Юрий Валин - Товарищ «Маузер». Братья по оружию из будущего
Катя, шлепая босыми пятками по чистому полу, пошарила в сундуках. Женского тряпья оказалось уйма – зажиточно жили хуторяне. Ну и жили бы, если бы не заимели привычку на случайных прохожих прыгать.
С сорочкой Катя не мудрствовала, отобрала серую мужскую, вроде бы не слишком просторную. С сапогами пришлось повозиться, – хуторские бабы запаслись обувью впрок, видать по случаю. Катя подобрала пару по ноге. Правда, сапоги оказались слишком мягкие, из козлиной кожи, зато пришлись практически впору. Портянок девушка не нашла, пришлось в спешке нарезать самой из холщовых полотенец. Но освободиться от изящных полусапожек было истинным счастьем, – уж до чего в них бегать неудобно, кто б поверил.
В дверь неуверенно постучали.
– Что там? – рявкнула Катя, придвигая к себе кобуру с «маузером».
Сунулся Пашка. Глянул на раскрытые сундуки, на девушку:
– Я, это… харчи собрал. Уходить бы.
– Сейчас уходим. Ты куда смотришь, твою мать? – Катя живо сдвинула голые колени.
Парень поспешно перевел взгляд, взглянул командирше в лицо и открыл рот.
– Да иди ты на хер! – окончательно обозлилась Катя. – Пулеметом займись, самец-недоросток.
– Так я это… Рана-то у вас где?
Катя метнула в него сапог. С реакцией у парня был порядок, – успел голову убрать и дверь захлопнуть. Девушка натянула галифе, сапоги, нерешительно покосилась на зеркало. Заглядывать в него очень не хотелось. За день трудновато привыкнуть к мысли, что твою привлекательную внешность в одночасье сделали куда менее привлекательной, зато гораздо более неординарной. Впрочем, Катя привыкла смотреть правде в глаза. Прихватив для поддержки «маузер», подошла к мутноватому зеркалу. Лицо бледное, влажные волосы небрежно зачесаны со лба. Глазища, как обычно, пронзительно зеленые, взбешенные. Остальное вроде тоже как обычно. А где же расколотый череп, где мозги, ветерком обдуваемые? Катя недоверчиво потрогала лоб. Череп был на месте, твердый и холодный. Э, подруга, да ты, видать, твердолобее, чем думала. Как же так? Ведь кровью истекала, кожа лоскутом болталась. Нет, шрам имеется, но какой-то несерьезный, тонкая розовая полоска, как будто неделю назад веткой поцарапалась. Бровь, правда, на две половинки разошлась. Вот, блин, сюрприз. Не сказать, что неприятный.
Когда Катя спрыгнула с крыльца, личный состав топтался у брички. Раззявили рты, видно, давно баб в галифе не видели. Катя сердито швырнула в бричку «вечный» саквояж, поправила на точеной талии ремень с оружием:
– Чего стоим? Пашка, о конях позаботился?
– Ага, – парень разобрал вожжи. – Куда направляемся-то?
– Для начала подальше отсюда, – Катя поднялась в седло. – Потом совещание устроим, с обозрением местности и определением личных индивидуальных маршрутов.
– У бандитов карта уезда имелась, – прапорщик мрачно толкнул прикладом щегольской портфель. – Я полюбопытствовал.
– Отлично, – Катя подбодрила каблуками недовольного гнедого. – Поехали…
Вслед бричке и всаднице тоскливо заскулил забившийся в конуру кобель. Хутор опустел.
* * *Село обошли по петляющей сквозь дубраву дороге, остановились на опушке. Впереди тянулся заросший заболоченный яр, дорога его пересекала и уходила в сторону села, расположенного в низине, у прудов, мягко сверкающих в свете предвечернего солнца.
– Это Старый Бабай, – прапорщик интеллигентно указал травинкой точку на истрепанном листе карты. – То село, в виду которого мы с бандой столкнулись, – Новый Бабай. Вот нитка железной дороги. Здесь, соответственно, город. Вот к югу – Мерефа.
– Север-то у карты срезан, – глубокомысленно заметил Пашка, склонившийся над измятым листом.
– Москва, Кремль и товарищ Троцкий на месте, не сомневайся, – пробурчала Катя. – Как я понимаю, путь твой, товарищ физкультурник, лежит в Советскую Россию. Валяй, там сейчас как раз Буденный 1-ю конную армию формирует, может, успеешь шашкой помахать, под шрапнель угодить. К конягам у тебя явная склонность. А вы, ваше благородие? В город? Там, пожалуй, нынче лечиться гораздо спокойнее, чем по курортам шастать.
– Я обещал за мальчиком и святыми сестрами присмотреть, – пробормотал Герман. – Плохо у меня получилось. Не знаю, есть ли смысл сейчас мальчика в Лозовую переправлять.
