Руслан Мельников - Крестовый дранг
«Цундаппы» с пулеметами в колясках соединились с автоматчиками. Обе группки неторопливо двинулись дальше — не передовым уже, а фланговым сопровождением. Эсэсовцы больше не стреляли. Они даже не смотрели вперед, где вот-вот вскипит битва. Взгляды и стволы цайткоманды были направлены в стороны. Вправо, влево…
А «свинья» уже неслась тяжелым галопом. А пехотинцы в ее чреве едва успевали переставлять ноги. А фашики молчали… И продолжали расползаться двумя компактными группками в разные стороны.
Непонятно. Да нет же, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Понятно! Все ведь ясно как божий день! Сейчас рыцари сами — без помощи союзников из будущего — раздавят, сметут жалкие остатки вражеского авангарда, потом ударят в центр русского построения. Автоматчики же и пулеметчики цайткоманды в драку не полезут — останутся прикрывать бока крестоносного клина от ударов правого и левого крыла русичей. Фашисты ведь тоже не идиоты — историю, небось, изучали. И тактику Александра Невского усвоили. И выгоду из предстоящего маневра новгородского князя извлечь сумеют.
Ярославич думает обмануть рыцарей — взять ливонский клин в клещи. Но, зная об этой хитрости, противник готовится к встрече с фланговыми ударными группами. Смогут ли русские дружинники прорваться сквозь плотный автоматно-пулеметный огонь цайткоманды? Вряд ли. Слишком большое пространство придется усеять трупами.
И ведь под пулями падут лучшие воины князя Александра, скачущие в первых рядах. А тогда уж положение не спасет ничто. Немногочисленный засадный полк тоже погоды не сделает: стоит только высунуться из укрытия — расстреляют и его. Даже без танков и поддержки с воздуха фашистско-ливонская рать — слишком крепкий орешек…
Глава 37
Бронированный клюв немецкой «свиньи» приблизился почти вплотную. До первой рукопашной сшибки оставалось совсем ничего. Татары, выпустив по последней стреле, убирали луки, хватались за копья и сабли, прикрывались плетеными щитами. Да только что, что смогут сделать легковооруженные лучники против латной рыцарской конницы?
— Не выстоять им больше, не выстоять… — покачал головой Александр. — Арапша! Командуй отход. Пусть отступают к пешцам.
Из княжеской свиты выступили трое. По правую руку от татарского военачальника ехал барабанщик, по левую — копейщик с бунчуком. Подъехали к обрывистому краю Вороньего Камня, остановились.
Сигнальный барабан громыхнул отрывисто, тревожно, всполошенно. Гулкое упругое эхо разнеслось далеко над ледяной равниной. Поднялся и опал конский хвост на длинном древке…
Татарские стрелки развернули коней перед самым свиным рылом, ринулись назад. Но ушли не все. Ливонцы достали-таки длинными копьями раненых и нерасторопных. Смяли, рассеяли передовой отряд, пронеслись по трупам дальше. Лавина плоти, стали и крестов приближалась теперь к переднему строю русичей.
Зашевелились в тревоге и ожидании смертельной схватки новгородские мужики-ополченцы, безлошадные ладожане, карелы, псковичи, ижорцы… Редкие татарские всадники уже почти растворились их массе.
Секунда, другая…
Перед лязгающим кавалерийским валом чело — срединный полк Александра — невольно попятилось назад — к спасительным рогаткам и торосам, которых за сплошной людской массой пока не разглядели еще ни жаждущие крови крестоносцы, ни их разгоряченные кони. Но ополченцы отступили совсем чуть-чуть. Вовремя образумились под криками десятников и сотников. И снова крепче прежнего, намертво вмерзли в ледяной панцирь озера.
Пока еще стоя.
Бурцев качнул головой. Многим из этих кое-как вооруженных мужиков предстоит сегодня лечь под натиском конницы. И там, впереди, в замершем неподатливой стеной строе это тоже знали. Там это ощущалось особенно остро. Год назад ему самому довелось вот так же стоять перед надвигающимся рыцарским клином. Уж он-то помнил, каково это…
Секунда, другая…
Многоногая, грузная, неповоротливая, но прилично уже разогнавшаяся «свинья» грохотала коштами, звенела железом, орала в тысячи глоток о том, что Бог по-прежнему с нею. Ох, и крепок же весенний лед Чудского озера, коли не трескается под этим громоподобным топотом. Не иначе как до самого дна промерзла вода возле берега. Да, медленно, неохотно выпускало из себя озеро этой весной стылую зиму.
