Борис Орлов - Начало великих свершений
– А могу я уточнить, обер-лейтенант, что все-таки произошло? Если возможно, поконкретней.
Затягиваясь ароматным дымком "Элиты", обер-лейтенант сообщает, что унтершарфюрер Буш и рядовой Нернст из дивизии "Викинг", силой ворвались в дом одного из жителей Сент-Мари-дю-Монт Буршада, нанесли ему и его жене несколько ударов, зверски изнасиловали пятнадцатилетнюю дочь Буршада, Ирен, а когда отец, очнувшись от побоев, схватив охотничье ружье, решил вступиться за честь дочери, отобрали оное ружье и тяжело ранили хозяина, а его сына, Лео Буршада, четырнадцати лет застрелили наповал. Вот и все. Мэр деревни, г-н Рено, вызвал по телефону полицию, которая и задержала негодяев на месте преступления.
Бросаю взгляд на парней. Те, не взирая на протесты жандармов и злобный рев собравшейся толпы, пытаются лепетать, что девчонка сама зазвала их в гости, а там дикие нормандцы пытались ограбить их и убить. Врут, конечно, но не на все сто…
– Вот полюбуйтесь, герр оберст, на плоды их трудов! – обер-лейтенант пылает праведным гневом.
М-да. Ну, что тут скажешь? Конечно, девица выглядит на все двадцать, и, скорее всего, сама строила куры ребятам. Да и юнец смотрится не на четырнадцать, а на все восемнадцать, с мощными плечами и тяжелыми кулаками. Но убитые "валлонцы", которые теперь признаны германскими гражданами, это, доложу я вам, плохо. Очень плохо…
Неделю назад двое солдат, виновные лишь в том, что избили торговца вином, ломившего непомерную цену за свою кислятину, получили по семь лет крепости. А тут, похоже, пахнет расстрелом. Фюрер ласкает новоприобретенных граждан, стараясь поскорее сделать из них немцев. Это правильно и разумно, но ребята из нашей дивизии…
– Обер-лейтенант, прошу Вас, отойдемте на минутку.
Мы отходим за танки, и я тихо говорю ему:
– Послушайте, Дитц. Я понимаю, что моя просьба насквозь противозаконна, но нельзя ли как-нибудь отпустить этих ребят. Ну, в конце концов, что такое пара приконченных "лягушек", по сравнению с рыцарями СС?
Обер-лейтенант бурно протестует. Во-первых, это не лягушки, а граждане Рейха, во-вторых, изнасилование – тяжкое преступление, в-третьих, перед законом все равны.
– И потом, господин оберст, я просто не могу их отпустить. Мэр вызвал полицию, он начнет жаловаться, а тогда – прощай погоны…
– Ну, дружище, если дело только в этом, – я открываю бумажник. Не густо, но кое-что есть. – Вот Вам триста пятьдесят рейхсмарок. Больше у меня нет, даю слово. А с г-ном Рено я сейчас все улажу. Договорились?
– Да, конечно, – в его голосе звучит сомнение, – но только если Вы, герр оберст все уладите с мэром…
Я подхожу к человеку, который с важным видом стоит впереди толпы.
– Господин Рено?
Он гордо кивает. Достаю их кобуры "Лахти", приставляю ко лбу мэра, нажимаю на курок. Ну вот: нет человека – нет проблемы!
Толпа с визгом отшатывается. Ко мне с обалдевшим видом бежит обер-лейтенант Дитц.
– Спокойно, обер-лейтенант. Как герой России и штаб-офицер дружинных войск я вне Вашей юрисдикции. Арестовать меня может только СД. Можете подать на меня рапорт, в котором не забудете указать, что я убил британского шпиона и тайного еврея. Шарфюрер Буш! В машину, марш. Ты – на броню. Всего наилучшего, обер-лейтенант!
Отъехав от Сент-Мари-дю-Монт километров на пять, я вновь останавливаю роту, строю личный состав и объявляю обоим "героям" по три наряда вне очереди. Думаю, что этого с них достаточно, для поумнения…
– Герр оберст, разрешите обратиться?
– Что? Ты думаешь, Буш, что я зря влепил вам наряды?
– Нет, герр оберст. – он мнется. Мы знаем, что Вы дали за нас деньги. Мы вернем. Если не сможем сразу, то по частям.
– Пошли прочь, обезьяны. Ваши дурацкие башки не стоят и трех пфеннигов. А если я дал что-нибудь сверх этой цены, то только потому, что у меня слишком доброе сердце… и еще я думаю о ваших матерях…
Полковник Всеволод Соколов. Октябрь 1940.
Прощай, la belle France! Интересно, какой идиот догадался обозвать эти серые унылые скалы и заболоченные поля "прекрасной Францией"? Дивизия СС "Викинг" сформирована, и подготовлена самым лучшим образом, как только можно подготовить новую дивизию за четыре месяца. Конечно, немцев можно было бы надрессировать и лучше, если бы у меня и у других соратников было бы побольше времени. Но с начальством не спорят. "… Немедленно, по получении сего, прибыть в Москву, в распоряжение ГУК Дружинных частей России" – формулировка, не допускающая двусмысленных толкований…
Наш самолет медленно и неторопливо набирает высоту. Танкист спит, удобно устроившись у меня на коленях. Перед посадкой мне говорили, что коты очень плохо переносят воздушные путешествия. Но к Танкисту это не относится: после многокилометровых маршей в душном танке самолет для него – что-то вроде кошачьего рая.
