Анатолий Спесивцев - Вольная Русь
Стоило темноте плотно укутать землю, надёжно накрыть водную гладь, как на прибывших судах активно забегали команды, что обычно случается разве что при угрозе затопления. Ночью добрые люди спят. Хотя необходимо иметь богатейшее воображение, чтоб так назвать казаков, вышедших в этот поход. Для них-то, «работников ножа и топора, романтиков с большой дороги», ночь — привычное время суток для профессиональной деятельности. Не было в мире других таких любителей (и умельцев!) заявиться в гости с первыми лучами солнца, да ещё с гарантированно высоким эмоциональным откликом для хозяев. При неожиданном появлении в крепости казаков, спокойствие сохраняли только беспамятные или мёртвые.
Поглядев на подготовку к обстрелу, никто не посмел бы обозвать сечевиков лентяями и неумехами. Суетились и бегали — вполне осмысленно и целенаправленно — они на судах, как муравьи в тёмных ходах родного муравейника. Разве что усами меньше шевелили, к сожалению, человеческая физиология не предусматривает возможности ориентирования с помощью растительности на лице. А жаль, усы-то у многих имелись вполне подходящие, в десятки сантиметров длиной. Щёголи их вынужденно вокруг собственных ушей обматывали, во избежание несчастных случаев.
Освещать эту суету Сирко не разрешил. Даже маленькие огоньки могли вызвать подозрение на стенах крепости Хлебного острова, часовые по ним лениво похаживали. Не только на реке, но и в городе возле неё наступили тишина и покой, привлекать к себе внимание не хотелось — любили казаки делать сюрпризы. Работы же предстояло немало. Собрать — в почти полной темноте — пусковые направляющие и направить их на цель, засыпать вокруг палубу заранее прихваченным песком, намочить его забортной водой, снарядить ракеты взрывателями — их, для безопасности, транспортировали отдельно.
Более того, наказной атаман настоял на предельно быстром выполнении обстрела, что резко повышало его рискованность, хотя, вроде бы, поводов к такому решению не было. По сообщениям агентов боевых судов в Гданьске не имелось. Тем не менее, Иван приказал спешить, жертвуя даже точностью попадания. Ощущение приближающейся опасности сдавливало ему голову и сердце. Он предвидел неприятности и откуда-то знал, что избежать можно только поспешив.
— Чую, що тягнуты не можно, — завершил он приказ. А предчувствия характерника тогда имели, куда больший вес, чем ныне прогноз погоды.
Посему его подчинённые и уподобились общественным насекомым. Правда, в отличие от муравьёв, казаки не могли не выражать свои эмоции вслух.
— Ой-ой-ёй! Пальци прыщемив, щоб тоби!..
— Не суй их куда попадя, чай не к бабе за пазуху лезешь.
— Стий, стий, куды тягнешь?!
— Як, куды?
— Да стий же, сучий сын!
— Сам ты ит улы[10]! А я… — неожиданно вызверился на такое обращение обозванный, оказавшийся принявшим крещение ногаем.
— Оба дурни! Не стийте на проходи!
Причём, все эти и многие другие подобные «добрые» пожелания и «ласковые» характеристики произносились, только шёпотом, ни разу не прозвучало при этом ни одного вскрика или громкого звука. Что свидетельствовало о высочайших профессионализме и дисциплине рыцарей удачи.
Особую проблему представляла переноска уже подготовленных к пуску ракет, с взрывателями, основанными на капсюлях. В отличие от известного в ХХ веке напалма, казацкий от соприкосновения с воздухом не загорался — не придумал Аркадий, способа получения лёгких металлов — но загоревшись, пылал ничуть не хуже и водой не гасился. Даже одна загоревшаяся до пуска боеголовка могла поставить крест на всей затее. Сечевики это прекрасно понимали, отсюда и нервное напряжение. Однако, то ли благодаря молитвам святого Юхима (наиболее распространённая версия на Малой Руси), то ли из-за колдовства характерников, взнуздавших нечистую силу (также широко распространённый вариант событий, особенно вне казацких земель), то ли просто по природной везучести, свойственной многим из участников событий (невезучие на Сечи не выживали), обошлось.
