Андрей Величко - Гатчинский коршун
– За бесплатно, что ли? – из принципа обиделся я.
Оба величества хором заверили меня, что ничего подобного и в мыслях не держали, а только и ждали момента, чтобы предложить уважаемому его светлости канцлеру десять процентов… Мне было так смешно, что я даже не стал торговаться, а просто пометил на карте места, где они могут резвиться беспрепятственно, и ушел.
Путь мой лежал на узел связи, где я отправил материалы по прошедшей части переговоров в Берлин, нашему консулу, чтобы он вручил их Вилли. С одной стороны, телодвижения насчет проливов были в значительной мере импровизацией, и мне хотелось лишний раз подчеркнуть, что мы не предпринимаем серьезных шагов без консультации с кайзером. Ну а такой канал вручения был выбран потому, что имелась немалая вероятность, что англичане окажутся в курсе. Все-таки гестапо у Вилли работает пока так себе – но, учитывая, что ему только-только стукнуло полгода, прогресс налицо. Потом, чтобы начальству Бьюкенена, да и итальянцам заодно, лучше думалось, дал отмашку на еще один налет – сжечь ближайший к нам аэродром чуть севернее Бари. А назад демонстративно пройти над городом, а то происходящее с английскими кораблями в этом порту пока не очень напоминало процесс интернирования.
Потом меня начал домогаться австрийский посланник – он получил наконец-то инструкции, причем два комплекта, по одному от каждого из парламентов. Я велел передать, что сейчас у меня по расписанию обед, потом – послеобеденный сон, потом – культурная программа, а вот после нее – жду. Под культурной программой я подразумевал чтение переданных посланнику инструкций – их к тому времени обещали расшифровать.
К визиту австрийца я довел свой канцлерский мундир до уставного вида, то есть прицепил на пояс кобуру с пистолетом, чем пренебрегал на встречах с англичанином.
Посланник начал с зачитывания венгерской бумаги, как более агрессивной. В ней грозно вопрошалось: какого хрена Россия лезет во внутренние дела двуединой империи? И пояснялось, что это чревато. Причем посланник оказался неплохим актером – он ухитрился прочесть эту цидулю испуганным, блеющим голосом, краем глаза косясь на мой пистолет. С видимым облегчением отложив ее, он озвучил вторую. Она была составлена как сожаление о досадном инциденте и содержала вежливое предложение о создании комиссии по недопущению такого впредь. Однако они и тут не удержались от намека, что утонувший флот стоил денег, а среди культурных людей вообще-то принято возмещать убытки…
Хорошо, что прочитал эти послания заранее – потому как иначе вполне мог бы сразу послать. Но тут было время посоветоваться с племянницей, и она мне сказала, чтобы я и этих отправлял к ней – мол, с нищеты много не слупишь, но копейка тоже деньги.
Так что я обрадовал посла своим полным согласием с положениями второго документа. Правда, не удержался и добавил, что у людей, злоупотребляющих бумагами наподобие первой, может ведь кроме флота и еще что-нибудь невзначай сгореть.
ГЛАВА 21
Наши предварительные переговоры закончились быстро – практически сразу по получении Бьюкененом сведений о налете на аэродром под Бари. Было подписано перемирие и выработан трехсторонний меморандум к конференции четырех держав, назначенной на середину мая в Берлине. Трехсторонним же этот меморандум назвали потому, что перед отправкой его дали почитать и австрийскому послу – а про Николу Бьюкенен даже не вспомнил. Впрочем, возможно, он просто хотел таким образом указать этому императору его место, но, если так, цели он не достиг. Николе было не до какой-то ерунды – они с Фердинандом второй день оживленно обсуждали Трансбалканскую железную дорогу. Причем, судя по активному участию в этих посиделках личного представителя Одуванчика, явно замышлялась какая-то афера…
Мой путь в Питер лежал через Ялту. Во-первых, надо было проинспектировать охрану ливадийского дворца, потому что Мари собиралась там провести лето с Вовочкой. Во-вторых, мне пришла телеграмма от Столыпина, где он… Ну, если оттуда убрать особо непечатный мат, то Петр Аркадьевич просил, раз уж я все равно туда лечу, не сочту ли я возможным, скажем так: образумить там этого козла Думбадзе, ялтинского градоначальника, по самые гланды, и чтоб другим неповадно было.
Я запросил шестой отдел. Оказывается, доклад о художествах этого тезки Деникина уже имелся, но в силу отсутствия грифа срочности просто ждал меня в Гатчине. Пока я летел в Ялту, мне его зачитали. Да уж, и как это он до сих пор со мной не пересекся? Вот что значит два года подряд в Крыму не отдыхать!
