Западный рубеж - Евгений Васильевич Шалашов
— Пояс мой собственный, — возмутился Исаков.
Я бросил на колени Александра Петровича его поясной ремень, сунул гимнастерку и штаны Семенцова под мышку и собрался уходить.
— А как же я, гражданин начальник?! — завопил Семенцов.
— Еще слово — посажу в угольный ящик, прямо вот так, в нательном белье, — пообещал я. Пожал плечами: — Выкручивайтесь, как хотите.
Вернувшись в штабной вагон, где в одном купе обитал я сам, в другом машинистка с «Ундервудом», а остальное пространство занимал стол и несколько скамеек, кинул одежду в угол.
Сел за стол, принялся рассматривать карты. Понятное дело, что самодельные, работы Саши Прибылова, по формату чуть больше стандартного. Но вот изображения, мамма миа! Шестерки с десятками еще более-менее, но остальные…
Тузы: бубновый — арестантская роба, с ромбом посередине спины; червовый — легкомысленное бальное платьице с сердечком; крестовый — ряса священника с восьмиконечным крестом; пиковый — кожаная куртка, наподобие комиссарской, в которую воткнута стилизованная алебарда.
Короли либо с буйной шевелюрой, либо с лысиной. Королей пик и треф опознал сразу — Карл Маркс и Фридрих Энгельс, соответственно. Червовый, если судить по небольшой бороде и лысине — сам товарищ Ленин, а вот кто скрывается под видом короля бубен? Пышная борода, некогда роскошная, а теперь поредевшая шевелюра, очки, сократовский лоб, лысина… Ба, так это же революционер-анархист князь Кропоткин!
С дамами получилось похуже. Опознал лишь Надежду Константиновну Крупскую, в образе дамы червей, а остальных, увы. Крестовая, должно быть, Клара Цеткин, а остальные? Спрошу у художника. А вот валеты… Пиковый валет, не иначе сам Лев Давидович, узнаваемый по вздыбленному чубу, пенсне и бородке. В образе крестового валета — бородка клинышком, словно у кардинала Ришелье, фуражка — товарищ Дзержинский. Бубнового и червового валетов опознать не смог, слишком похожие. Хотя… В бубновом что-то знакомое. Етишкина жизнь! Еще бы, да не знакомое. Я каждый день вижу эту рожу в зеркале.
Вот почему так получается? Что ни художник, то с какими-то вывертами? Глядя на карты с картинками вождей, я уже с грустью вспоминал алкоголика Тимофея Веревкина. Его триптих казался невинной забавой на фоне валетов с изображениями вождей революции.
Ну Прибылов, ну зараза! Если тебя расстреляют за такие карты, то не жалко. С другой стороны, лестно, конечно, что меня поместили в один ряд с Дзержинским и Троцким, однако такой чести я еще не заслужил, да и вряд ли заслужу.
Карты бы сжечь, но что-то мне помешало. Может, если заменить бубновый валет, изобразив на нем чью-нибудь более известную рожу — Бухарина, что ли, то эту колоду можно кому-нибудь и подарить. Например, преподнести товарищу Сталину.
Махнув рукой, лег спать и проспал до самого утра. Когда в щель между оконными бронепластинами начал пробиваться утренний лучик света, вагон резко тряхнуло, он на какой-то миг подскочил вверх, а потом опять встал на рельсы, внизу завизжали тормозные колодки, отчаянно загудел паровоз. Со стороны тендера застрочил пулемет. Высадив куда-то не меньше половины ленты, стих, принявшись стрелять одиночными выстрелами, по броневагону застучали пули. В штабном купе загремел голос Карбунки:
— Товарищ начальник, нападение!
Можно подумать, я сам не догадался?
Глава 13
Бой у бронепоезда
— На дороге завал из бревен, — доложил Карбунка. — Хорошо, вовремя заметили, успели тормознуть. Если бы на полном ходу — сошли бы с рельс, и платформа бы не помогла. А нападавшие какие-то странные — стояли чуть ли не в полный рост. Пулеметчик очередь дал, половину скосил.
— Можно определить — сколько всего нападавших? — поинтересовался я, хотя и понимал, что пока это нереально.
— Выясним, товарищ начальник, — беззаботно отозвался революционный матрос. — Навскидку — человек пятьдесят, не больше. Я, с вашего разрешения, половину взвода Ануфриева в тыл пошлю, зажмем с двух сторон.
— А смысл? — поинтересовался я. — Они, наверное, уже пятки смазывают.
— Может и смазывают, но попробовать нужно, — пожал плечами Карбунка. — Разрешите исполнять?
— Наши под собственные пулеметы не попадут? — забеспокоился я.
— А мы только из винтовок станем стрелять, своих увидим.
Хотел добавить, что потери от «дружественного» огня иной раз бывают побольше, чем от вражеского, но тут неожиданно прозвучал женский голос:
— Мальчики, а что здесь происходит?
Моя первая реакция — возмущение. Это кто здесь мальчики? Потом осознал, что вопрос задает моя машинистка, обитавшая в соседнем купе, а начальник губчека стоит в совершеннейшем неглиже — то есть, в нательном белье. Вместо того чтобы устроить разнос дамочке за неподобающее отношение к начальству «мальчики», видите ли, я отчего-то смутился, кивнул Карбунке, а сам ушел одеваться.
Чувствовал себя неловко. Ишь, выскочил в одном нижнем белье, словно красноармеец в «Чапаеве». Надо бы хоть штаны было надеть.
И впрямь, кто такой борзый, чтобы без поддержки артиллерии осмелиться напасть на бронепоезд? С другой стороны — все могло и выгореть. Если бы караульный не заметил баррикаду из бревен, слетели бы под откос, а там бери нас всех голыми руками.
Стоп, а почему я решил, что покушение совершено именно на бронепоезд? То есть — на начальника губчека, особоуполномоченного и прочее? А если бандиты хотели ограбить поезд, следующий по маршруту «Архангельск — Вологда»? Они же не могли знать, что пассажирский и товарные вагоны прицепят к моему бронепоезду. Пассажиров там, насколько помню, человек тридцать. Ежели их немножечко пограбить, бедному человеку можно найти массу интересных вещей.
А что у нас в товарных вагонах? Ну что полезного может дать Архангельск стране Советов, ежели на сегодняшний день у самих не шиша нет, кроме соли? А она, по нынешним временам не по весу золота идет, но где-то рядом. А три вагона соли — это Клондайк. За соль крестьянин любые деньги отдаст или обменяет на что угодно. Помню из лекций, что на востоке Вологодской губернии в прежние времена добывали соль, но потом бросили — местная и качеством хуже, и обходится гораздо дороже, нежели привозная из Крыма или Поволжья.
Из Архангельска в Вологду соль перевозят
