Комсомолец. Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
— Гражданин! — взревел голос Аверина. — Что вы себе позволяете?!
Слава ощупывал себя, будто пытался найти на теле раны. Грозно хмурился (в стекле витрины отразилось его лицо). Обернулся к нам, махнул рукой.
— Мужики! — прокричал он. — Сюда! На меня напали!
— Что случилось?! — в тон Славке прокричал Могильный.
Я придерживал Пашу за плечо, помог ему дошагать до Аверина. Могильный тихо цедил свозь зубы обещания непременно («завтра же!») купить себе новые ботинки, потому что «ходить на коньках» он «не привык» («я же не эскимос!»). Лишь поравнявшись с Авериным, Паша замолчал. Мы смотрели, как староста поправил повязку (будто нарочно привлекал к ней внимание Феликса), склонился над ошалело вращавшим глазами доцентом. Не подавал вида, что узнал в «нарушителе» своего институтского преподавателя.
— Гражданин! — вещал Слава. — Нападение на добровольца народной дружины закон приравнивает к нападению на должностное лицо при исполнении обязанностей! Гражданин! Вы нарушили сразу три статьи уголовного кодекса РСФСР! