Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович

Иван Антонович говорил очень осторожно, он и так рассказал больше чем нужно, и ученый мог задать ему весьма неудобный вопрос относительно источника полученных им знаний. Но не рассказывать ведь ему о железнодорожных мастерских, где ему в юности приходилось ремонтировать эти самые паровозы, перед тем как отправиться на строительство ГЭС. Так что приходилось выкручиваться на недосказанности.

— Такую машину сейчас разрабатывает на Алтае наш механик Иван Иванович Ползунов, мы его отозвали, отправив фурьера еще в июле. Так что сейчас он в дороге, велено поторопиться — на пути будут подготовлены смены лошадей. Зело нам здесь нужен. Мы просто сделаем ее чуть совершеннее, перебросив привод для отбора мощности. Михаил Васильевич, поверьте, за этими «огненными машинами» будущее!

Но потребуется лет пять, чтобы сделать нормально действующий образец паровой машины, и еще лет десять, чтобы внедрить его в большое производство. Оно того стоит — наши мануфактуры получат механический, а не водяной движитель, в конках вместо лошадей будут паровозы, способные тащить не один, а два десятка вагонов со скоростью не восемь верст в час, а в два-три раза быстрее. Пройдемте туда, сейчас Иван Петрович покажет вам еще одну крайне полезную вещицу.

Иван Антонович увлек Ломоносова в мыльню, где стояла большая ванна, в которой он каждый вечер лежал в горячей воде. Вот только сейчас на воде стояла новая игрушка — макет парохода с гребными колесами по бортам. Кулибин привел пружинный механизм в действие — колеса с лопастями бодро зашлепали по воде. Суденышко доплыло до противоположного края ванны, но повернутое рукой Кулибина, бодро сменило курс на противоположный — но завод в самом конце пути закончился.

Ломоносов глядел на все это с нескрываемым удивлением в глазах, и в конце представления негромко произнес, предварительно откашлявшись, и не отрывая взгляд от макета:

— Теперь корабли не будут зависеть от силы ветра, и ходить по рекам даже против течения — весла не нужны, их заменят гребные колеса. И это не чудеса, сие есть механика. Но лучше ее спрятать от любопытных глаз соседей наших, а построить в Тобольске, али Тюмени — сибирские реки велики и полноводны, там эти пароходы будут полезны.

— Вы правы, Михайло Васильевич, все нужно делать осторожно и соблюдая тайну с великим сбережением, — Иван Антонович с одобрением крякнул, покосившись на ученого. Тот с задумчивым взирал на суденышко, что снова заведенное механиком, замолотило колесами по воде, и бодренько заспешило к противоположному концу ванны.

«Идею «почтовых ящиков» и закрытых военных городков восприняли и посчитали полезной. Это дорогого стоит — да и Сибирь большая, спрятать в ней многое можно. А уральские заводы надежная экономическая опора — главное их всемерно развивать и не допустить пугачевщины, которая все разрушит и в пепел обратит. Надеюсь, что генерал Бибиков заводчиков приструнить сможет — а то совсем оборзели, рамсы попутали и берега потеряли. Пора их унять!»

Иван Антонович задумался — многое предстояло сделать, но одно практически не изменить в его силах. Да, расползание крепостничества пока локализовали, но эта мера вызвало сильнейшее недовольство дворянства, что как свиньи привыкли жрать на халяву из казенной кормушки, постоянно выпрашивая деревеньки с крестьянскими душами.

А тут такой облом на коронацию!

Причем злобствовать начала как раз знать, и без того не бедная и владеющая тысячами крепостных крестьян. Короткое правление Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны аристократов развратило — они привыкли к регулярным подачкам, выпрашивая их весьма настойчиво и жалуясь на «трудности бытия». Сформировавшаяся у правящего класса привычка к роскоши представляла нешуточную проблему, решить которую принудительно нельзя, но показать пример скромной жизни можно.

