Сергей Мишенев - Шпага мастера
«Как давно, наверное, он ведет эту странную войну», – подумал Альберт, но вслух сказал:
– Красиво. Я люблю красивые и складные истории. И историю я тоже люблю, и священную древность… Но больше всего я люблю старинные документы. Они позволяют мне идти по правильному пути.
Вместо ответа мсье Перигор залез рукой в свой обширный карман, покопался там немного, извлек на свет что-то маленькое и бросил это в сторону собеседника. «Что-то» покатилось по столу, ударилось о руку Альберта, отскочило, сделало небольшой круг и с тихим бронзовым дребезжанием легло на поверхность.
– Вот самый главный, самый честный и бесспорный документ. Это старинная византийская монета. Это, разумеется, не единичный экземпляр, таких сохранилось довольно много. Посмотри на нее внимательно.
Альберт взял маленький потемневший кружок и пригляделся. Сомнений быть не могло: на реверсе монеты отчетливо красовалась четырехступенчатая пирамида, увенчанная крестом.
Помолчав еще несколько секунд, мсье Перигор продолжил свой рассказ:
– Символика совершенно очевидна. Четырехступенчатая пирамида означает этапы и эпохи, открытые Титом Ливием и Плутархом. Ступень силы, ступень хитрости, ступень искусства и ступень виртус. А крест наверху, над виртус, над тем, выше чего, в принципе, ничего быть не может, символизирует полную победу христианской церкви над ним. Ну а, поскольку эта красноречивая символика запечатлена не в книге, не на медали, не на каком-нибудь архитектурном сооружении, а на монете, это прозрачно намекает, что победа эта куплена. Куплена банально, за деньги. Точнее, за злато и серебро, из которого в дальнейшем эти самые говорящие монеты и были изготовлены. Молчишь? Размышляешь? Правильно! Дальше ты действительно можешь многое понять сам. После продажи новой философии, нового мировоззрения, новых методик Византией вся Европа на несколько веков погрузилась в эпоху силы, которая сопровождалась развитием и расцветом цельнометаллических, не проминающихся доспехов, культом одного удара, концентрацией боевого мастерства в братствах, построенных по типу ремесленных цехов.
Следующая смена эпох происходила постепенно, подталкиваемая развитием боевого искусства, с одной стороны, и распространением огнестрельного оружия – с другой, а перелом произошел 10 июня 1547 года. Именно тогда состоялась знаменательная дуэль малоизвестного дворянина Ги Шабо де Жарнака с авторитетным бойцом, сильным воином по имени Франсуа де Вивон ла Шатеньере. Поединок заведомо не был равным. Ни у кого из зрителей этой битвы, включая короля, не возникало сомнений относительно предстоящей победы. Шатеньере даже особенно не готовился к дуэли. В отличие от Жарнака. Последний стал усердно ходить в церковь, а заодно нанял себе итальянского учителя фехтования, синьора Кайцо. Он-то и научил Жарнака обманному удару под колено, открывшему новую эпоху. Эпоху хитрости. Так Одиссей победил Циклопа во второй раз.
– Я слышал такое выражение – «удар Жарнака», – отозвался Альберт. – Кажется, оно означает любой обманный удар.
– Оно означает, в широком смысле, любую нечестность.
Мсье Перигор встал из-за стола и подошел к книжным полкам:
– У меня есть одна гравюра, довольно свежая. Я купил ее недавно в Париже… Вот она! Здесь, как видишь, два благородных дворянина закалывают шпагой бедного гуся. Хотя художественные достоинства рисунка высоки, но я купил его не из-за этого. А из-за подписи.
С этими словами мсье Перигор положил гравюру перед Альбертом. Подпись действительно оказалась забавной: «Удар Жарнака».
– Да, – продолжил Перигор, тяжело возвращаясь на свое место, – для людей эти слова стали символом обмана вообще. А для нас – символом смены эпох.
– И когда же случится очередной удар Жарнака?
– О, по меркам истории совсем скоро! Я же говорил, это пирамида, а значит, каждый следующий ее кирпичик меньше предыдущего. Искусство начало одолевать хитрость постепенно, примерно с середины XVII века. Именно тогда идея искусства, искусственности, стала проникать во все области жизни. И в фехтовальные школы в первую очередь. Это явление получило название барокко.
– Еще одна эпоха?
– Нет, барокко стало лишь толчком, силой, изменившей все. Само слово означает, в разных контекстах, деформацию, искажение, вычурность, преувеличенную эмоциональность, элитарность… Человек системы барокко отвергает естественность как дикость, самодурство, бесцеремонность, невежество. Понимаешь, к чему я веду?
