Георгий Зотов - Скелет бога
– Каюсь, батюшка, – грустно ответил губернатор. – На хлебной должности состою, а в праздности погряз. Всего-то вшивый миллиард евро присвоил, и кто я после этого? Смеяться будут, честное слово. Какая-то девка сенная из Министерства обороны, и то больше крадёт. Меня ж опустят в колонии, экскурсии будут приводить – вот, смотрите, мужик на губернаторской должности, и горсть копеек стащил. Стыдно! Отпустили бы вы меня, а? Я только пяток миллиардов унесу в дополнение, и можно сидеть со спокойной душой.
Чиновники в первом ряду с презрением отвернулись от губернатора.
– Ни в коем случае, – мрачно заявил Питирим. – Не убедил ты меня достаточно своим раскаянием. Если уж ты, будучи губернатором, ленился бабло крысятничать, кто такому дураку снова должность доверит? Великий грех на тебе, раб Божий, один из семи смертных грехов, зовущийся ленью. Ступай, отсиди теперича недельку в Бутырке, а опосля томись в пятизвёздочной темнице в Крыму, и пущай тебе там полотенца раз в неделю меняют!
Часть зрителей, вздрогнув от ужаса, закрестилась.
– Я говорю «нет»! – подвёл итог Питирим и отвернулся.
– И я говорю «нет», – презрительно бросил Хрисанф, ткнув в кнопку холёным пальцем.
– А он случайно не гей, однако? – встрепенулся Миловидов.
– Точных доказательств не имеется, – развёл руками со сцены Квасов.
– Тогда моя говорит «нет!» – насупился Миловидов. – Этот человек – плохой охотник.
– Голосуем! – постановил Квасов. – Православные, просим слать эсэмэс на номер один-один-один, если «да», и на номер шесть-шесть-шесть, если «нет». От вашего выбора зависит будущее человека! Цена каждого эсэмэс – сто золотых без эндээс, и да хранит вас Господь со всеми прекрасными ангелами!
Зрители замерли, глядя на экран, где быстро менялись цифры.
Внезапно пол под Микулой Селяновичем закачался. С четырёх концов вырвались клубы пара. Зазвучал утробный рёв, и губернатор, простонав фальцетом подстреленной косули, провалился вниз, блестя кандалами. К потолку ударил столб жаркого пламени.
– Ни хрена себе, – с уважением проговорил Евпатий Медовухин. – Он и правда сгорел?
– Да Господь с тобой, – благодушно махнул рукой Святополк Боголюбский. – Это спецэффекты, огонь не обжигает, плюс губернатора полили специальным составом. Напугается, конечно, но на том и держится шоу – зрители должны верить в происходящее. Прикинь, какой человек в России откажется чиновника сжечь живьём?
Евпатий безмолвно кивнул – этого подтверждать не требовалось.
– Мужик падает на мягкие подушки, – развивал повествование Святополк. – Затем тут же массаж, психологи, двести грамм односолодового островного виски, сауна… всё продумано. В конце концов, я тебя умоляю, когда у нас в последний раз сурово наказывали за коррупцию? Это декабристов вешали, большевичков Корнилов расстреливал, подпоручику Мировичу отрубили голову,[30] а со взяточниками иной разговор, ибо одна половина страны даёт, другая берёт. Всех казнить – людей не останется.
Медовухин воззрился на Святополка с уважением, граничащим с экстазом.
На сцену под аплодисменты взошёл улыбчивый человек со стрижкой под «горшок» и рыжей бородкой, на макушке – расшитая красными узорами белая шапочка. Приложив руку сначала ко лбу, потом к губам и затем к сердцу, он произнёс «салям алейкум» и поклонился залу. Это был абрек Рахмат Ахмадов, помилованный государем и в знак особого расположения назначенный правителем Черкесского султаната. На Черкесию и другие кавказские места империи, вроде эмирата Гуниб, казна тратила огромное количество денег. Однако простые жители султанатов, ханств и эмиратов бедствовали, поэтому многие бежали в горы к абрекам, чтобы грабить почтовые фаэтоны.
– Ай, как любит всех Аллах! – Рахмат прикрыл глаза и привстал на кончиках пальцев ног. – Прям обожает, да. И я вас люблю. Потому что все мы дети Аллаха, и как уж Аллах сказал, так и будет, ибо по-другому не случается. Даже если кому-то это обидно.
Отец Питирим повернулся на своём автоматическом кресле.
– А ответь-ка мне, сыне муфтиев, – ласково начал он, – ты сказывал, что деньги из казны империи не берёшь. Откель тогда у тебя в столице мечетей понастроилось столько, что в глаза минаретами тычут? А роскошь бесовская? Как свадьбы, так ты сразу гостям пачки денег под ноги мечешь. Мёду в горах вдосталь нетути, одни сакли да ослики.
