Лихарев достал из кармана большой и явно очень дорогой портсигар, золотой и даже украшенный монограммой из мелких, но удивительно ярких синих камней. Как предположил Буданцев, не так давно имевший дело с хищением драгоценных камней, – звездных сапфиров.

– Я, собственно, что хотел сказать, Иван Афанасьевич? Задание вам, конечно, поручено сложное и ответственное, но вы, по-моему, справитесь. Кому же, как не вам.

Буданцев слушал, пытаясь сообразить, каким образом этому «инженеру» стало известно содержание их с Шадриным вчерашнего разговора? Не та контора и не тот человек старший майор, чтобы немедленно бежать докладывать в ЦК о своих оперативных разработках и намеченных мероприятиях.

В расхожую байку о том, что Вождь и Учитель подобно Господу Богу всеведущ и всеблаг, Буданцев не верил «по умолчанию», поскольку был атеистом в обоих смыслах.