Андрей Дай - Поводырь в опале
В Ранибом, как Ораниенбаум называли коренные санкт-петербужцы, вместо себя послать было некого. Дагмар изъявила желание видеть именно меня.
Паровоз резво тянул всего пару вагонов. Это летом здесь будет аншлаг, билеты станут заказывать дня за три, а составы вырастут раз в десять. Из жаркого, душного Петербурга обыватели потянутся на дачи к берегам прохладного моря. А тогда, зимой, кроме двух гвардейских офицеров, возвращающихся из столицы к месту службы, и меня в салоне берлинера никого больше не было.
Тридцать верст за полтора часа. И, толи кирпичи в тот раз раскалили перед закладкой в купе, как следует, то ли оттепель свою лепту внесла, только шагнув на высоченный перрон Ранибомского вокзала, я даже пальто не стал застегивать. Так и к лихачу в пролетку уселся, понадеявшись, что легкий морозец — не больше пяти или шести градусов, не успеет выстудить «вагонное» тепло. Лучше бы пешком пошел. До обеда еще оставалось полно времени, а расстояние от вокзала, через мостик и мимо искусственного водопада, до охраняемых солдатами ворот в Нижний сад оказалось смешное.
Предъявил приглашение унтер-офицеру. Тот шлагбаум поднял, а провожатого не дал. Указал только направление на почему-то Китайский павильон, торчащий над старыми липами. Я решил — это хороший знак. Раньше-то за мной в царских дворцах постоянно кто-то был приставлен присматривать.
Дорожки ведущей прямо ко дворцу, как утверждал Герочка, когда-то давно принадлежащему светлейшему князю Меньшикову, я не нашел. Шел себе беззаботно вдоль ограды и причудливо выстриженных, запорошенных снегом кустов, выискивая поворот налево. И метров через сто или сто пятьдесят, едва дойдя до регулярного сада во французском стиле, подвергся нападению неизвестных злоумышленников.
Снежок попал в плечо. Незнакомая раскрасневшаяся на холоде девчушка взвизгнула, и скрылась в лабиринтах живой изгороди. Однако стоило мне отряхнуть снег с погона, как сзади показалась целая банда таких же барышень. Большинство снарядов пролетело мимо, но парочка все-таки разбились о спину и бедро.
— Чтоже вы, Герман! — хватая воздух ртом, проговорил по-французски, пробегая мимо, Великий князь Владимир Александрович. — В атаку!
Я не стал спорить. Время у меня было, почему бы было и не развлечь скучающих, как я решил — фрейлин?
Тонкие перчатки сразу промокли. Парадные башмаки на тонкой подошве так и норовили уронить меня на скользких дорожках. С непривычки я быстро сбил дыхание и вскоре уже так же пыхтел и задыхался, как младший брат наследника. Но было необычайно легко и весело. Коварные девушки устраивали засады по всем правилам, разделялись на несколько отрядов, нападали одновременно с двух сторон. Наши с Владимиром верхние одежды вскоре оказались полностью покрытыми липким снегом.
Я забежал за плотную — таких в Сибири не бывает, елочку, и присел, приготовить несколько снежков. Ну и перевести дух заодно. И тут же увидел крадущуюся вдоль аллеи барышню. Ту самую, что первой на меня напала. Замер, приподымаясь с колена. Она была одна, без поддержки подруг, и, похоже, не догадывалась о моем присутствии.
Но и нападать со спины мне показалось нечестным. Или, быть может, хотелось разглядеть, наконец, ее лицо.
— Вот вы и попались, мадемуазель! — воскликнул я, когда между нами осталось не более трех шагов. Она резко обернулась, и вскинула на меня, как мне показалось, огромные карие глаза. И улыбнулась. Всего секунду колебалась, дожидаясь, что я кину в нее снегом, а потом легко подошла и забрала один из моих снарядов. Слишком большой, впрочем, для ее маленьких ладоней.
— Вы настоящий рыцарь, сударь, — ее французский звучал как-то странно. Без яркого акцента — избави Боже — столичные аристократы не могли себе этого позволить. А чудно как-то. Иначе.
— К вашим услугам, прекрасная разбойница, — поклонился я, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Почему же вы не кинули? Вы ведь с Валёдей и так проигрываете эту битву.
Вот — снова! Она снова странно переиначила имя царевича.
— Это судьба, мадемуазель. Рыцари всегда проигрывают прекрасным воительницам. В этом нет ничего необычного.
— Значит ли это, что вы просите у меня пощады? И сдаетесь на милость победителя?
— Вне всяких сомнений, моя госпожа.
— Вы ведь немец? Мне верно сказали?
