Борис Батыршин - Мартовские колокола

— Да я и сам вижу. — подтвердил Дрон. — Он теперь прям как шахид, фанатик — слушает, а глаза горят… вон, когда насчёт взрыва на Никольской сказали — ведь не усомнился ни на секунду, хотя взрывать надо было ни полицмейстеров с губернаторами…

— Вот и я о чем. И не только шахид — готовый пропагандист, причем такой, которого интересующая нас публика принимает, как своего. И заметь — сейчас кто–то вроде этих наших… из будущего… для нас куда опаснее жандармов. Потому как стоит им выйти на того же Володю Лопаткина, свозить его разок на ту сторону да объяснить что к чему — всё, на нашем деле можно ставить крест. Потому что вот как он нам поверил сейчас — точно так же фанатично будет потом бороться уже против нас. И никак мы его не переубедим, нечего даже и пытаться.

— Так поэтому ты решил этого Яшу грохнуть? — понял Дрон. — И чтоб непременно бомбой, да еще и руками этих студентиков? — А я‑то думал, зачем такие сложности? Ведь проще простого подстеречь его вечерком возле лавочки. Или на Гороховской, он там частенько бывает. Глушаки есть, раз–два, и дело сделано…

— Да, поэтому. — подтвердил Виктор. — Надо было не просто убить его — а сделать это так, чтобы наши «друзья» из двадцать первого века винили в этом не только нас, но и местных студентов–бомбистов. Пусть и их во враги запишут — мы от этого только выиграем. Когда между людьми кровь — тут уж не до убеждений и агитации, тут стрелять надо…

Тогда понятно. — снова кивнул Дрон. — жаль только убить этого жидёнка всё же не удалось. Везучий, гад! Дядю его в клочья, и еще двоих родственничков — а Яша цел!

— Да, накладочка вышла. — недовольно сказал Виктор. — Но — кто ж знал, что наш дорогой Вова Лопаткин перепутает Яшу с его же двоюродным братцем, что тоже служит… служил в лавочке? Вот и отправил его прямиком к богу Яхве в компании еще трех правоверных евреев, а сам герой бала живёхонек. В задних помещениях лавки был, поганец, под взрыв и не попал. Ну да ничего, это, в конце концов, не главное. Зато студентики наши вовсю засветились — и теперь с ними будут воевать по–взрослому. И еще, кстати, один полезный момент. Здесь уже бывали случаи, когда взрываются кустарные динамитные лаборатории, так что полиция в курсе. А значит — Яшу вполне могут взять на карандаш кому следует. Тем более — с его–то занятиями! А там, глядишь, и нашими друзьями жандармы заинтересуются…

— А оно нам надо? — засомневался Дрон. — если раскопают, что они из будущего — могут и на нас выйти.

— Нет, не думаю, чтобы раскопали. У здешнего народа в мозгах ещё нет насчёт путешествий во времени — вон, даже Уэллс свою «Машину времени ещё не написал. Будут искать таинственных злодеев–изобретателей, вроде Робура из книжек господина Жюля Верна. Так, проблемы создадут — и всё. В идеале — придётся нашим конкурентам лавочку на Гороховской прикрыть. Тоже неплохо; мы–то от этого в любом случае выиграем, верно?

— Так может тогда подставить их ещё как–нибудь? — предложил Дрон. — Ну, компромат какой ни то подкинуть — что на Никольской в часовой лавке и правда бомбы клепали и Яша при делах?

— Заманчиво. — покачал головой Виктор. — Но, боюсь, на это сейчас не по зубам. Плохо знаем местные реалии, не вжились ещё. Вот, к примеру, для чего нам эти студенты ещё нужны — они местные, всё тут знают. И не по книжкам, как Гена с Олежеком…

— А всё же этого Яшу надо мочить. — помолчав, добавил Дрон. — Больно шустрый, гадёныш. Зуб даю — доставит он нам еще проблем. Одно радует — радиозапал качественно сработал, одной головной болью меньше…

— Это правильно. — ответил Виктор. — Теперь вот что.. как я понимаю. кокс ты реализовал полностью?

Дрон кивнул.

— А раз так — давай, излагай, что у нас там по стволам? Когда можно начинать перебрасывать на эту сторону?

«Час от часу не легче, — покачал головой Владимир Александрович, в третий раз подряд вчитываясь в строки полицейского отчёта. — Только взрывов нам в Москве еще не хватало! До сих пор Бог миловал — взрывали, конечно, но всё больше в Петербурге, или в Западных губерниях. Но — вот и до Москвы докатилась напасть…»

«В 7 часов пополудни, на Никольской улице в доме номер 19 стороне, в д. 25 по Саратовской улице раздался страшной силы взрыв, сопровождавшийся сильным сотрясением стен четырехэтажного дома. Вслед за взрывом из чёрного хода часовой лавки «Ройзман и брат», занимавшей этот дом, выбежал молодой человек, прописанный в этом же доме, мещанином винницкого уезда Яковом Моисеевичем Гершковичем, 17–ти лет. Его догнал и задержал дворник. Молодой человек в руке имел револьвер системы «бульдог», однако по дворнику стрельбы не открыл — хотя револьвер этот был должным образом снаряжён патронами; несколько запасных означенное лицо имело при себе в кармане. Когда прибыли судебные и полицейские власти и вошли в лавку, то нашли в ней трупы поражённых взрывом: владельца часовой лавки, двоих его служителей. Задержанный меж тем дал объяснения, что во время взрыва находился в мастерской, расположенной при лавочке и потому не пострадал; на вопрос, что могло стать причиной взрыва вразумительного ответа дать не смог. После проведения дознания отпущен; однако, следует отметить, что означенный Яков Гершкович, за неимением других претендентов, является, видимо, наследником взорванной лавки.