Катя оглянулась на пацана. Прот сидел в бричке, обхватив двумя руками полюбившийся саквояж, жмурился на солнышко. Похоже, мальчику было совершенно безразлично, куда именно направляться.
Катя потянулась было почесать лоб, отдернула руку:
– Предлагаю до темноты передохнуть тут, укрывшись на опушке. Засветло шастать на виду у селян неблагоразумно. Полагаю, наши вольные стрелки были не последними в здешних миролюбивых местах.
Пашка с прапорщиком увели лошадей с дороги. Катя срубленной веткой замела следы колес на съезде с дороги, расправила траву, примятую колесами.
Прот поджидал, сидя под дубом:
– Побеседовать желаете, Екатерина Георгиевна?
– Ты весьма догадливый юноша, – Катя села рядом, кончиками пальцев потрогала лоб.
– Чешется? – спросил Прот. – Надо бы компресс поставить. Дня два еще свербеть будет.
– Я потерплю. Вообще, большое тебе спасибо. Повязку ты наложил просто замечательную. Талант. На доктора тебе нужно выучиться. Ну а пока ты мне о себе расскажи. Краткую биографию, так сказать. Знаешь, что такое биография?
– Знаю. Прот Владимирович Павлович. 1907-го года рождения. Мать из мещан. Отец неизвестен. Сирота. Воспитывался при Свято-Борисо-Глебском монастыре. Грамоте обучен. Немного учился врачеванию. Плотью слаб – левая сторона тела плоха. После разорения обители отправлен в Змиёво-Марьинский женский монастырь. Да не добрался пока дотуда.
Катя кивнула, барабаня пальцами по прикладу карабина. Все вроде верно: слабость здоровья налицо, ехал с монашками, которые, судя по идиотским поступкам, были самими неподдельными святыми сестрами. По малолетству агентом какой-либо службы этот малый Павлович быть никак не может. Хотя, если Павлика Морозова вспомнить, или Леню Голикова… Все равно маловероятно. Серьезный тихий мальчик. Может, из-за болезни пришибленный, может, из-за монастырского воспитания. Умненький… даже слишком. Историю со лбом и странными ощущениями пока отложим в сторону. Возможно, это из-за кровопотери приключилось. Не может же он лечить наложением рук? Или может? Неестественный пацанчик. Да, собака где-то здесь порылась. Он – неестественный. Анкету изложил, будто в сотый раз на собеседование вызвали. Наводящих вопросов ему не нужно, лишнего тоже не сболтнет. Может, в монастырях вообще общепринято резюме составлять?
– А знаете, товарищ Мстиславский, меня терзают смутные сомнения, – пробормотала Катя.
Удивился. Даже левый глаз приоткрылся. Нормальный глаз, смутно-серый, зрячий. И то хорошо. Кате очень везло на кривых знакомых, а этот так, лишь относительно кривой.
Мальчик полез под оборванную рубашку. Катя с опозданием сообразила, что на хуторе забыли пацану нормальную сорочку прихватить. Нехорошо, что ж он такой оборванный будет шляться? Прот отстегнул большую «английскую» булавку, снял матерчатый мешочек. Несколько царских ассигнаций, бережно сложенные бумажки гербового вида. Катя покосилась на впалый и бледный, сроду не видавший солнца живот, взяла протянутую бумагу. Метрическая выписка.
«Свято-Даниловской церкви села Сквородняки Валковского уезда… губернии… 1907-го года января… месяца числа… мать православная, Павлович Матильда Станиславовна… отец неизвестен… печать… верно, священник Б-р».
Катя сложила документ:
– Понятно. А то у тебя что такое? Табель о монастырской успеваемости?
Мальчик без звука протянул вторую бумажку. Катя развернула ветхий лист. Опять метрика. «Свято-Даниловской… Сковородняки… Павлович Матрена Станиславовна… отец неизвестен… печать…» Кому выдана? Опять же – Павлович Прот Владимирович. Забавно. Вся разница: посконное имя родительницы и дата – января 1888 года. Да, в 88-м году в Свято-Даниловской церкви писарчук был получше, – особенно шикарно ему «яти» удавались.
– Это ты что, мухлевать с пенсией вознамерился? Предусмотрительно, – Катя вернула ветхую версию метрики.
Про пенсию Прот не понял, пробормотал:
– Случайно так получилось. Вот, храню, вроде как память.
– Такие бумаги все-таки благоразумнее в разных местах хранить. Время сейчас такое, – народ к документам без всякого юмора относится. За тридцатилетнего тебя, естественно, не примут, но лишних пинков надавать запросто могут.
– Я перепрячу, – покладисто согласился Прот.
– Угу. А теперь скажи, про что именно наврал. Давай-давай, мы здесь наедине. Я никому не скажу. И продавать тебя не буду. Вознаграждение меня не интересует, но разобраться, что к чему, не помешает. Отец у тебя в каком чине?
Прот заморгал:
– Это как? Я же его сроду не видел. Откуда же мне знать-то?