Отчего-то мне стало неуютно после этого вопроса. Какая-то мысль крутилась в голове, а поймать ее никак не удавалось. Какая-то неприятная, неудобная мыслишка.
— Верно, мадемуазель.
— Отчего-то победа над немцем ничуть не более приятна, чем над русским, — разочарованно выговорила незнакомка.
— Быть может, сударыня, — решился сумничать я, — это от того, что в Империи очень трудно не стать ее частью? Мои предки прибыли в Россию сотню лет назад, но уже прадед стал считать себя таким же русским, как и все вокруг.
— Вы полагаете, месье? Впрочем — пожалуй. Это бы все объяснило.
— Что-то о чем я не знаю, прекрасная победительница?
— Ну конечно, — бросив снежок, и сложив озябшие руки на животе, менторским тоном заявила семнадцатилетняя девчушка с огромными карими глазами. — Вы же не Господь, чтоб знать все.
Где-то читал, что увеличенная нижняя губа говорит о чувственности человека. И наоборот — более крупная верхняя — о преобладании рассудка. У моей незнакомки обе губки были одинаковы. И лоб, как бы она его ни маскировала прическами — высок. Упрямый подбородок, и высокие целеустремленные «гасконские» раскрашенные морозцем в цвета здоровья скулы. Она вся была какая-то… настоящая, энергичная как сама жизнь. Легко было бы представить эту девушку и на коне — впереди скифской орды или королевской охоты, и на палубе пиратской шхуны. На великосветстком балу, у плиты в хрущевке, за рулем «порша», или в палатке альпинистов — я мог представить ее где угодно, и везде она смотрелась бы совершенно естественно.
— Пойдемте уже, — всплеснула руками незнакомка. — Не стоит нам так стоять.
— Позволите предложить вам руку, сударыня?
— Хорошо, хорошо. Только идемте. Туда.
Девушка сунула кулачок в укромный теплый уголок моего локтя, и тут же потянула к очищенному от снега обширному пространству со статуями по периметру, у подножия замысловатой лестницы на верхнюю площадку.
— Вот вы где, — обрадовался царевич, быстрым шагом выскакивая из-за толстенных лип. Или дубов — я не слишком хорошо разбираюсь в деревьях, когда на них нет листьев. Следом за Владимиром из лабиринтов стали появляться и остальные девушки, в одной из которых я с удивлением узнал Надежду Якобсон. Сердце тревожно сжалось. Если есть фрейлины и Великий князь, почему бы где-нибудь рядом и не появиться принцессе? И появилось у меня подозрение, что я, как колобок — от медведя Александра II Охотника ушел, от волка генерал-адмирала Константина Николаевича — ушел, от зайца Мезенцева и то ушел. А вот лисичке-сестричке, похоже, все-таки попался…
— Позвольте исправить досадную мою оплошность, — пристроившись рядом, тут же завел разговор брат наследника. — В пылу битвы было неудобно представить вам, Ваше Королевское Высочество, господина Германа Густавовича Лерхе, верного друга нашей семьи.
Рука окаменела. От былой легкости не осталось и следа. А учитывая то, что я понятия не имел — что можно было говорить заморской невесте наследника, а о чем даже заикаться не стоило, так и вообще. Я еще нашел в себе силы остановиться и вежливо поклониться. Грустно как-то стало и обидно. Можно сказать, впервые в этой, новой жизни встретил человека, девушку, с кем приятно было даже просто рядом находиться, и тут… такое разочарование.
— А эта прелестная предводительница амазонок, как вы должно быть уже догадались, Герман Густавович, Ее Королевское Высочество, Великая княжна Мария Федоровна. Наша любимая Минни.
— Отчего же вы, мой рыцарь, не подошли к Наденьке Якобсон? Я же вижу, она ждет этого.
— Мне нечего ей сказать, Ваше Королевское Высочество. При последней нашей встрече она изъявила желание никогда меня больше не видеть.
— О! Минни, — как-то непринужденно, с мастерством матерого дипломата, вклинился в разговор Владимир. — У нас с Сашей не было никакой возможности встретиться с Германом дабы принести свои извинения. Боюсь, мы, с помощью мадемуазель Якобсон, едва не скомпрометировали вас, Герман, в глазах папа. Сейчас, когда все наши шалости открылись, это может быть выглядит и забавно, но тогда Надежде Ивановне пришлось даже сделать попытку шантажировать нашего Лерхе.
— Что же это Герман? Вы, мой рыцарь, отказали в помощи бедной девушке? Наденька открылась мне. Это очень печальная история. Мы обе плакали…
— Я не смог бы ей помочь, Ваше Королевское…
— Вы друг нашей семьи. Зовите меня среди своих так, как это делают другие. Я желаю скорее стать… русской.