– Концепция противоестественности?.. Да, кажется, все так и было.
– Да, да, именно так. Ну и новый принцип боя, это ваше due-tempo, кажется, как раз в это время сменяло ренессансную идею одного движения. В общем, к концу XVII века ренессансная эпоха хитрости, со всеми ее секретными ударами, благополучно канула в Лету. И возобладала новая фехтовальная эпоха – эпоха искусства.
– Более двухсот лет назад… – задумался Альберт.
– Да, ты мыслишь в правильном направлении! Более двухсот лет! А кирпичики маленькие, и эпохи все короче!
– Это означает…
– Именно! Это означает, что как раз сейчас мы стоим на границе двух эпох! На самой решающей границе! И миссионеры Ватикана, такие как ты, не просто ищут, собирают все, что осталось от виртус, как ты сам выразился… Они высматривают свежие ростки виртус, они ищут, где он начинает проявляться, они хотят знать, как, в каких формах это произойдет! Ты не спрашиваешь зачем? Ты ведь уже сам понял, что…
– Чтобы снова купить его? Но это абсурд!
– Конечно, абсурд! Не те времена, чтобы трясти мошной! Это тогда, полтора тысячелетия назад, несколько десятков влиятельных людей могли собраться, обсудить все по-рыцарски, перевезти несколько сундуков с золотом из одного конца мира в другой, и все, проблема решена, эпоха выкуплена! Теперь это придется решать иначе – информация, идеология, политика, мода – все, все пойдет в ход. И стоить это будет намного больше, чем 30 сребреников, и дороже, вероятно, тех сундуков, но награда – духовная власть над миром – для твоих нанимателей многократно дороже! А ты и такие, как ты… Вы тщательно соберете все молодые побеги неокрепшего виртус и передадите его своим наставникам, а уж они сумеют вырвать их с корнем, каковым является каноническая фехтовальная техника, чтобы затем взрастить в своих оранжереях и законсервировать, замуровать в стенах своей главной сокровищницы – библиотеки… Или, пожалуй, еще хуже – не просто замуруют, а начнут использовать для собственных нужд. И тогда мои идеалы… Нет, не мои! Общечеловеческие, современные идеалы свободы, равенства и братства будут растоптаны навсегда!
– Я понимаю. Вы хотите, чтобы я передал вам результаты своей работы, обманув своих наставников. Но… есть одно обстоятельство. Я не верю вам. Да, вы сказали много правды. Точнее, привели много исторических фактов, не известных большинству. Но я просто не верю в то, о чем вы говорите. Когда-то, полторы тысячи лет назад, наверное, да. Но сейчас, в век доступной информации – независимых газет и журналов, в век высоких скоростей – поездов, автомобилей… Невозможно что-то взять и остановить, украсть, утаить… Цель моих наставников проще и очевиднее – сохранить.
– Ага, значит, поезда, газеты… Ты прав в одном: просто взять и украсть невозможно. Но процессы, о которых я говорю, не являются банальной кражей. Ты завершишь свою работу, а затем подлинное искусство фехтования, которое как раз сейчас так тесно соприкоснулось с духом, с виртус, просто немного отодвинут. Вот здесь как раз пригодятся газеты и поезда. А также аэропланы, беспроволочный телеграф, автомобили, электричество… Современное искусство фехтования лишь совсем немного, совсем чуть-чуть изменит свое генеральное, самой природой заложенное направление развития. И начнет незаметно, но верно отклоняться от первородного предназначения. И наши дети не получат не только новой фехтовальной эпохи, но даже того они не получат, что имеем мы, – классического фехтования в высших степенях проявления искусства!
– Да как же такое возможно-то? – вскричал, наконец, Альберт. Он чувствовал, что слова масона – такого старого, такого умного и такого убежденного – начинают проникать в его сознание, сеять сомнения, волновать.
– Да так! – хрипло закричал в ответ мсье Перигор. – Неужели сам ты не видишь?! Это ведь уже происходит! Смотри!
Он наугад схватил со стола пачку свежих газет и бросил ее в сторону Альберта. Несколько листов соскользнуло на пол, а остальные легли неровным веером прямо перед его глазами. Как тогда, в кондитерской у Рагно…
Альбер увидел тексты и картинки, некоторые из которых были обведены красным карандашом. Он пробежал глазами подчеркнутые заголовки. Ничего особенного, он и раньше много раз видел подобные тексты. Но теперь, в свете новой информации, собранные вместе, они вдруг приобрели особое, самостоятельное значение.