К сожалению, вернуть розданных царицей крепостных не удалось — дело могло запахнуть открытым противостоянием императора с дворянством, а потому ему пришлось уступить. Но розданные новым владельцам деревеньки стали не вотчиной, а поместными — и должны были вернуться обратно государству после смерти владельца.

Обоснование простое — они не дарованы, а даны за службу самого владельца, а не его детей, ничем не отмеченных, без всяких заслуг. А потому Иван Антонович быстро внес условия во «временную аренду» — переданные крестьяне являлись не собственностью владельца, а государства, так что ни истязать их, а тем более продать, было невозможно.

А их работа на помещика была ограничена всего тремя днями барщины — и все!

За порядком и соблюдением «государева наказа» следили назначенные управляющие, что отвечали собственной головой, если в случае порчи «государственного имущества» не предпримут мер против владельца — сделают денежный начет со штрафом, и лишат владения временно переданным имуществом. Так что пока аристократы только ворчали, о заговорах речи не шло, но стоило заранее предпринимать превентивные меры.

Таковыми стали спецслужбы, которых имелось уже три — в чьи функции входил надзор за возможными крамольниками. Представителей знати там практически не служило, их просто не брали — или однодворцы, или беспоместные служилые дворяне. Второй категорией становились разночинцы — Иван Антонович продвигал по службе старательных, понимая, что именно ему они будут благодарны.

И конечно охрана — выводы были сделаны самые серьезные из неудавшегося на него покушения. Так что лейб-кампания была увеличена до полного штата, с обычным гвардейским преимуществом в чинах, плюс батальон дворцовых гренадер, сформированный из лучших солдат. И это не считая значительно возросшей дворцовой полиции, на которой он решил не экономить — своя шкура дороже!

В дополнение к лейб-гвардии были причислены казаки — донские, яицкие и украинские. Донцы должны были сформировать Атаманский, а малороссы гусарский полки. От яицких казаков положено было держать при царской особе лейб-сотню. Подтвердив казачьи привилегии, Иван Антонович не сомневался, что получил хороший противовес дворянству — казацкие вольности вызывали у помещиков зубовный скрежет. Заодно у крестьянского протеста не станет заводил — наоборот, можно будет рассчитывать на лояльность как донцов, так и яицких казаков. А ведь выступление последних и привело к масштабному «пугачевскому» бунту.

Проблема была в мятежном Запорожье — но от этой вольницы можно было избавиться нетривиальным способом. А тех, кто ему присягнут на верность — отправить на Кубань, и пусть воюют с ногайцами и горцами до посинения. А ждать недолго осталось…

— Мне хорошо, — Машенька погладила его по груди ладошкой, удобно устроившись на плече. Он поцеловал ее в макушку, погладил по чуть растрепавшимся волосам.

— Спасибо, милая, — негромко произнес Иван Алексеевич, прижимая горячее девичье тело к себе. — С тобой можно отрешится от всех этих проблем, что растут снежным комом.

Хорошо, что он вовремя сегодня вспомнил, что следующей весной Ломоносов простудится и умрет от пневмонии. Так что в декабре Михайло Васильевич вместе со своей семьей, и с Ползуновым, у которого может развиться чахотка, что за год отправит механика в могилу, направятся в Мемель. На его переговоры с «дядюшкой Фрицем», чтоб ему пусто было!

Оттуда будут сопровождать принца Антона-Ульриха в Италию, где за целый год поправят свое здоровье в длительном путешествии, отдохнут от сырой питерской зимы и весны. Дела подождут, или в дороге заниматься будут — отправить яхту из Петербурга не проблема, ради такого дела можно и бриг купить или зафрахтовать.

Заодно Ломоносов должен завербовать несколько ученых, предложив им работу в России, вместе с чином академика и высоким жалованием. Нужно соблазнять знающие кадры всевозможными посулами и не скупиться на дельных людей. России нужен хороший порох, и много, совершенные станки для изготовления штуцерных стволов, химические лаборатории с опытным производством и многое другое, список которого можно продолжать на нескольких листах. Проще написать, что имеется в достатке, и того, по большому счету, тоже не хватает.