17 мгновений рейхсфюрера — попаданец в Гиммлера - Альберт Беренцев
Ольбрихт стал мрачнее тучи, но тем не менее ответил вполне спокойно:
— Не забывайте, что Дом Радио в наших руках.
— Пока что в ваших руках, — парировал я, — Я могу отбить его в любой момент. Сил у меня хватит. Вот теперь можете паниковать, господа. Вашему делу конец. Стоит мне пожелать — я залью Германию кровью! И обращу Рейх в первозданный хаос! Так что времена Веймара вы будете вспоминать с ностальгией.
А вот теперь я добился эффекта. Мятежники явно были дезориентированы полностью. Они понятия не имели, что теперь делать, это было заметно по лицам и общей нервозности. Но я решил добить их, постучав пальцем здоровой руки по бумаге с последним приказом:
— Кстати, тут пока что вписано только имя одного генерала Ольбрихта, с указанием уничтожить его самого и всю его семью. Но теперь, когда я знаю ваши имена, господа, я, конечно же, добавлю в этот приказ каждого из вас лично. Так что могу утешить вас — хаоса, который воцарится в Рейхе, если я опубликую эти три приказа, вы уже вероятно не увидите. Потому что будете мертвы.
Повисло молчание.
Бунтовщики переглянулись.
— Нам нужно посовещаться… — осторожно произнес Ольбрихт.
— Мда? — усомнился я, — А вы не забыли случайно, что у нас идет война, что русские уже отбили Курск, что англо-американцы наступают в северной Африке? А про то, что Геринг сейчас неизвестно где и неизвестно чем занят, помните? А про Гитлера, который еще жив?
Я, естественно, уже успел ознакомиться с общей ситуацией на фронтах, хотя карты пока не смотрел.
— Некогда совещаться, — подытожил я, — Либо мы дальше действуем вместе с вами, либо и вы, и я проиграете. И Рейх тоже проиграет!
Вообще, хорошенькое дело. Поражение Рейха так-то и было моей истинной целью. Вот только, чтобы достичь её, мне сейчас критически был необходим союз с мятежными генералами. Я не строил никаких глупых детских иллюзий. План раздать оружие остарбайтерам, да еще выпустить из тюрем и концлагерей всех заключенных годился, чтобы напугать Ольбрихта и его корешей. Но к победе СССР в войне очевидно не вел.
В случае попытки реализовать этот план меня вероятно просто сразу же пристрелят, тот же Вольф, например, либо кто-то из моих адъютантов. И на этом все и закончится. Сейчас-то Вольф думает, что я просто блефую, но его и то корежит. А если он поймет, что я реально собрался раздавать оружие «рабам» — он медлить точно не станет, просто пустит мне пулю в башку. Или сбежит от меня подальше, а пулю в башку мне пустит уже кто-то похрабрее Вольфа. О том, что ᛋᛋ снимется с фронта и пойдет воевать против Вермахта, вообще и речи не шло. Человек, отдавший в воюющей Германии такой приказ, сдохнет уже просто автоматически.
Так что весь мой план — просто пыль в глаза. Но должно сработать, Ольбрихт же сейчас в сложном положении. Его мятеж явно готовился уже давно, но известие о смерти фюрера застало заговорщиков врасплох. Они все еще растеряны, это заметно. Планы у них есть, но это пока смутные планы, без конкретики. И это должно позволить мне обратить планы мятежников в мои собственные, навязать им мою конкретику. Вот на что я рассчитывал.
Когда я закончил мою агитационную речь, Ольбрихт устало воззрился на своих «коллег» по заговору:
— Мнения, господа?
Первым отозвался «главнокомандующий» Вицлебен:
— Какие тут могут быть мнения? Этот человек, кем бы он ни был, не желает блага для Германии. Но он дал нам слово, что нас не тронут! Так что я предлагаю просто уйти.
Меня такая реакция развеселила:
— Уйти вы, конечно, можете, господин фельдмаршал. Вот только долго ли проходите — другой вопрос. А что касается блага Германии, то поймите, что я хочу его не меньше вашего. С одной ремаркой: мне не нужна Германия, если ей управляю не я. Вот и вся моя позиция. Говорю вам её честно, как есть.
Вицлебен на это просто пожал плечами:
— Я военный человек, я привык говорить прямо. Так что за честность спасибо. Но ваша честность мне не по вкусу. Это честность лавочника! Гиммлер вы или не Гиммлер — но точно не офицер. Гиммлер офицером никогда не был! Так что я с вами дела вести не намерен, после ваших угроз.
Вот блин. Неужели я попал впросак? Хотя скорее нет. Вицлебену просто на все плевать. По нему видно: человек хочет красивой смерти. На политику он просто клал с прибором. Да и толкового политика из него не выйдет. Если мы все-таки договоримся, то надо бы этого Вицлебена слить, чем скорее, тем лучше.
Вторым выступил «канцлер» Гёрделер, этот был, к счастью, настроен на компромисс:
— Думаю, мы должны попытаться найти общий язык с хм… герром Гиммлером. У нас наверняка найдутся общие цели. Свободная демократическая Германия, роспуск и запрет нацистской партии, мир в Европе. Разве не для этого мы сейчас здесь? Такой исторический шанс выпадает раз в столетие. Глупо было бы им не воспользоваться лишь на основании того, что герр Гиммлер… не в себе.
Вот Гёрдлер уже говорил, как политик, даже слишком как политик. Проще говоря: пудрил мне мозги.
Однако я милостиво кивнул и заверил его:
— Ваши цели — и мои цели тоже, господин Гёрдлер.
«Канцлером» я его естественно называть не стал. Я полагал канцлером Германии себя и только себя. И рейхсфюрером, кстати, тоже.
Последним заговорил отставной генерал Бек, этот был совсем стареньким, голос у него был тихим и дребезжал:
— Я в целом согласен с Гёрдлером. Вот только прежде чем пожать руки — неплохо бы знать, кому именно ты её пожимаешь. Мне, как и всем остальным, очевидно, что вы не Гиммлер. Ответьте на вопрос, кто вы такой. И тогда мы уже сможем принять решение, взвешенное и разумное.
Ольбрихт вздохнул, вроде облегченно, а вроде и с сожалением:
— В общем, переговорам быть, господа.
Вицлебен тут же чинно поднялся на ноги:
— В таком случае вынужден вас оставить. Мне неинтересны переговоры с палачом и врагом Рейха! Еще и с явно сумасшедшим.
Я указал на дверь:
— Мы тут никого силком не держим, фельдмаршал.
Вицлебен отвесил всем пафосный поклон, а потом строевым шагом двинулся к выходу, громко стуча фельмаршальскими шпорами.
Я вдруг осознал, что Вицлебену еще и наверняка обидно, что он так
