Семь дней в июне. - Анатолий Анатольевич Логинов
Потом уже выполз на перрон, спрятался в теньке и начал медленно приходить в чувство. Слегка потрясывало. Но не настолько, чтобы чай разлить на штаны. А на перроне... Я такое видел только в фильмах про войну. Военные сновали туда-сюда. Чего-то таскали. Некоторые выходили за оцепление, показывая какие-то бумажки. И ни одного штатского.
- Здорово! - заорал мне кто-то в ухо так, что я едва не подпрыгнул.
- Фил? - удивился я. - Ты же с вевешниками должен был остаться?
- Аааа... - махнул мой товарищ рукой. - Они там еще неделю проваландаются. Чего мне там делать? Напросился с твоими ехать. Еле уговорил.
- А вчера чего не присоединился?
- Не дошел! - заржал Фил. - Ты тоже вчера передвигался с трудом, как я понимаю.
Вместо ответа я только кивнул.
- Ну, какие новости, чего нового?
Я пожал плечами.
- И у меня ничего. О! Погоди-ка! - Фил вдруг напрягся, ноздри его раздулись - точь в точь охотничья собака, почуявшая дичь.
Я проследил за его взглядом. На краю перрона сиротливо стояли два мента, ошалело разглядывая военную суету вокруг. Они очень четко выделялись в своих черных куртках среди моря зелени. Как они здесь оказались?
Фил подождал, когда рядовой с сержантом отвернутся, осторожно подошел со спины и... Как влепил пендель рядовому под зад! Мент едва не упал. Когда второй развернулся и схватился было за свой ментовский 'укорот', Фил рявкнул на него:
- Х... тебе, а не московская регистрация! Мудак!
- Эээ... Военный... - растерялся мент.
- Пшел вон, сержант. Ты тут вообще, чего делаешь? Иди нах, бомжей нах гоняй...
Потом раздался такой отборный мат, что бегающие мимо бойцы невольно ускоряли шаг. Рефлекс такой армейский. Если кто-то кого-то материт - надо делать ноги и подальше. Пока самому не досталось.
Фил гордо вернулся ко мне:
- Всю жизнь мечтал...
И предложил выйти на площадь трех вокзалов. На мое удивление, выразительно постучал по лбу и потащил меня к патрулю. Всегда удивлялся его настойчивости и упертости. Все-таки он - настоящий репортер. Я, скорее, аналитический обозреватель. Мне по душе сидеть и корпеть над информацией, нежели добывать ее.
Фил без тени сомнения подошел к капитану и сунул под его красные, усталые глаза свои корочки военкора, полученные им вчера в МВД. Я такое же в УФСБ получил.
-Товарищ капитан, нам на телеграф! Срочное задание!
- Без предписания не могу, - буркнул капитан и отвернулся. Фил вздохнул.
- Товарищ капитан, мне через двадцать минут необходимо отправить информацию в штаб Приволжского военного округа. Если вовремя телеграмма не придет - я переведу стрелки на комендатуру и вас лично. Можно ваши документы?
Капитан поморщился, как от зубной боли. Помялся.
- Запрещено!
Вечный армейский бардак. Документов с печатями недостаточно. Нужна бумажка от начальника эшелона, написанная от руки. И толку от этого патруля?
Мы отошли недовольные. И тут Филу в башку пришла идея. Ему вечно в туда идеи приходят. Иногда даже не очень безумные.
Он остановил лейтенанта, за которым тащили тяжелый зеленый ящик два бойца.
После короткого разговора бойцы рванули обратно, а за ящик схватились мы и потащили его. Тяжелый, сцуко! Однако, труд и секс лучшее средство от похмелья.
Комендач только ухмыльнулся, когда мы проходили мимо, а Фил ему показал язык.
Слава Богу, тащить было недалеко. Пара 'Уралов', в которые грузили ящики, стояли у входа в вокзальный сортир. Около них сидел грустный таджик в оранжевом жилете с метлой и совком и что-то напевал по своему, глядя в жаркое небо.
Ящик кое-как закинули, перекурили с летехой и поперлись к площади.
Мать моя родная! Народу! Первый раз в Москве вижу такое количество вояк. Блин, да я ведь и сам сейчас вояка! Непривычно, черт побери! Фил увлеченно щелкал своим фотоаппаратом. Он его называл не иначе как 'фаллической дурой'. Я же просто впитывал атмосферу всеми порами кожи. Я не умею писать сразу. Мне надо впитать звуки, краски, запахи, слова - переварить их. А уже потом выдавать текст. Плохое качество для журналиста. Из-за этого мы вечно ругались с "глав-вредом". Писал я слишком медленно.
Дым, крики, ругань. Очередь в киоски за сигаретами. Какой-то полкаш орет на какого-то майора. Майор потом бежит и орет на какого-то капитана. Капитан мчится материть... И так далее до самого замызганного рядового. Пищевая цепочка в действии.
Фил толкает меня локтем в бок.
- Пойдем телеграмму отправим?
- Какую? - не понял я.
- Шефу. Отправим статейку в газету. Мы на работе или как?
- Мля... Ты представляешь, сколько мы заплатим за пятьсот... Нет. Даже за триста строк?
- Лех... Тебя еще учить и учить, оказывается.
Пока стояли в очереди - офицеры стремились передать весточку домой родным - сочинили текст телеграммы. 'Центре Москвы. Много военных. Гражданские очень редко. Движение перекрыто. Подробности придумай сам. Иванцов, Филимонов'.
Потом еще отправили своим. Я две отправил. На домашний адрес и на адрес мамы. Лиса у меня послушная, но мало ли не успела.
Текст был короткий. 'Все хорошо. Люблю. Волк'
Чего там и кому Фил нацарапал - не знаю.
Когда вышли из вокзала - встали у парапета, наблюдая суету. Какой-то солдатик лихорадочно жрал окорочок. Но не дожрал. Кинул на землю и побежал куда-то. К останкам курицы немедленно подскакал голубь и... Стал клевать.
- Мля... Голубь-людоед! - удивился Фил.
- Не. Зомби. Видишь, у него одной лапы нет? - показал я пальцем на летучую скотину.
- Да... Москва... И как они тут живут?
Резко захотелось пива. Мы поперлись к киоскам у Ярославского. Нет. Обломились. Пива не было.
- Долго тут тусить будем, интересно? - задумчиво сказал Фил.
- Ты мемуары о Великой Отечественной читал? Там по месяцу порой эшелоны стояли. И отправляли без объявления.
И тут мы переглянулись. Не сговариваясь, метнулись в сторону перрона...
Фу! Стоит, родимый.
- Ладно, пойдем в вагон. Все равно больше делать нечего, - предложил я.
Ну и пошли.
Заглянули сначала в наше купе. Калинин так и не возвращался. На столе по-прежнему стояла початая литруха 'Кедровой', открытая банка тушенки, черствел хлеб и сохла разрезанная луковица. Пошли в штабной вагон. Под него приспособили бывший вагон-ресторан. Однако часовой нас туда не пустил. Совещание, грит, идет. Уболтал Фила перетащить вещи в наше купе. Все одно там, кроме меня и Сашки Калинина никого