В иллюминатор видно, как синхронно с нами стартуют два здоровенных двухмоторных Ме-110. Это наш конвой. Увы, время военное, и иногда отдельные сорвиголовы с британских островов прилетают чтобы сбить неповоротливый лайнер. После того, как были потеряны два пассажирских борта, Фюрер отдал приказ, чтобы впредь каждый рейсовый самолет сопровождала пара эскортников…
– На Дальнем востоке – то же самое, – делится со мной сосед, скуластый и ширококостный полковник-артиллерист.
– Давно оттуда, соратник? – интересуюсь я.
– Да нет. – Он с уважением смотрит на мою медаль за Гобийский поход. – Ездил вот сюда, помогал "камерадам" береговую артиллерию принимать. А ты, соратник?
У нас завязывается интересная беседа, посвященная, в основном, армиям Антанты и видам их вооружений. Оказывается, нам повезло. У нас был шанс наткнуться на какие-то британские зенитки, калибром целых 94 мм, которые, как утверждает мой сосед еще и посильнее чем немецкие "ахт-ахт". Правда, как добавляет мой словоохотливый сосед, эти пушки можно наводить только централизованно: "хитрые" британцы не оснастили их индивидуальными прицелами. Ну, что ж: чудны дела Твои, Господи.
Затем мы плавно переходим на рассуждения о действиях Союза в Африке, и еще до подлета к Берлину, на голову громим войска Окинлека, одновременно отправляя маршала Бадольо в дом престарелых, а маршала Грациани – под суд. Грациани я помню еще по Испании. Слабенький командир. Весьма. Вообще, из стоящих командиров в Африке сейчас один – генерал-лейтенант Рокоссовский. Хоть и польского происхождения соратник, но генерал – мое почтение!
В Берлине – пересадка. Прощай, тесный "Юнкерс" – здравствуй, просторный "Сикорский"! Прощайте маленькие конфетки, карлсбадская вода и наперсточные рюмочки со шнапсом – здравствуйте, бутерброды с икрой и балыком, полновесные чарки и бадаевский квас. До Москвы добираемся без приключений (и без конвоя).
Из самолета я выхожу слегка пошатываясь, но, несмотря на все усилия соседа артиллериста, не настолько пьяным, чтобы не помнить "… немедленно, по получении сего, прибыть…" Теперь только надо разобраться, где добыть автомобиль…
– Полковник Соколов?
Передо мной стоит есаул из "Корниловской казачей". Вообще-то эти ребята из личной охраны генерала Миллера. И что, его за мной прислали? Ого! Но не козырять же ему? Выбрасываю руку в партийном приветствии:
– Я, соратник. С кем имею?…
– Есаул Щукин. Здравствуйте, соратник. Вам приказано немедленно прибыть к генерал-воеводе. Автомобиль ждет. Ваши вещи и Ваш кот будут доставлены к Вам домой.
Скорым шагом мы идем через летное поле к стоящему длинному лаковому "Руссо-Балту". В салоне машины Щукин протягивает мне какой-то флакончик.
– Что это, соратник?
– Анисовая вода. Прополощите рот. Не стоит являться к генерал-воеводе со следами, – он улыбается, – долгой дороги.
Вот так. Привыкайте, Всеволод Львович – здесь вам не фронт. Здесь вам не тут, там вас научат, как водку пьянствовать и безобразия нарушать. Что ж, стоит прислушаться к совету есаула: вряд ли он проникся ко мне ненавистью вот так, с первого взгляда…
Автомобиль стрелой мчится по московским улицам и, почти не снижая скорости, въезжает в Кремль. У здания Арсенала мы выходим. Проверка документов, широкая лестница, снова проверка документов. В приемной есаул с рук на руки сдает меня адъютанту Миллера, моему давнему знакомцу подполковнику Лемке.
– А поворотись-ка сынку, – Лемке придирчиво осматривает меня, и, видимо удовлетворенный результатом, улыбается, – тебя, Соколов, положительно нельзя отпускать одного: обязательно притащишь какую-нибудь новую висюльку. И ведь сколько раз тебе повторять: нельзя лезть туда, где стреляют! Бо-бо будет.
Лемке дурачится. Мы знакомы еще с академии, и уже там он был таким, никогда неунывающим балагуром. Тем временем я вынимаю из кобуры пистолет, отстегиваю кортик и отдаю их стоящему поблизости вахмистру.
– А тебя, Лемке, положительно нельзя оставлять вблизи от начальства: только-только войдешь во вкус, только-только обустроишься на новом месте: бац! Лемке вспомнил о тебе и доложил, что пора соратника выдергивать, а то жизнь медом покажется.
