Роберт Холдсток - Лес Мифаго

— Отгоняет призраков? — предположил я, и она бросилась на меня с криком: — Откуда ты знаешь?

Ближе к вечеру мы медленно шли домой. Гуивеннет слегка озябла. Насколько я помню было 27-го августа, и дни стояли то летние, то осенние. По утрам воздух был прохладным, первое предзнаменование нового времени года; днем лето еще цвело, но осень уже набросила на него свою тень. Листья на верхушках деревьев начали свертываться. Мне было грустно, не знаю почему; я шел, обнимая девушку, и чувствовал, как ее развевающиеся на ветру волосы щекочут лицо, а ее правая рука касается моей груди. И далекий звук мотоцикла не улучшил внезапно налетевшее плохое настроение.

— Китон! — радостно крикнула Гуивеннет и заставила меня вприпрыжку пробежать остаток пути до рощи молодых дубов. Через нее мы выбежали к окруженным деревьями воротам, продрались через подлесок, захлестнувший изгородь вокруг расчищенного сада, большую часть которого покрывала тень от веток дуба, пробившего дом.

Китон стоял у задней двери, махая одной рукой и держа в другой кувшин с пивом, сделанным на Маклестоунском аэродроме. — У меня и еще кое-что есть, — сказал он Гуивеннет, которая подбежала и поцеловала его в щеку. — Привет, Стивен. Чего такой мрачный?

— Сезон меняется, — ответил я. Он выглядел веселым и счастливым, его светлые волосы растрепались от езды, а все лицо было заляпано грязью, за исключением глаз, прикрытых мотоциклетными очками. Он него пахло бензином и, немного, свиньями.

Супер сюрпиз оказался половинкой бока свиньи, бледной и немощной по сравнению с серыми поджарыми животными, которые Гуивеннет добывала в лесу. Но при мысли о жирном и не таком жилистом куске свинины, у меня потекли слюнки и улучшилось настроение.

— Делаем шашлык! — объявил Китон. — Два американца показали мне, как. Снаружи. Сегодня вечером. После того, как я почищусь. Шашлык на троих, с элем и играми. — Внезапно на его лице появилось озабоченное выражение. — Нам никто не помешает, старина?

— Никто, старина, — ответил я. Его англицизмы часто звучали искусственно и раздражали меня.

— Пусть он готовит, — сказала Гуивеннет и бросила на меня довольный взгляд.

Клянусь великим богом Цернунном, как я был рад, что Китон появился, пусть и нежданный, и этим вечером мы не остались вдвоем. Меня не слишком радовало его присутствие, особенно когда я пытался быть ближе к Гуин, и все-таки я никогда еще не возносил больше благодарностей Небесному-Существу-Присматривающему-за-Нами, чем в ту ночь. И, кстати, даже тогда, когда хотел умереть.

Костер уже горел. Его разожгла Гуивеннет, пока Китон устанавливал самодельный шампур. Свинья оказалась платой за двухдневную работу на ферме, прилегавшей к аэропорту; его самолет сломался, и он с радостью поработал руками, а фермер с радостью принял его помощь. Хорошо оплачиваемая работа по восстановлению разрушенного в Ковентри и Бирмингеме отвлекла много рабочих рук из графств Средней Англии.

Сделать из свиньи шашлык оказалось не так просто, как думал Китон. Темнота обволокла лес и дубовую рощу; мы зажгли в доме все огни и уютный свет залил сад, выбранный местом для пикника. Мы сидели вокруг ярко пылавшего костра и мяса, жарившегося на нем, и весело болтали.

Я принес пластинки с танцевальной музыкой, которые мои родители собирали много лет. Заиграл потрепанный старый «Мастерс Войс», мы выпили пива, которое Китон свистнул на аэродроме, и ровное жужжание голосов сменилось истерическим весельем.

В десять вечера мы сняли с огня готовую картошку в мундире и съели ее с маслом, солью и тонким куском почерневшего поросенка. Наевшись, Гуивеннет запела песню на родном языке. Китон, немного послушав, стал подыгрывать ей на губной гармошке. Я попросил ее перевести, но она только улыбнулась, шутливо щелкнула меня по носу и сказала: — Догадайся!

— Это о тебе и мне, — рискнул я. — Любовь, страсть, нужда, долгая жизнь и дети.

Она покачала головой и облизала палец, который только что заляпала в остатках нашей драгоценной порции масла.

— Тогда что? Счастье? Дружба?

— Ты неисправимый романтик, — прошептал Китон, и оказался прав, потом что песня Гуивеннет была совсем не о любви. Она перевела, как могла:

— Я дочь раннего часа рассвета. Я охотница, которая при свете зари… при свете зари… — Она сделала вид, что что-то энергично бросает.

— Кидает? — предположил Китон. — Бросает сеть?

