Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин
Да, я ворчу. Ворчу потому что помню, как в сентябре подкрадывался к стае уток, которая плюхнулась передохнуть в маленькое озерцо посреди непроходимого болота.
Я полз по качающемуся моховому покрывалу, толкая перед собой ружьё. Из-под мха выступала холодная вода, рукава, колени и живот промокли насквозь. Но я подобрался на дистанцию выстрела, и когда утки взлетели, метким выстрелом влёт сшиб одну. Она упала в воду, а лодки или собаки у меня не было.
И тогда я разделся и полез в чёрную торфяную воду без дна. Потому что убитую или раненую добычу бросать нельзя. Неправильно.
Ещё два выстрела из середины стрелковой цепи. На этот раз торопливые, почти слившиеся в дуплет. И тишина.
Чёрт! Или промах, или зверь легко ранен, и сейчас уходит в чащобу, а потом придётся несколько часов добирать его.
Ещё выстрел с той стороны. И весёлый голос:
— Кабан дошёл!
Ага! Кто-то из соседей подстраховал мазилу.
Выстрел на моём фланге!
Звучит громко — значит, стрелки уже близко. Пора кричать громче и давать сигнал к окончанию стрельбы. Но что же за зверь так упорно не хотел выходить под выстрелы?
— Волк дошёл!
Значит, попала-таки в оклад волчья стая. И теперь одним серым на моём участке меньше. Это хорошо.
Я уже взялся за ремень ружья, чтобы снять его с плеча, вынуть патроны и протрубить отбой.
И вдруг увидел волка.
Волк стоял, не шевелясь, он замер возле толстой берёзы, словно изваяние. Я не видел его движения, но почувствовал пристальный немигающий взгляд. Волк смотрел прямо на меня, словно оценивая — сумеет уйти, или нет.
Я остановился, потянул из-за спины ружьё. В этот момент снова грохнул выстрел. Волк одним прыжком сорвался с места и полетел вбок, на свободное пространство. Его длинное серое тело словно стелилось над самой землёй.
Я вскинул ружьё, поймал на мушку лобастую голову, дал упреждение. Ну, давай! Сверни на меня, уходя от линии стрелков!
Но волк так и бежал вдоль линии, пока не скрылся между деревьев. Стрелять было нельзя — промах, рикошет, и пуля отлетит к стрелкам.
Чёрт!
Ну, ладно! Никуда ты не уйдёшь. Наступает зима, и каждый твой волчий шаг будет отчётливо виден на снегу. Ещё встретимся!
Я переломил ружьё, вытащил патроны и затрубил отбой.
Лося — красавца весом в полтонны — добыл Владимир Вениаминович. Вот только рог у сохатого был один — второй он уже успел сбросить. Это несказанно огорчило психотерапевта. Он с безутешным видом расхаживал возле добытого великана.
— Мечтал трофей в кабинете повесить, а это что? Единорог — мифический зверь!
— Не расстраивайся, Володя! — подначивал его Георгий Петрович. — Рога в доме — не к добру.
Сам Георгий Петрович был молодцом. Метким выстрелом из «Зауэра» он добрал кабана, которого легко ранил соседний номер. Причём сделал это не второпях, а пропустив зверя за линию стрелков, почти на предельной дистанции.
— Есть ещё умение, — улыбался Георгий Петрович.
Мой отец взял матёрую волчицу. Зверюга, размерами с немецкую овчарку, лежала на земле, вытянув оскаленную морду и поджав лапы, словно и после смерти ещё убегала от опасности. На жёлтых клыках застывала розовая пена. Выйдя к стрелкам, волчица шарахнулась в сторону, и пуля угодила ей точно под лопатку.
Снег под волчицей таял, пропитываясь красным.
В целом, охота удалась. Подранков не было, а значит — уже сегодня охотники могли возвращаться в Ленинград с добычей. Кое-кто хотел заночевать на базе — отметить удачную охоту. Но Тимофеев решительно отговорил мужиков.
— Отметим непременно, — пообещал он. — Но недолго, и все вместе возвращаемся по домам. Автобус ждать не станет. Да и у Андрея Ивановича много дел.
Принялись разделывать добычу. Ножи тупились о толстую лосиную шкуру, их приходилось часто править на оселке.
Рог достался Валере Михайлову. Он хотел честно выкупить его у Владимира Вениаминовича, но Беглов только махнул рукой:
— Да забирай так! Зачем мне один рог?
— Вот! А я рукоятки для ножей сделаю, — заулыбался обрадованный Валера.
— Чёрт! — выругался отец.
Он затеял снимать с волчицы шкуру, и теперь на его ладони, с тыльной стороны кровил глубокий порез между большим и указательным пальцем.
— Нож соскочил!
У меня в рюкзаке на такой случай нашёлся йод, бинты. И перекись водорода. Тампоном с перекисью я остановил кровотечение, обработал йодом края раны и забинтовал отцу кисть.
— Осторожнее надо, батя!
— Ерунда! До твоей свадьбы заживёт.
— Приедем в Черёмуховку — попрошу Трифона глянуть, — сказал я.
— Да что там глядеть, — отмахнулся отец. — Царапина!
— Царапина — не царапина, а нож не стерильный.
Отправив отца к костру, я закончил снимать шкуру с волчицы. В рюкзак она не влезала, поэтому я свернул шкуру в рулон и крепко перетянул ремнём.
— Только уговор, батя — скоблить и выделывать её будешь сам, дома. Мне некогда.
Мы закончили разделку туш. Кабанью шкуру за ненадобностью оставили в лесу. От лосиной отрезали только голени — на камус. Этими кусками шкуры с коротким жёстким волосом удобно подбивать охотничьи лыжи, чтобы не откатывались назад при ходьбе.
Мясо разделили на примерно равные куски по числу охотников. Несмотря на тяжёлую ношу, к базе шли бодро, весело переговариваясь. Время едва перевалило за полдень — ещё можно было наварить сытной мясной похлёбки и отметить успех стопкой-другой чего-нибудь крепкого.
— Георгий Петрович! — обратился я к генералу. — Если хотите — поезжайте сейчас в Черёмуховку. Ключ от дома я вам дам. Баня открыта, воды я вчера натаскал. Только захватите с собой отца и непременно загляните по дороге в медпункт.
— А что, — задумался Георгий Петрович. — И в самом деле, поедем, Володя? Пока Андрей Иванович тут хлопочет — мы у него еду приготовим и баню натопим.
— Поехали, Георгий Петрович! — пробасил Владимир Вениаминович.
Я заметил, что на людях он никогда не называет генерала Жорой, а только по имени-отчеству.
Рустам быстро забросил их тяжёлые рюкзаки в кузов «Уазика». Отец хотел было остаться — помочь мне, но я был непреклонен.
— Батя, поезжай с Георгием Петровичем. И непременно покажи порез Трифону.
В самом деле, повязка на руке отца промокла от крови.
Сам я вернулся в Черёмуховку, когда уже стемнело. Остановил
