Михаил Фёдоров - Пиар по-старорусски
Авессаломыч на ухо изложил Аполлинарию Гермогеновичу суть проблемы, потом они немного пошептались в углу, и Пшепшепшетский, как старейшина, вызвался начать собрание.
– Итак, собратья мои, – заявил он, – собрались мы по просьбе всеми нами уважаемого Пантелеймона Авессаломовича Пыхтяркина. На собрании также присутствует в качестве гостя с правом совещательного голоса человек, его зовут Вася Зуб. Для ведения собрания необходимо выбрать председателя и секретаря. Какие будут предложения?
– Да какие там предложения, – зашумели домовые, – давай как обычно!
– Тебя – в председатели, ты ведь самый старый, а секретарём – Библиофила. Он ведь в очках.
– Не, а может ещё кто-то хочет секретарём. Чего это очкастому такая честь? Давай голосовать!
– Ишь ты, умный какой – голосовать! Сам за шестьсот лет читать-писать не научился, а в начальство лезет! Балдуин несчастный!
– Кто лезет? Сам ты лезешь! А за балдуина – по сопатке получишь!
– Сейчас сам получишь!..
– А я сейчас встану и обоих успокою, коль такие резвые!
– Ты у себя в деревне будешь командовать, а тут демократия… Или тоже по сопатке захотел?
Пшепшепшетский решил навести порядок, иначе собрание, ещё не начавшись, грозило перерасти в общую драку.
– Всем молчать! Заклинаю Гринписом и Вертухаем, Кимирсеном и Хошимином, Хунвэйбином и Цзаофанем! Заткнитесь все, пожалуйста, а не то я папе пожалуюсь!
В каморке моментально воцарилась гробовая тишина. Пшепшепшетский триумфально заулыбался. Из дальнего угла раздался голос:
– Ты это… не упоминай всуе. Знаешь, какое сильное заклятие. А вдруг они здесь появятся?
– А ты не ори, не ругайся, не грозись и слушай старших, – назидательно произнёс Пшепшепшетский, – и никто нигде не появится. Ну что – все пришли в себя?
Собрание промычало что-то неразборчиво. Увидев, что никто не собирается возобновлять склоку, он продолжил:
– Итак, я тут проверил всех по списку – кворум есть. Какие будут предложения по кандидатурам председателя и секретаря собрания? Попрошу всех отнестись к делу серьёзно…
– Развели бюрократию, – буркнул кто-то, – давай без протокола.
– Без протокола решение собрания будет недействительным. Увы, – вздохнул Пшепшепшетский.
– Ну давай за твою кандидатуру голосовать, чего тянуть-то?
– Положено не менее двух претендентов. На это указано в скрижалях Священного Принципа Демократического Централизма.
– Ну давай меня вторым, – не унимался голос.
– Хорошо, кандидатура принимается. На должность председателя собрания претендуют двое: Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский и – как там тебя?
– Феофил Кондратьевич Рыжиков, – сказал бывший обезличенный голос, а теперь Феофил Кондратьевич.
– Итак, Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский и Феофил Кондратьевич Рыжиков. Ещё кто-то желает?
Больше никто не желал.
– Голосование производится в порядке поступления кандидатур. Кто за то, чтобы председателем собрания был избран Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский, прошу голосовать.
Поднялся лес рук.
– Ну, практически единогласно. Значит, председателем собрания избран…
– А ты не части, – строптиво перебил его Феофил Кондратьевич, – за тебя не все проголосовали. Дай народу высказать своё волеизъявление. Вот.
Вася Зуб едва не хохотал со всего этого шоу. Где бы он ещё мог увидеть такое представление: общее собрание домовых выбирает себе председателя и секретаря на принципах демократического централизма?
Пшепшепшетский в ответ на предложение конкурента лишь тяжело вздохнул – ничего не возразишь, буква закона соблюдена.
– Хорошо. Ставлю на голосование: кто за то, чтобы председателем собрания был избран Феофил Кондратьевич Рыжиков, прошу голосовать.
Рыжиков и три его ближайших приятеля дружно вскинули руки, нагло и насмешливо поблёскивая глазёнками.
– Большинством голосов председателем собрания избран Аполлинарий Гермогенович Пшепшепшетский, – объявил ведущий, – попрошу теперь без шуток, ибо я беспорядка не потерплю!
– Секретаря ещё не выбрали, – ехидно вставил Рыжиков, – а без секретаря собрание не считово.
Пшепшепшетский только зубами заскрежетал. И ничего ведь не сделать с этим склочником. Развели тут, понимаешь, демократию!
– Хорошо. Теперь приступим к выборам секретаря собрания. Какие будут предложения?
– Меня предлагаю, – торопливо выкрикнул Рыжиков, – я достоин!
Пшепшепшетский, посчитавший было, что зловредность Рыжикова иссякла на процедуре выборов председателя, только устало вздохнул.