Хозяин лавки, Натан Соломонович Ройзман, мещанин из Одессы, был по прибытии полицейских чинов еще жив и даже находился в сознании. У него оказалась разорванной нижняя часть живота, перебиты и изранены ноги. Даже в таком состоянии Ройзман сумел дать показания, что за несколько минут до взрыва в лавку пришёл человек и доставил ему под роспись некую посылку; поскольку та оказалась запечатано очень добротно, — толстыми бечёвками и сургучом — означенный Ройзман вышел в другую комнату за ножницами или иным инструментом, и в этот момент посылка, видимо, и взорвалась. Посыльный к тому времени уже ушёл; в торговом помещении лавки, куда была доставлена адская машина, находились двое работников и родственников упомянутого Натана Ройзмана, каковые и погибли при взрыве. Подробного описания посыльного, доставившего бомбу, получить от Ройзмана не удалось, поскольку во время опроса он, несмотря на всё усилия полицейского врача надворного советника Плюкина, присутствовавшего при проведении дознания, представился.»

Значит, в самой лавке Ройзмана никакой динамитной лаборатории не было — машинально отметил Гиляровский. — И зря полицейский чиновник, передавший репортёру этот протокол, туманно намекал, что теперь–де жандармы вышли на след неведомых бомбистов, собирающихся наводнить Москву своими взрывчатыми изделиями. Лавка часовщика — не место изготовления взрывчатки, а цель неведомых террористов; но, скажите на милость, кому это могло понадобиться? Понятно ещё, когда взрывают губернатора или полицейского следователя; можно понять и случай, когда с помощью динамита пытаются открыть сейф ссудной кассы. Но тут ведь никакого сейфа и в помине не было — да и какие такие большие деньги могли оказаться в скромной часовой лавочке, чтобы ради них отправлять к ангелам троих человек? История выходила запутанная, тёмная, а то, что единственным уцелевшим при взрыве оказался хорошо знакомый Гиляровскому Яша — тот самый, которого он недавно вызволял с Хитровки, — ясности отнюдь не прибавляло. Репортёр уже не сомневался, что и Яша, и его странные друзья во главе с Корфом, и все те необычности, которые уже в изобилии скопились в этом деле — зверья одной цепи. Но вот за какой её конец надо потянуть, чтобы вытащить истину на свет божий — Гиляровский пока не представлял.

Что ж. одно хорошо — теперь у репортёра появился повод для визита к барону Корфу. «Заодно узнаю, как у них там обстоят дела с этим… детским военным кружком. — подумал он. — Надо бы статью об этом написать для «Московских ведомостей», давно ведь собирался…»

Глава одиннадцатая

— Ну что намереваешься делать дальше?

Яша промолчал. Он будто провалился в глубокое бароново кресло — сидел маленький, нахохлившийся, несчастный… На щеке алела свежая царапина, а волосы на правой стороне головы были ощутимо короче, чем на левой. На весь зал пахло от Яши палёным — и не уютно–домашним дровяным запахом камина, а свежим смрадом пожарища, запахом несчастья, тревоги, человеческой беды.

Глаза его, глубоко запавшие, будто остановились в одной точке, и выражение этих глаз не сулило кому–то ничего хорошего.

«Знать бы еще — кому, — подумал Каретников. — Хотя, с этим–то как раз всё, вроде бы, ясно. Список подозреваемых весьма короток, и почетное первое место занимает в нём студент Владимир Лопаткин. И ведь никак не скажешь, что ему этого студента жаль — не далее как два с половиной месяца назад тот же Лопаткин зашвырнул бомбу (так и хочется добавить — «ту же»; ан нет, бомба была уже другая, хотя, по отзывам квалифицированных специалистов, и состряпанная из той же химической дряни под названием «гремучий студень») в окошко флигеля на Воробьевых горах, где имели неосторожность проводить время Корф, Никонов и Яша с Николкой. Тогда Яша тоже не пострадал — если не считать, конечно, ранениями пару шишек и ссадин. Но крови на совести студента Лопаткина прибавилось что тогда, что сейчас — в июле от той порции гремучего студня погибли двое хитровских громил, выполнявших поручения ван Стрейкера. Этих типов никому было ну ни чуточки не жаль — однако на этот раз в пламени взрыва погиб старый ворчун Натан Ройзман и двое Яшиных родственников — Изя и Дава, — работавшие в лавочке дядюшки. Яша и сам спасся буквально чудом — за несколько минут до взрыва он вышел в кладовку, заполненную всяким хламом, из разряда того, что и девать некуда и выбросить жалко. В числе этого хлама были давно и безнадёжно испорченные напольные часы, загромождавшие кладовку, наверное, с тех пор, как Ройзман приобрел эту часовую торговлю. Их–то корпус, массивный, дубовый, и спас Якова от взрывной волны. Очнулся он придавленных к полу этими часами, одежда ремонту не подлежала, волосы на голове тлели — но он остался хотя бы жив, чего никак нельзя было сказать об остальных обитателях часовой лавочки».