Кинжал Немезиды - Дмитрий Чайка
* * *
Сальная свеча — тупиковая ветвь эволюции. Это стало понятно сразу же, как только я увидел густую копоть, которая поднялась к потолку при горении этого чуда научной мысли. Креуса посмотрела на меня укоризненно, ведь ее заботами моя спальня приобрела вид если не роскошный, то вполне пристойный. Стены оштукатурили и расписали цветами, птицами и похабными сценами, которые здесь считаются не похабными, а самую малость эротичными. И такую-то красоту я едва не загадил мерзкой сальной гарью. Я вздохнул горестно, пытаясь сообразить, куда еще можно деть излишки стеарина, но ничего путного вспомнить так и не смог. Ладно, пусть пока паразит-вавилонянин свои помады и притирания делает. Но не раньше, чем обеспечит боезапасом мою нарождающуюся артиллерию. Надо сказать, нефти у меня совсем немного, не навозишься ее верблюдами в кожаных бурдюках. Да и глиняная посуда под зажигательную смесь требует совсем иной техники изготовления, иначе все легкие фракции испарятся до того, как снаряд доедет до поля боя.
Я еще раз полюбовался на свечу, коптящую жирным густым дымом, послюнявил пальцы и потушил ее навсегда. Если масла не будет, зажгу снова. Забавно. А что должно случиться, чтобы на Кипре исчезло оливковое масло. Олива тут сама растет, даже в диком виде.
— Государь, — просунул в дверь голову стражник. — Афинянин Тимофей вернулся. Ты велел его сразу впускать.
— В мегарон его веди, — я отбросил в угол разочаровавшую меня свечу и добавил. — И позови казначея! В мегароне ни души чтобы не было!
Когда хранитель бюджета государства получил распоряжения и удалился, держась за сердце, я вышел в тронный зал, который афинянин разглядывал, раскрыв рот. Неимоверная пестрота отделки здесь почитается немыслимой роскошью, а вовсе не дурновкусием. Так что я попал в десятку, смешав в одну кучу малахит, мрамор, порфир и лазурит.
Тимофей изменился. Он похудел, лицо его стало жестче, а в углах рта залегли первые морщины. Он сейчас начал напоминать своего дядьку Гелона, матерого душегуба, но был массивней покойного родственника. Только глаза его остались прежними: мертвые, похожие на две оловянные пуговицы. А ведь я помнил его по Трое. Когда познакомились, довольно приятный был паренек. Помотало его…
— Я все сделал, государь, — сказал он вместо приветствия, а потом, подумав, прижал руку к сердцу и коротко поклонился.
— И я все сделал, — в тон ему ответил я. — Столб у храма Великой Матери видел? Там твое имя выбито. Тимофей из Афин, сын Милона. Ты теперь настоящий эвпатрид, из столбовой знати. Не чета всякой мелкой швали из Ахайи. Можешь золотую цепь носить с подвеской в виде головы быка. Такие никому больше не дозволены.
— О-ох! — Тимофей промокнул покрывшийся испариной лоб, разглядывая кошели с серебром, что поставил перед ним казначей. — Не верится даже. А откуда ты узнал про то, что я сделал?
— Весь Египет знает, — хмыкнул я. — Царь рвет и мечет, верховный жрец Амона проклинает проклятых хапиру, а я… Впрочем, это уже неважно. Я получил то, что хотел. Как ты выбрался оттуда?
— Сначала в Иерихоне сидел, — ответил Тимофей. — Медь распродали по соседним городам, а взамен взяли серебра, благовоний с юга и тканей. Я же не полный дурак, с грузом меди через Газу идти. Меня бы там на кол посадили. А так, ткнул писцу в нос табличку, что ты мне перед отъездом дал. А там написано, что я был нанят для охраны купцом из Эмара по имени Шамаш-Эа. Довел его до Иерихона, все честь по чести. Оплата получена, купец моей службой доволен. Я его оплатой тоже.
— И что писец? — фыркнул я от смеха.
— Да ничего, — пожал могучими плечами Тимофей. — Ошалел малость, табличку в руках покрутил и позволил корабль нанять. Он же не пойдет в Иерихон спрашивать, был ли там такой купец, и его ли это печать. Он даже за ворота боится нос высунуть. Вокруг Газы сейчас столько разбойной голытьбы ошивается, что мы, государь, там самые приличные из всех были. Египтяне в той земле едва держатся. Дунь — унесет.
— А зачем через Газу пошли? — я уже хохотал в голос. — Через Сидон же куда безопасней.
— Лень было, — честно ответил Тимофей. — От Иерихона до Газы — всего два дня идти. Мы с парнями подумали, что раз боги берегли нас столько времени, так значит, и дальше сберегут. Надоело там, мочи нет. Глаза бы мои те пески не видели.
— Куда думаешь пойти? — спросил я его. — Денег у тебя теперь много.
— Домой пойду, — мечтательно улыбнулся Тимофей. — Отца увижу, мать, сестренку… Я за нее приданое доброе дал, родила, уже, наверное.
Интересная у него улыбка, как будто статуя фараона улыбнулась. Так он почти нормальным человеком выглядит.
— У меня просьба к тебе будет, — понизил я голос. — Нужно в Ахайю сходить, помочь кое-кому. Я туда и сам пойду, но потом. Сейчас мне недосуг, надо Трою немного в чувство привести.
— Госпожу Феано нужно вытащить? — огорошил он меня вдруг своей догадливостью.
— Да, — кивнул я. — Она с плохими людьми связалась. Если ее убили, покарай. Если она жива, привези домой.
— Она не вернется, — медленно покачал головой Тимофей. — Она на жертвеннике Великой Матери клятву дала. Такими вещами не шутят, государь.
— Все равно, вытащи ее оттуда, — поморщился я. — Пропадет баба за ломаный обол. Там такой народ собрался, что ее пополам перекусят и кости выплюнут. Не по ней задача.
— Помочь ей клятву выполнить? — пристально посмотрел он на меня.
— Я не имею права просить тебя об этом, — усмехнулся я. — Я сам клятву дал.
— А меня и не нужно ни о чем просить, — убежденно ответил Тимофей. — Я царицу Поликсо еще не знаю, но я ее уже ненавижу. Я к ней, государь, такую неприязнь испытываю, что даже кушать не могу.
— Чего??? — открыл я рот и расхохотался от души. Он что, «Мимино» смотрел? Да быть этого не может! А ведь это я сам, того не ведая, запускаю в народ привычные мне фразы, которые потом разносятся по всем портам Великого моря и возвращаются назад.
— Кишки
