Евгений Токтаев - Тени надежд
Еще один таран и башню осаждающие возводили у южных ворот. Здесь работа двигалась не менее споро, что не позволяло Мемнону считать это направление отвлекающим.
Циклоп не имел флота, а Мемнон, обладая самой мощной морской силой в Эгеиде, оказался лишен возможности использовать ее. Единственная попытка разрушить македонские машины ударом с моря, едва не привела к потере нескольких триер. Тяжелые палинтоны, метающие каменные ядра весом в талант, на корабли установить персам не удалось, а более легкие машины не причиняли осаждающим существенного вреда. Качка не позволяла пристреляться, а зимняя сырость слабила волосяные канаты машин, снижая дальнобойность палинтонов. Первый же введенный в строй камнемет македонян, огромный, высотой в три человеческих роста, положил ядро у носа вражеской триеры столь метко, что персы поспешили ретироваться, едва не зачерпнув бортом при выполнении маневров. Ни одна из сухопутных вылазок, предпринятых Мемноном, так же не принесла успеха – македоняне чутко стерегли свои машины и охранение возле них состояло из отборных воинов. Никому из союзников Антигон это дело не доверил. За машины лично отвечал Пердикка и бдительность его была выше всяких похвал.
Союзники рассеялись по округе, освобождая от персов Карию и отсекая пути подхода возможных подкреплений из Галикарнаса, где укрепился перс Офонтопат. Этот вельможа по воле царя царей сделался наследником карийского тирана Пиксодара, женившись на его дочери. Пиксодар умер в прошлом году и теперь Офонтопат правил в Галикарнасе. Это обстоятельство ионийцев совсем не обрадовало, и перс не решался покинуть город со своими войсками, отдав его, тем самым эллинам, которые ножи точат за спиной. Он игнорировал призывы карана, который просил, вернее, требовал помощи весьма настойчиво. В каждом письме, отправляемом голубиной почтой, родосец напоминал о своих исключительных полномочиях и грозил новоявленному тирану гневом царя царей. Офонтопат находил тысячи причин, чтобы отложить свое выступление.
Союзников у Антигона теперь было в достатке: в числе великом к нему присоединялись граждане Эфеса, Смирны, Миунта и десятков других городов, городков и селений. Вначале настороженно – кипел людской котел на рыночных площадях, бурлил, клокотал, но через край варево не выплескивалось. Ждали люди. Опасались ставить все на человека малоизвестного, не царского рода. Циклоп представлялся им очередным авантюристом, предводителем наемников, каких немало. Да вот только ставка сатрапов битой оказалась. Не могли персы удержать Малую Азию и "очередной предводитель наемников" входил в города, как к себе домой. И все же сомневались люди. Не дал еще сражения Антигон. Не показал себя.
Эфесцы решились. Очень уж велика у них была ненависть к персам. А за ними, как снежный ком принялись умножаться ополчения полисов, приходивших к Одноглазому.
К стенам Милета подошло войско, численностью не менее чем в двадцать тысяч человек. С крепкими тылами, поддержкой обширных людских масс. У селян зимой занятий немного, отчего бы кулаки не почесать? Ради будущего. От искры разгорелось пламя.
Антигон не торопился штурмовать Милет, затягивая осаду. Он прекрасно понимал, что бесконечно это делать нельзя. Уже наступил месяц гамелион. Минует он, и в середине антестериона Автофрадат сможет выйти в море. А там – наноси удар куда хочешь, отрезай тылы, высаживай десанты. Четыреста триер – не шутка. Никто не осилит. Сейчас, часть из них вытащена на берег, большинство скученно, борт к борту, стоит в гавани Лады. Гребцы и матросы на берегу, пехоту Мемнон почти всю свез в Милет и расставил на стенах. Корабли неподвижны, связаны канатами и цепями, беззащитны. Бери, не хочу. Эх, как взять-то... Почти сорок стадий до Лады, а флота у Одноглазого – пять триер, что родосец не успел увести из Эфеса, да два десятка лоханок на которых и по спокойному морю забоишься идти. Куда уж, зимой.
Флот, ага. Даже наварх имеется. Эта должность, как-то сама собой досталась критянину Неарху, одному из ближайших "друзей"... нет, не так – друзей покойного Александра. Критянин на сем славном острове, древней цитадели давно уже испивших из вод Леты морских царей, только родился, а большую часть жизни прожил в Амфиполе. Родителя его приблизил Филипп, вот сына и отправили вместе с другими знатными юношами в Миэзу, где в цветущих, дышащих жизнью садах, тенистых мраморных портиках, неспешно прогуливаясь по, чуть шуршащим мелким гравием, дорожкам, Аристотель открывал Александру мир.