– Ай, благослови тебя Аллах, мудрый аксакал, – всплеснул руками Ахмадов. – Откуда беру? Ясное дело – Аллах даёт! Веришь ли, протяну руку в пустоту, не глядя, и хлоп, на ладони чек из воздуха на миллион евро! Задремлю на минутку, сразу видение – надо новую мечеть в городе построить. Поутру выглядываю во двор, а там стройматериалы, рабочие из Персии приехали, смета подписана, и мулла ходит, ждёт. Страшно жить. Я ж слуга Аллаха и царя. Мне столько денег не надо. А они невесть откуда всё берутся да берутся. Спать боюсь, клянусь Аллахом. Проснусь, а кругом опять доллары, евро, золото. Наверное, Всевышний на меня прогневался, иначе вот просто объяснения другого нет.
– Хорошо, мой исламский брат, – сухо проскрипел монах Хрисанф. – Но не хочешь ли ты покаяться в других грехах? Говорят, странные вещи происходят с твоими противниками. То им в подъезде голову проламывают, то они в автокатастрофе погибают, то вдруг в озере тонут… в общем, странно это как-то. Не лежит на тебе грех тяжкий – смертоубийства?
Ахмадов сделал идеально круглые глаза размером с райское яблочко.
– Упаси Аллах! Я в жизни никого не убивал – только один раз таракана и два раза комаров. Почему умирают? Не знаю. Аллах сам наказывает плохих людей, экология у нас ужасная, машины кошмарного качества, в подъездах давно ремонта не было, балки с потолка отваливаются, плавать народ не умеет, а в озёра купаться лезет. Например, губернатор Бабцов сам пошёл с гурией гулять, а это зло супротив Всевышнего… вот Аллах-то его и покарал.
– То есть нет на тебе грехов? – уточнил Хрисанф.
– Нетути, православный брат, – широко улыбнулся Ахмадов. – И рад бы нагрешить, да не могу – Аллах не позволит. Как Иблис и шайтаны ни подбивают, не получается у них.
– Позвольте, однако, – зашуршал кухлянкой Миловидов, – но что насчёт нравственности? У вас недавно с вашего позволения старый князь абреков женился на юной пастушке.
Ахмадов взглянул на охотника так радостно, что мышцы лица затрещали от улыбки.
– А тут ничего не поделаешь, – сообщил он зрительному залу. – Изнасиловала она беднягу. Девушки у нас страсть горячие. Уж что только ни делали – и брачный возраст снизили до пятнадцати лет, и дедушек от них до поры до времени в лесу прячем… а вот не доглядели. Стыдно перед родителями старика до боли. Он и на свадьбе глаза прятал, весь красными пятнами покрылся. Правозащитники подлые куражились – ишь, что в Черкесии-то происходит, девки совсем распоясались! Да, такой уж темперамент здешний кавказский, женский пол рано созревает, и всё – туши свет. Извиняемся, конечно, наше упущение.
Матвей Квасов лихо притопнул в пол расписным сапожком.
– И что скажут наши судьи?
– Я скажу «да», – оглаживая окладистую бороду, пробурчал Питирим.
– Я тоже, – кисло заметил Хрисанф. – Тут попробуй не скажи.
– А я… – заикнулся Миловидов, но тут же наткнулся на красноречивые взгляды соседей, посылавшие ему сигнал: «А тебя, дурак, вообще не спрашивают!».
Эсэмэс-голосование подтвердило полную безгрешность Ахмадова, и он получил в качестве приза хитон с крыльями из натурального лебяжьего пуха. Правитель Черкесского султаната восславил Аллаха и сошёл со сцены под аплодисменты зрителей.
Однако настоящая овация разразилась, когда на сцене возник кумир домохозяек империи – певец Влас Попыхайлов, исполнитель множества хитов, лауреат имперских конкурсов, собиравший аншлаги на концертах от Кронштадта до Владивостока. Зал заполнили стон и вой – сцену горохом усыпали многочисленные предметы женского туалета. Попыхайлов поднимал их, целовал и кидал обратно зрительницам. Тут уж пришлось вмешаться полиции, ибо ситуация грозила перерасти в массовую драку. Подойдя к Квасову, Влас размашисто перекрестился в сторону жюри и взгромоздился на высокий стульчик – вроде тех, что ставят в барах. Рядом с ним по левую руку сел лысый мужчина в тёмном костюме с белым галстуком – продюсер.
Попыхайлов смотрел на жюри и радостно улыбался. Человек в тёмном костюме дал ему съесть с ладони кусочек сахара и показал на кресло Питирима. Попыхайлов схватился за воздух, ища микрофон. Лицо его приобрело плаксивое выражение. Продюсер погладил певца по голове и дал второй кусочек, каковой был с хрустом проглочен. Влас Попыхайлов высунул язык и довольно задышал.
Не выдержав, Питирим повернулся в кресле.
– Это что такое вообще? – вопросил он, показав на существо на сцене.
– А вы не знаете, владыко? – удивился монах Хрисанф, наклонившись к святому отцу. – Это ж учёный орангутанг с острова Борнео. Один турист его привёз ради развлечения, обучил плясать на сцене, а потом по приколу продал продюсерам. Ну, а те шанс не упустили, звезду сделали. Слова нужные сей певец повторять умеет, прочее не требуется.