Приготовления закончили, совершенно случайно, аккурат к петушиной ночной перекличке — голосистых кочетов в городе и окрестностях имелось много, шведы эту местность не разоряли, а холили и лелеяли — что вызвало у поляков, немцев и шведов полное доминирование характерницкой версии. Мол, дождались проклятые колдуны прихода полуночи, своего времени, и спустили, натравили на добрых христиан адскую нечисть. Вне Малой Руси и казацких земель такое толкование стало официальным, внеся дополнительные трудности в отношения с государями Европы. При дворах казацкие послы ссылались на умелость своих воинов и полководцев, обещая союзникам поставки грозного оружия. Последний аргумент стал сверхубедительным. В Вене, Риме, Венеции и Мадриде предпочли сделать вид, что верят в отсутствие колдовства.
Петухи оторали и с приспособленных на скорую руку к войне зерновозов, с примитивных направляющих полетели, со страшным воем, с большими огненными факелами ракеты, распуская огненные хвосты — как показалось кой-кому — на полнеба. Естественно, водная гладь отражала происходящее, дав повод к ещё одной версии событий — пуску смертоносных снарядов — по сговору с водяной нечистью — из-под воды. Наличие виденных сотнями, если не тысячами свидетелей барж, сгоревших и затонувших к утру, выдумщиков не смущало. Впрочем, впоследствии рассказы о произошедшем были и куда более причудливыми. На насадах, раз уж время таиться кончилось, зажгли по несколько масляных светильников и по паре керосиновых ламп — продолжать таскать ракеты в темноте уже не имело смысла.
На Собещанский остров обрушились изделия истинного хай-тека семнадцатого века. Невообразимо огромные, нигде не делали ничего подобного, многокилограммовые снаряды легко проламывали черепичные крыши и адское, не боящееся воды пламя вспыхивало на деревянных чердаках, радостно пожирало внутренние стены и полы из просушенного дерева. Одна из ракет угодила в склад с мукой. Сначала в воздух поднялась туча мучной пыли, потом мощный, будто от многопудового порохового заряда, взрыв разметал сооружение, сорвал с соседних зданий кровли и повредил стены. Чем вскоре воспользовался разгулявшийся огонь.
Хотя по другим районам города не стреляли, паника там поднялась нешуточная. Одно дело слышать про такое — слухи о сожжении Стамбула казаками ходили, причём, самые разные, в том числе дичайшие и явно недостоверные. И совсем другое, оказаться свидетелем такого события или, не дай Бог, попасть под обстрел. Пусть по разрушительности действия казацким ракетам было очень далеко до снарядов «Катюш», по внешней — зрительной и звуковой — эффектности они с этим оружием будущего почти сравнялись. Стены и башни, обращённые на реку, заполнились встревоженными или, если честно, смертельно испуганными людьми. Летающие с таким огнём и воем снаряды единодушно опознали как оружие из преисподней, некоторые запах серы более чем за версту умудрились унюхать — оружие дьявольское, значит пахнуть должно соответственно. Не то что простые бюргеры — доблестные шведские воины, побывавшие во множестве сражений, струхнули — всё неведомое страшит, а уж если это сюрприз с такими свойствами… в договоре о найме про войну с преисподней пунктов не имелось. После этого налёта не только Гданьск перестал казаться надёжным перевалочным пунктом, победоносно двигавшиеся на юг шведские армии потеряли немалую часть уверенности в собственной победе.
С укреплений собственно обстреливаемого острова во врагов сделали всего лишь несколько выстрелов из ружей. Нападения не ожидалось — крепость считалась тыловой — запасы пороха содержались в пороховых погребах, поэтому пушки зарядили с существенным опозданием, когда стрелять стало не в кого. На самом острове несколько часов не делалось даже попыток тушить пожары, предотвращать загорание соседних помещений, отчего урон оказался весьма болезненным. Пропало около половины хранившегося на тот момент там зерна. Будь зерно более горючим, потери были бы ещё тяжелее, но часть его сохранилась даже в сгоревших складах.
Не заметить обстрел и его последствия не смог бы и слепоглухонемой — взрыв мучного склада добротно тряхнул не только Хлебный остров, но и отозвался толчком по окрестностям. Гул разгоревшихся пожаров усиливался, свет от них выставлял на обозрение стреляющих. Понимая, что трудно ожидать после случившегося от шведских солдат и местного населения христианских добродетелей, таких как терпение и прощение, сечевики рвали жилы, стараясь быстрее выпалить по цели все припасённые для этого боеприпасы. Не подорвавшись, и не сгорев сами. Скользя по облитой самими же водой палубе — стартующие ракеты её всё равно, то и дело поджигали, приходилось одновременно со стрельбой тушить поверхность, по которой передвигались. Почти все получили ожоги, кое кто, растяжения мышц и сухожилий — умели казаки не жалеть себя в бою.
