Кирилл Кириллов - Земля Великого змея
— Э… Теперь нет, — буркнул Ромка, с трудом выбираясь на поверхность бодрствования из извилистых подземелий сна.
— Дон Рамон, я давно вас хотел спросить, а как вы относитесь к героям античности?
— К героям? — Ромка удивился так, что аж сон слетел. — Ну. Герои были. Сильные, — не нашелся он что ответить умнее.
— Сильные, гордые, красивые люди.
— Насколько я помню, они там все полубоги были. И не все красивые. Вот Гефест, например. Калека.
— Мне кажется, это скорее метафора, — пропустил мимо ушей упоминание о Гефесте флорентиец. — Образное выражение.
— Я знаю, что такое метафора, — сказал Ромка. — Только не понимаю, к чему вы этот разговор сейчас завели.
— Мы тут вдвоем, такая прекрасная ночь…
Ромке захотелось сказать дону Лоренцо, чтоб тот отстал от него вместе со своей романтической чушью и не гнал сон, но привитая князем вежливость и чувство благодарности за спасение не дали ему этого сделать.
— Ночью как раз бы поспать, — нарочито потянулся Ромка, хрустнув суставами.
— Я понимаю ваше желание, но ведь такая ночь может больше никогда не повториться…
— Да полно вам, синьор Вала. Ничего с нами не случится. Мы столько с вами пережили, переживем и это, — ответил молодой человек.
Ему показалось, что итальянец все еще напуган тварями из подземелья и опасается того, что жрецы могут нагрянуть в любой момент.
— Конечно, переживем, — легко согласился флорентиец. — Но для этого нам понадобятся силы.
— Выспимся, и будут, — отозвался Ромка настороженно. Он снова перестал понимать, к чему его спутник ведет весь этот разговор.
— Я говорю не только о силах физических, но и о духовных.
— В здоровом теле здоровый дух, — ответил молодой человек и перевернулся на бок, спиной к собеседнику, надеясь на то, что тот заметит, хоть и темно, и тактично замолчит.
Не замолчал.
— А знаете, у меня есть теория, откуда у античных героев брались такие силы.
— Откуда же? — Ромка заинтересованно повернулся лицом к собеседнику.
— Понимаете, дон Рамон, — осторожно начал он. — Все дело в любви.
— Орфей и Эвридика, Тесей и Ариадна? — блеснул знаниями древних легенд молодой человек.
— Да, безусловно, и это тоже, но я имел в виду скорее Аполлона и Адониса и Кипариса или Геракла и Иолая, а также Гиласа и Эврисфея… И даже некоторым образом любовь Ахилла и Патрокла, в метафорическом смысле описанную и воспетую Гомером.
— Подождите, но это ж все мужчины! — Ромка приподнялся на локте.
— Именно. Вы начинаете постигать суть.
— Признаться, не очень, — смутился Ромка.
— Ну как же, великий Плутарх говорил: «У истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем[38], и я утверждаю, что отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился, так же далеко от Эрота, то есть любви, как отношение мух к молоку или пчел к сотам или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам, к которым они не испытывают никаких дружественных чувств». Он, как и многие в античном мире, понимал и разделял мысль, что женщины — это так, для продолжения рода, а настоящая мужская дружба…
Ах, вот в чем дело, подумал Ромка. Как-то слышал он, что Флоренция — город ничуть не более праведный, чем Содом и Гоморра, и люди там ого-го. Но такого подтверждения, да еще и от боевого товарища, получить не ожидал.
— Знаете, любезный сеньор Лоренцо, про истории эти я наслышан, но ничего общего с ними иметь не хочу. И даже рядом быть не хочу, а то как бы в соляной столб не обратиться, — не выдержав, съерничал молодой человек. — И не для того наш Сеньор Бог создал мужчину, чтоб другой мужчина ему в куда не туда свой срам засовывал.
— Вы такой же, как все конкистадоры, грубый мужлан, — обиженно засопел флорентиец под своим импровизированным одеялом.
— Ну, знаете, если кто-то не разделяет ваших пристрастий, это вовсе не означает, что он хам.
— А вы думаете, легко быть не таким, как все? Легко находиться в окружении сильных, здоровых мужчин, которые тебе. И на тебя. — Ромке показалось, что его спутник всхлипнул.
— Так зачем отправились в Новую Испанию?
— Обстоятельства вынудили.
Ромка, памятуя истории, как отплывали за океан многие испанские гранды, в том числе и сам Кортес, представил обстоятельства, и его передернуло.
— И сколько было лет тому мальчику?
— Двенадцать, — глухо, как сквозь вату, донесся голос флорентийца, и уже яснее, видно, откинул одеяло. — Но какое это имеет значение? Он же сам согласился.