Во-первых, этот урод решил бороться за нравственность и запретил купаться голышом, а также в костюмах неустановленного образца. Во исполнение этого он отрядил батальон пехоты, который должен был шастать по берегу и смотреть, в чем или без чего дамы лезут в море… Конкуренция в эти патрули была бешеная. Нарушители высылались из Ялты в двадцать четыре часа. Правда, возмущение Столыпина вызвало не это. Какой-то перевозбудившийся высылаемый купальщик стрельнул в Антона Ивановича из нагана. Понятно, не попал, но смылся через пустующую дачу… Думбадзе приказал привезти две трехдюймовки и расстрелять особняк к чертям. Мало того что на зрелище сбежалась нехилая толпа зевак, так артиллеристы на потеху ей демонстрировали свою выучку: сначала полчаса не могли толком развернуть орудия, потом заряжающему прищемило руку, после ухитрились промазать со ста метров… Но в конце концов справились с подлежащим уничтожению зловредным объектом. Беда же оказалась в том, что его хозяин, не последний из ялтинских адвокатов, в этот момент был в Питере и уже успел накатать иск на шестьдесят тысяч рублей.
«Одеть козла в купальник установленного образца,– размечтался я,– и отправить военным атташе к Одуванчику! Причем не на Шикотан, а на Итуруп».
«Козел» встретил меня прямо на аэродроме.
– Дорогой Антон Иваныч,– сказал я, взяв его под руку и отведя в сторонку,– может, сразу признаетесь, на какую разведку вы работаете? Как это, что я имею в виду? Разумеется, ваши антигосударственные действия. В то время как на фронте дорог каждый штык, вы, вместо боевой подготовки, отрядили целый батальон подглядывать за дамами… А вдруг это у них войдет в привычку? А снаряды? Их на англичан не хватает, а вы тут десяток сожгли за просто так. И потом, что за фасон купальника вы придумали в качестве единственно допустимого? Вы что, на своей супруге оценивали его привлекательность? Позвольте тогда выразить вам свое соболезнование: если ее даже такое не уродует, то только, наверное, потому, что дальше все равно некуда. Но это не уменьшает вашей вины – потому что, если все наши дамы будут выглядеть мымрами, это понизит обороноспособность страны. Дескать, а кого защищать-то? А чего это у вас морда такой красной стала, не нравится, что я говорю? Думаете, то, что вы указываете людям, как им одеваться, даже когда они одни, им нравится больше? Ой, сомневаюсь… В общем, это самодурство. А так как я тоже самодур, но только повыше чином, то придется мне тут проявить эти свои качества. Значит, у вас есть выбор – оцените мою деликатность, вы-то никому никакого выбора не предоставляли! – можете накатать его величеству просьбу об отставке по состоянию здоровья, мол, маразм замучил, прошу полечить. Вам пойдут навстречу, мы не разбрасываемся ценными кадрами. В смысле всякую психохимию на ком-то все равно надо испытывать… Или, не получив такой бумаги, я начну копать. Пока, смешно сказать, то, что я про вас знаю, потянет только года на три, но интуиция мне точно говорит, что, если копнуть поглубже, вам червонец с конфискацией счастьем покажется… Так что вечером жду с прошением.
Как ни странно, я его не дождался – ибо Думбадзе почему-то предпочел застрелиться. Причем, молодец такой, сделал это втихую, не на публике, и теперь по углам шептались, что это он не совсем сам, ему помогли… Официально он скончался от инфлюэнцы. На похороны я послал венок, ленту которого украшал текст полученной мной телеграммы: ряд троеточий и подпись – «П.А.Столыпин»; а под ней, мелкими буковками,– «Присоединяюсь. Г. А.Найденов».
По случаю подошедшего тезоименитства в местном дворянском собрании произошел торжественный обед. Я заранее предупредил, что буду, и, явившись, произнес небольшую речь.
– Господа,– поделился я с окружающими,– у вас тут недавно помер градоначальник. Надеюсь, все понимают от чего… Кто не очень понимает, подойдите ко мне после обеда, объясню индивидуально. Так вот, нужен новый. Демократия со всеобщими выборами тут не проходит, Ялта является городом на особом положении, в местном дворце регулярно отдыхает большое количество их величеств. И им совершенно не нужны скандалы в вашем прекрасном городе, а обеспечить это попросили меня. Но мне кажется, что вам виднее, кто из достойных людей города может занять этот пост. Не советую затягивать, я улетаю вечером, и если к шести вы не придете к консенсусу, в семь я вам назначу своего офицера. Замечательный человек, герой, но есть у него недостаток. Маленький такой, вполне терпимый, но вдруг он вам покажется существенным? Не подумайте, что я на что-то намекаю, но у этого человека еще с японской войны привычка вешать воров и взяточников. Так что, может, моего офицера все же назначить не градоначальником, а его адъютантом? Глядишь, и отвыкнет потихоньку, под мудрым руководством. В общем, подумайте, я, пожалуй, не буду на вас давить своим присутствием… Господин лакей, можно вас на минутку? Вон там, сбоку, что это такое красное с салатом в тарелке? В общем, заверните его мне, и я пошел. Господа, позвольте вам пожелать приятного аппетита. Не обижайтесь, что не остаюсь с вами отобедать, вижу же, что прямо сейчас половину распирает от желания выговориться, но глянут на меня – и энтузиазм куда-то прячется…