Прежде Неарх к македонскому флоту касательства не имел. У Филиппа хватало навархов, а Александр, следуя советам старших, назначил начальником над теми кораблями, что доставили его в Азию, среднего сына Пармениона. Тот нашел свой конец рядом с отцом в битве у второй родины Неарха. Критянин ни дня не прослужил в военном флоте, но, тем не менее, похоже впитал знание моря с молоком матери. Никто из оставшихся с Антигоном македонян не стал оспаривать его командования над приобретенными скрипящими и протекающими корытами. Посмеивались только.
Частенько разглядывая скрывающуюся в утренней дымке Ладу с высокого берега или вершины строящейся у южной стены гелеполы, критянин задумчиво почесывал щетину на подбородке, что в период осадного одичания позабыл про бритву. Дней десять просто смотрел, прикидывал что-то, а потом, кликнув добровольцев, вышел в море на открытой всем волнам и ветрам десятивесельной эпактиде и, на удивление безнаказанно, доковылял на ней до самого входа в Театральную бухту, названную так из-за того, что на северном ее берегу сразу за городскими стенами стоял театр.
Суденышко подпрыгивало на волнах, как невесомая пушинка. Половина моряков вычерпывала воду, а критянин, с рычанием ворочающий рулевое весло, напоминал в эту минуту Геракла, борющегося с Немейским львом. Вылазка прошла без неприятностей, никого за борт не смыло. Селевк высмеял бессмысленный риск, но критянин считал иначе.
– Это возможно.
Антигон сидел за столом и, уперев локоть в блестящую, покрытую лаком крышку, прикрыв нижнюю часть лица ладонью, искоса рассматривал Неарха единственным глазом. Пердикка, подсевший сбоку, со скучающим выражением лица крутил по гладкой поверхности золотую монету. Порывистый ветер тревожил ткань шатра, она слегка подрагивала. Возле подножия центрального опорного столба накапливалась лужица: снаружи моросил дождь.
– Если бы ты вышел в море под парусом... – скептически хмыкнул Пердикка, – а так... Кому ты чего доказал? Не потонул и ладно.
– Это возможно, – упрямо повторил Неарх, – дождусь подходящего ветра и выйду под парусом.
– Давай-давай, – покивал таксиарх.
Антигон покосился на него, убрал ладонь от лица и звонко хлопнул по столешнице. Монетка Пердикки подпрыгнула и, жалобно зазвенев, задрожала, укладываясь плашмя.
– Что там? – спросил стратег.
Пердикка сгреб потертый персидский дарик.
– Лучник.
Таксиарх толкнул монету к стратегу, тот поймал, развернул пальцами, хмыкнул. Да, действительно, монета легла кверху выпуклым изображением Дария, стреляющего из лука.
– Ты что загадывал? – спросил Пердикка.
– Я не собираюсь полагаться на случай, – прогудел Антигон и поднял глаза на Неарха, – только одна попытка у тебя, другой Автофрадат не даст. Ты это понимаешь?
Критянин нагнул голову. Антигон все еще колебался.
– Пять кораблей, – сказал Неарх, дернув щекой, – этого хватит. Это возможно.
– Почему ты так уверен, что хватит пяти? – спросил таксиарх, – смотри, какая сырость кругом. Снизу вода, сверху вода, кругом вода. Гефестову жаровню надо, тогда может, что и выгорит...
– Вовсе нет, – невозмутимо возразил Неарх, – в дождь, конечно, не сунемся, слишком рискованно. Смолу, масло, деготь, паклю – легко достанем. Займется так, что зарево на Самосе увидят.
– Хорошо, – откинулся на спинку складного кресла Антигон, – начнем одновременно. Ты – чуть раньше. Ночью соваться – безумие. До Лады не дойдешь, разобьешься о скалы. Выйдешь в море перед рассветом. А как прояснится, двинемся мы. Десять дней тебе на подготовку даю.
Пердикка пробарабанил пальцами по столешнице, привлекая внимание.
– Чего-то сказать хочешь? – поинтересовался стратег, – говори.
– Десять дней даешь... Не успеем ведь. Мне кажется, этот твой механик – шарлатан. Первый раз он гелеполу строит. Верхние уровни перетяжелил. Нагрузка на катки страшенная. Все скрипит, трещит...
– Успевай! – повысил голос Антигон, – некуда дальше тянуть! Машины с верхних уровней сними. Только одна ведь такая? Чего грешишь на Никомаха? Остальные башни он хорошо изладил? Хорошо. А тут лучше глядеть надо было, мнится мне – на этой гелеполе лазутчики сработали. Я тебе сказал – головой отвечаешь за башни и машины! Спрошу. Со всех вас спрошу, никого жалеть не стану. Избрали меня вождем – не думайте, что я вам брат, сват. Разленились от успехов! Перед Александром бы так не сидел, вразвалку! А ну, марш за работу!