— …которая при свете зари бросает сеть на лесной поляне и ловит вальдшнепов. Я сокол, который видит, как взлетают вальдшнепы и загоняет их в сеть. Я рыба, которая… — Она преувеличенно повела из стороны в сторону бедрами и плечами.

— Извивается, — сказал я.

— Сражается, — поправил меня Китон.

— …которая сражается в воде, плывя к большому серому камню, за которым находится глубокое озеро. Я дочь рыбака, который бросает копье в рыбу. Я тень высокого белого камня, под которым лежит мой отец; тень движется вместе с днем к реке, в которой плавает рыба, и к лесу и поляне с вальдшнепом, голубеющей цветами. Я дождь, который заставляет зайца бежать, осыпает росой чащу, останавливает огонь в самом сердце круглого дома. Мои враги — гром и животные земли, которые выползают по ночам, но я не боюсь их. Я — сердце моего отца, и отца моего отца. Я как железо яркая, и как стрела я быстрая, и сильная, как дуб. Я — сама земля.

Последние фразы — «Я как железо яркая, и как стрела я быстрая, и сильная, как дуб. Я — сама земля.» — она пропела своим сильным голосом, подгоняя слова под мелодию и ритм оригинала. Закончив, она улыбнулась и глубоко поклонилась, и Китон громко зааплодировал: — Браво!

Пораженный до глубины души, я какое-то время глядел на нее. — Совсем не обо мне.

— Наоборот, только о тебе, — засмеялась она. — Вот почему я спела ее.

Я счел это шуткой, но она сбила меня с толку. Я не понял. А Китон, несчастный искалеченный Китон, каким-то образом понял. Он подмигнул мне. — Почему бы вам двоим не прогуляться по саду? Я останусь здесь. Вперед! — И он улыбнулся.

— Что происходит, черт побери? — тихо спросил я у самого себя. Но встал на ноги, и Гуивеннет тоже вскочила, одернула свой ярко красный джемпер и, слизнув с пальцев остатки свиного жира, протянула мне липкую ладонь.

Мы вышли к садовой ограде, рядом с которой росли молодые дубки, и быстро поцеловались. Лес за нами шуршал невидимыми лисами, или, возможно, дикими собаками, привлеченными запахом жарящегося мяса. Отсюда Китон казался странной сгорбленной тенью, силуэтом, освещенным летящими искрами и пламенем костра.

— Он понимает тебя лучше меня, — признался я.

— Он видит нас обоих. Ты видишь только меня. Он мне нравится. Он — очень добрый человек. Но он не мой наконечник копья.

Лес за нами взорвался движением. Даже Гуивеннет удивилась. — Быть может это волки или дикие собаки, — сказала она. — Мясо…

— В лесу нет волков, я уверен, — ответил я. — Вепрь, да, я видел его, и еще ты говорила о диких медведях…

— Не все животные приближаются к опушке, тем более так быстро. Волки охотятся стаями. И стая обычно держится в глубине леса, в самых диких местах. Им нужно много времени, чтобы добраться до сюда. Возможно.

Я посмотрел в темноту; ночь, казалось что-то угрожающе шептала. Вздрогнув, я повернулся к саду, к Гуивеннет. — Давай вернемся назад.

Я не успел договорить, как темная тень Китона вскочила на ноги. — У нас гости, — крикнул он, приглушенно и встревожено.

Через деревья, сгрудившиеся около изгороди, я увидел огоньки факелов. В тишину дикой ночи вторгся громкий топот приближающихся людей. Мы с Гуивеннет бросились к костру, под защиту света, льющегося из кухни. За нами, там, где мы стояли мгновение назад, уже виднелись огни. Они окружили сад, и мы ждали, пытаясь понять их природу.

Внезапно прямо перед нами раздалась та самая странная мелодия, которую играли Джагут на тростниковых дудках. Гуивеннет и я быстро обменялись радостными взглядами, и она сказала: — Джагут. Они пришли опять!

— Как раз для того, чтобы прикончить нашу свинью, — уныло сказал я. Китон же буквально примерз к земле от страха, испуганный безмолвным ночным вторжением странных людей-призраков.

Гуивеннет пошла к воротам, чтобы приветствовать их, что-то крича на своем странном языке. Я взял из костра головню и ждал, держа ее как факел. Дудка продолжала выводить приятную мелодию. — Кто они? — спросил Китон.

— Джагут, — ответил я. — Старые друзья, новые друзья. Бояться нечего…

И тут я сообразил, что мелодия остановилась, и Гуивеннет тоже остановилась, в нескольких шагах от меня, и внимательно вгляделась в мелькающие в темноте огоньки. В следующее мгновение она повернулась ко мне: бледное лицо, глаза и рот широко открыты; радость сменилась внезапным ужасом. Она шагнула ко мне, с моим именем на губах, я бросился к ней, протянул к ней руки…