— Если б взрослый дядя попросил меня, двенадцати лет от роду, что-то сделать, я б тоже, наверное, согласился. А, ладно, давайте спать, скоро светать начнет, ей-богу. — С этими словами Ромка опустил голову на кровать и отвернулся от флорентийца. Потом немного подумал, вздохнул и перевернулся на спину, подложив под голову руки.
Мирослав лежал на застеленной белоснежными простынями мягкой кровати и пустым взглядом изучал трещинки на потолке дворца касика Тескоко. Он старался не двигаться и даже не дышать, чтобы не потревожить донью Марину, чья черноволосая голова убаюкалась на его мускулистом плече.
И дело было даже не в том, что ему не хотелось будить усталую женщину. Он боялся, что та, проснувшись, опять начнет задавать вопросы: что такой мрачный да какие мысли кручинят твое чело? Надоела хуже горькой редьки. А ведь поначалу нравилась такая забота. Миро то, Миро се, Миро, повяжи шарф, простудишься… Тьфу.
Почему-то в начале их отношений подобного не случалось. Встреча, мимолетные поцелуи и расставание под утро, наполненное фальшивым, по крайней мере с его стороны, трагизмом. Теперь же отношения начали углубляться как будто на ровном месте. По временам Мирославу казалось, что донья Марина представляет себя его женой. Со всеми положенными к тому атрибутами, детьми, хозяйством, пряжей при свете лучинки и мурлыкающим котом на печке.
Нет, воин отнюдь не был против детей, хозяйства, да и кота, хотя больше любил собак, но когда-нибудь потом, совсем не сейчас. Более того, не с Мариной. Она очень нравилась ему как женщина, но груз за ее плечами… Другая страна, Кортес, возможно, Куаутемок… Стоила ли она того, чтоб вступать в смертельную схватку с такими противниками? Ему так не казалось.
И вестей от Ромки не было. Истапалан, где он пропал, несколько дней назад был смыт в озеро, а на развалинах и вокруг хозяйничали мешики. Значит, Ромка может либо бродить где-то в зарослях, не в силах пробраться через заслоны ни в Тескоко, ни в Талашкалу. Либо погиб, либо захвачен и переправлен в Мешико, а это то же самое, что погиб. Лучше уж сразу, чем на алтаре под мясницким ножом. Отправиться бы туда, посмотреть на месте, что да как. Мирослав нахмурился. Он прекрасно понимал, что сейчас, когда Кортес ушел в очередной поход, совсем не хочет покидать город, дворец касика и… донью Марину. Причем не хочет настолько, что выдумывает такие отговорки, что сам бы посмеялся над ними в голос всего пару месяцев назад. А ведь там пропадает не просто человек, вверенный его заботам. Там его друг, боевой товарищ, с которым прошли они огонь и воду в самом прямом смысле. Мальчик, на его глазах превратившийся в юношу и теперь становящийся мужчиной. И неужели допустит, чтоб не стал?
Мирослав удивился сам себе, он никогда не ведал радости, равно как и горести отцовства, но то, что испытывал сейчас, по его представлениям и должно было означать беспокойство родителя по своему чаду. Нет. Такие мысли надо замуровать в горшок и выкинуть за борт разумения до тех пор, пока не отыщется Ромка. Придержав гриву иссиня-черных волос, он осторожно переложил изящную головку со своего плеча на подушку. Стараясь не скрипнуть кроватью, слез, натянул порты. На носочках прокрался по студеному полу до плетеного шкафчика в углу. Извлек из него чиненый-перечиненый камзол, по карманам и петелькам коего было рассовано изрядное количество ножей. Накинул на плечо матерчатую перевязь с подвешенной на кольцо саблей и, стараясь не выдать себя скрипом, выскользнул за дверь.
Один из военачальников, имени которого Куаутемок все никак не мог запомнить, на коленях вскарабкался по ступенькам трона и ухватил повелителя за край одежды:
— О великий, прикажи напасть на teules и использовать наше новое оружие. Мы сможем подкатить его по дамбе и ударить из-за города. Навесом. Они сейчас не ждут нападения, к тому же расстроены неудачей. Лазутчики докладывают, что с ними сам Кортес. Убив или захватив его, мы сломим их волю!
Куаутемок, тяжко опираясь на головы золотых зверей, поднялся с трона. Кривясь от рези в правом боку, спустился мимо распластавшихся на полу касиков и подошел к окну, выходившему в необъятный двор прямо за дворцовой стеной, где располагались военные мастерские.
Две сотни обнаженных мастеров пилили, строгали, заводили бревна, натягивали канаты. Несколько готовых и разобранных для удобства транспортировки машин стояли в сторонке, заботливо укрытые от дождя и посторонних глаз белой материей.