– Ещё будут предложения по кандидатурам? Напоминаю, надо ещё хотя бы одну.
Собрание молчало. Кто дремал, кто ковырялся в носу, кто смотрел в окно или ловил блох в шерсти впереди сидящего. Словом, всё было как обычно.
– Библиофил, ты что молчишь? – рассердился председатель. – Выдвигаешь свою кандидатуру или нет?
– А я что? Я не знаю…
Библиофил был слишком интеллигентен, он жил в библиотеке. И, с трудом перенося хамский напор Рыжикова, соперничать с ним не хотел.
– Если ты не знаешь, то я знаю. Предлагаю кандидатом на должность секретаря собрания Библиофила Евелпистовича. Как там у тебя фамилия?
– Ариал-Двенадцатый.
– Итак, вторым на должность секретаря собрания претендует Библиофил Евелпистович Ариал-Двенадцатый. Голосуем в порядке поступления кандидатур. Кто за то…
– Подожди, – оборвал его Рыжиков, – а мы ещё кандидатуры не обсудили.
Вася уже видел, что Рыжиков – ещё тот юморист, и забавляется сейчас от души, требуя от Пшепшепшетского буквального соблюдения процедуры ведения собрания. «Такого бы работника мне на предвыборные собрания и диспуты, – думал он, – что угодно заболтают, засмеют и доведут до абсурда.»
– Кто желает обсудить кандидатуры? – послушно спросил председатель.
– Я желаю обсудить Библиофила, – сказал Рыжиков, – мне вот интересно, а почему это он в шляпе? Да ещё и в очках в придачу?
Тут уж не только Вася, всё собрание откровенно ухахатывалось, наблюдая за поединком Пшепшепшетского и Рыжикова.
– Рыжиков! – закричал председатель. – Я тя в бараний рог… ну, то есть сниму тебя с голосования… согласно скрижалям…
– А нетути такого в скрижалях, – сказал Рыжиков, – ты их сам прочитай для начала, а потом и козыряйся образованностью, если сможешь!
Джон Пендергаст, граф Голубая Шкурка, томился от безделья. Решения по тому вопросу, с которым Его Величество отправил его к этим варварам, он пока не дождался. Проклятые варвары тянули с ответом. То у них, видите ли, престольный праздник, то лорд Докука уехал в свою вотчину по делам, а если он и на месте, то местные придворные писцы, или как там они на здешнем тарабарском языке называются – дьяк энд под-ячи, тянут время, похоже, выжидают подарков. Отговариваются то занятостью Докуки, то собственной, то начинают смеяться и рассуждать что-то насчёт осадков в ближайший четверг или «когда канцер свистнет на маунтин». Так ведь и говорят, мерзавцы.
А он, между тем, поиздержался. Хозяин постоялого двора плату берёт совсем уж несуразную, да ещё вперёд требует. И эти… грум с поварёнком… что ни день – требуют новых подарков. Подавай им изумрудные подвески да золотые с рубином и карбункулом перстни. Зря он, наверное, взял с собой двоих, хватило бы и одного грума. А то обнаглели совсем…
Пендергаст вздохнул. Сколько ему ещё торчать здесь, на краю света. Как далеко прекрасный Лондон! Если эти варвары будут тянуть с ответом, неизвестно, хватит ли золотых на кров и еду. Придётся занимать, а это так не хочется. А может, написать письмо королю? Три недели туда, три недели – обратно. Неужели Его Величество не ссудит своего посланника деньгами? Особенно, если намекнуть, что вопрос близок к разрешению? Пендергаст достал чернильницу с пером, песок, лист бумаги и уселся за стол.
Рыжиков, наконец, угомонился. Секретарём собрания, как и следовало ожидать, был выбран Библиофил. За него проголосовал и сам Рыжиков, мотивировав свой выбор следующим непробиваемым аргументом: «Да по хрену!»
– На повестке дня один вопрос, – сказал Пшепшепшетский, – заявление Пантелеймона Авессаломовича Пыхтяркина. Суть его он сейчас изложит сам.
Авессаломыч взобрался на печку, чтобы его было видно из последних рядов. Откашлялся, словно провинциальный конферансье на сцене дома культуры, и начал.
– Братья! Все вы знаете меня как честного домового. Я всегда честно нёс свою службу, честно присматривал за домом и честно требовал от хозяина дома соблюдать отеческие обычаи.
«Плохо, плохо начал – подумал Вася, – в одном предложении три раза слово «честно» – какой же олух этому поверит?». Но, очевидно, тонкости домовничьего менталитета были Васе неизвестны, так как собрание внимало речи вполне серьёзно. Авессаломыч между тем продолжал разливаться:
– Все вы знаете меня, братья. Вместе мы провели немало времени, совершенствуя своё умение в игре в дурака. Как все помнят, я больше выигрывал, чем наоборот. И за шестьсот лет знакомства немало щелбанов я понаставил многим уважаемым братьям моим…
