Время перемен - Евгений Васильевич Шалашов
Интересный товарищ. Ежели, под трибунал подводить, так можно «пришить» злоупотребление служебным положением, вкупе с преступной халатностью (в чем именно он ее проявил, пока не знаю, но в приговор вписать можно, не ошибешься). Чем-то этот товарищ меня заинтересовал.
– А как у него с личным составом? Задержанные не разбежались по деревням?
– Порядок идеальный, – ответил Есин. – Ежели, и убежали, то человека два, может три, не больше. В других лагерях недочет по двадцать, а то и по тридцать человек.
Маслеников меня заинтересовывал все больше и больше. Ишь ты, сумел наладить связь с крестьянством, организовать работы для общей пользы, а беглецов почти нет. Два или три человека в тутошнем бардаке – ерунда.
– А где сейчас-то этот Масленников?
– Сюда его привезли. Арестовать пока не арестовали, но задержали. Сейчас объяснительную возьмем, сотрудников лагеря опросим, красноармейцев, что охрану несли. Надо бы еще местных жителей допросить, но это потом. Разберемся, а там видно будет.
– Не возражаете, если я с этим Масленниковым поговорю? – поинтересовался я.
– Да я для этого вас сюда и вытащил. Чтобы посоветоваться, так сказать, со старшим товарищем.
Называя меня «старшим товарищем» Есин даже не усмехнулся. А кажется, совсем недавно и он, и даже я, были убеждены, что начальник губчека и коммунист с дореволюционным стажем – огромный авторитет для вчерашнего журналиста.
Товарищ Масленников оказался крепким мужчиной лет тридцати пяти, ростом с меня, со жгуче черными волосами, и уже начинающими седеть усами.
– Садитесь, рассказывайте, – предложил я, кивая на стул. – Да, а как вас по имени-отчеству?
– Юрий Васильевич, – степенно отозвался Масленников, усаживаясь на стул. – А рассказывать-то особо и нечего. Если виноват – судите, но я так не мог. Тысяча человек живет, словно скот, а не люди. Да что там – даже скот в такой тесноте не живет. Вот, я с местным населением начал контакты налаживать. Когда в прошлом году о нэпе-то объявили, народ-то и встрепенулся. Можно же лишнюю запашку сделать, верно? А мужиков-то по деревням почти нет, а землю пахать надо. Я по осени по деревням проехал, поговорил – не нужны ли кому батраки? Большинство бы и радо, да рассчитываться нечем, зерна нет. Но те, кто позажиточнее, согласились. Те, кто в батраки шел, жили неплохо – их хозяева сами кормили, а паек, что на них положен был, в общий котел шел. Опять-таки – хлеб можно было в городе поменять на пшено, или на сало, да хоть на квашеную капусту. Какое-никакое разнообразие.
– Юрий Васильевич, а как вы не побоялись задержанных отпускать? – поинтересовался я. – Сколько арестантов вы по деревням отдавали?
– Так я же не всех отпускал, – усмехнулся Масленников. – Я ж сам в чрезвычайной комиссии с восемнадцатого года служу, понимаю. Я же, как лагерь получил, начал задержанных изучать – кто и что. Знал, кто у меня ненадежный, и сбежать может, а кто нет. У меня даже и свой актив есть, из тех, кто случайно против Советской власти пошел.
– Товарищ Масленников, – вмешался в наш разговор начальник губчека. – А скажи-ка лучше – ты тес откуда брал? Или тоже кого в батраки отдал?
– Так с досками совсем просто, – хмыкнул Масленников. – В деревне Ручьи – это от нас две версты, у мужика одного, Силантия Пахомова, лесопилка на паровом ходу. Локомобиль у него не то в пятнадцатом году, не то в шестнадцатом сломался. Ну, повозиться пришлось, но починил. Пахомов за это нам несколько саженей досок и привез.
– Да, товарищ Масленников, – протянул Есин. – Тебе бы нэпманом стать, а не в чека работать. – Посмотрев на меня, Николай Харитонович спросил. – Вот, скажите-ка, товарищ Аксенов – что мне с таким инициативным товарищем делать?
– Вот тут да, виноват, – кивнул Масленников. – Надо было доложить, и с вами согласовать. Но думал – чего докладывать, если все равно фильтрация скоро, а меня в Петроград вернут?
– А вы сами из Петрограда? – поинтересовался я.
– Не совсем, – ответил Масленников. – Я сам из Коломны, в девятнадцатом на Юденича ходил, ранили меня там. А после госпиталя в Петрочека оставили, а потом в Череповец отправили, на усиление.
– И в паровых котлах разбираетесь?
– Хм… Чего бы не разбираться? Я же с пятнадцати лет на Коломенском паровозостроительном заводе работал. И рабочим был, и помощником мастера, а потом десять лет мастером отработал. Что мне какой-то локомобиль? Тьфу.
– А в чрезвычайную комиссию как попали? – спросил я.
– Так я же член партии большевиков еще с шестнадцатого года. В семнадцатом в Коломне Советскую власть устанавливал, а потом, по призыву, меня в чрезвычайку перевели. Я в Коломне начальником транспортного отдела ЧК был.
Хм, а ведь интересный товарищ. Большевик, с дореволюционным стажем, да еще и мастером был на паровозостроительном заводе. А мастер с большим опытом, это иной раз лучше, чем начинающий инженер.
– Юрий Васильевич, а вы иностранные языки знаете?
Масленникова вопрос удивил, зато внимательно слушавший нас Есин сразу все понял, и встрепенулся:
– Владимир Иванович, ты совесть-то поимей. Я же и сам теперь вижу, ценный кадр. Выговор ему объявлю, да назначу всеми лагерями руководить.
Пропустив мимо ушей слова Есина, повторил вопрос:
– Так что с иностранными языками-то?
– Да какие там языки? В техническом училище немецкий учил, так уже и не помню. Ну, разве что, кое-какие термины, которые по работе нужны. У нас на паровозостроительном и немцы были, и оборудование в Германии закупали.
Ну у него еще и техническое училище закончено! А говорят, что чудес не бывает?
– Николай Харитонович, хочешь обижайся на меня, но я у тебя этого товарища заберу.
Есин от огорчения только рукой махнул, а Масленников с некоторым испугом спросил:
– Куда вы меня заберете? В трибунал?
– А заберу я вас в Москву, а может и дальше, – сообщил я. Видя, что Масленников пытается что-то возражать, хмыкнул. – А вот это, дорогой товарищ, уже не обсуждают. Вы же чекист, да еще и член партии большевиков. Мне такой человек как вы нужен позарез. Чтобы и в технике разбирался, и образование было. Начиная с сегодняшнего дня вспоминайте немецкий язык. Но сразу предупреждаю