Секунда, другая… Секунда, другая… Конные врезались в пеших. Началась не битва — избиение. Нет, пешая рать Александра не обратилась тылом к грозному врагу, не побежала прочь. Мирные мужики-оратаи, охотники, рыбаки и бедные горожане в плохонькой броне бесстрашно встретили отборных ливонских рыцарей незащищенной грудью. Шевельнулись над неровным строем крепкие охотничьи рогатины и длинные копья с крюками для стаскивания всадников. Поднялись ослопы, топоры и секиры на добротных рукоятях. Замелькали широкие боевые ножи, которыми пешцы старались снизу подсечь боевым коням сухожилия или полоснуть по брюху.
Но оружие в руках, больше привыкших к сохе, силкам, рыболовецкой снасти и ремесленному инструменту, било хоть и сильно, но неумело, неловко. Другое дело — рыцарское воинство и его верная свита. Закаленные в ристалищных поединках, в бесконечных междоусобных стычках, в разгонах прусских, литовских и чудинских партизан, закованные в латы, прекрасно обученные и хорошо вооруженные воины на рослых лошадях легко справлялись с далеким от ратного дела противником. Крестоносцы безжалостно и хладнокровно разили сверху, не тратя на удар лишних сил, не тратя лишнего времени, не тратя лишних эмоций.
Орденское построение держалось прочно. Монолитный клин не разваливался. Одни всадники прикрывали других. И подступиться к ним у пешцев не было никакой возможности. Разве что только если навалиться всем миром. И только если по трупам уже сраженных товарищей, пока оружие врага вязнет в чужой плоти.
За каждого стянутого с седла или опрокинутого вместе с лошадью всадника русичи расплачивались десятками своих жизней. Но остановить живой таран не могли. Взявший разгон клин крестоносцев погасил о живую преграду скорость, однако не утратил инерции. «Свинья» наваливалась, врубалась, вгрызалась… Ее железное рыло продвигалось все дальше, протискивалось в глубь русского войска, расщепляло срединный полк. А фланги тем временем разворачивались, расходились в стороны, пуская в бой кнехтов и пехоту чудинов.
— Пора! — крикнул Александр. Короткий взмах руки… Звонко дунул в рожок княжеский трубач. Внизу — под Вороньим Камнем долгожданный сигнал подхватили бубны и сопелки, накры и сурны. Еще раз ударил татарский сигнальный барабан. Срединный полк разом прогнулся, подался назад. Крестоносцы, чуя скорую победу, вновь пришпорили коней. Ливонцы напирали с удвоенной энергией, приближаясь к незримым еще торосам, острым кольям и рогаткам.
Эсэсовцы по-прежнему выжидали, едва продвигаясь на флангах и предоставив вести дистанционный бой орденским арбалетчикам. Решили пока не тратить боеприпасы? Решили, что крестоносцы додавят пешую середку противника самостоятельно? В общем-то, правильно решили…
Бурцев тоже ждал. Кусал губы до крови, но ждал, мысленно считая патроны в своих пулеметных лентах. Не так уж много их выходило — капля в море против многотысячного ливонского воинства. Следовательно, каплей этой первым делом надо капнуть на цайткоманду. И капнуть в самый нужный момент — во время фланговых ударов конных дружин, не раньше. Подавить пулеметы, отвлечь на себя автоматчиков, дать возможность кавалерии Александра беспрепятственно осуществить обходной маневр.
Пехота фон Берберга прилично подотстала от «свиньи». Эсэсовцы двигались вальяжно, неторопливо. «Шмайсеры» — на животе, жестокие кривые ухмылочки на лицах. Мотоциклы ползли со скоростью пеших автоматчиков. Им ведь, собственно, тоже спешить некуда.
А прущий напролом по старой кабаньей привычке рыцарский клин уже уперся рылом в непроходимые торосы, налетел на рогатки, напоролся на острые колья. Разбил бронированную морду, обломал клыки… Это только в кино показывают, как лихие всадники в бутафорских доспехах перемахивают через любое препятствие. В реальности тяжелый боевой конь с закованным в латы наездником перепрыгнет разве что через труп поверженного врага. Бой — это не скачки с препятствиями. Бой — это бой. Со всеми вытекающими…
И немецкой «свинье» приходилось несладко. Задние ряды напирали на передние. В передних покалеченные лошади с оглушительным ржанием падали сами и сбрасывали всадников. Начиналась давка. Те, кто в плотном движущемся строю до сих пор помогал друг другу и прикрывал друг друга, теперь начинали мешать.
Враг увяз, враг застрял, враг остановился. Неповоротливый рыцарский клин вместе со скоростью и нахрапом утратил свое главное преимущество. Клин распадался на части. Русские же пешцы, воспрянув духом, наваливались на супостата с новой силой. Сражение близилось к кульминации.
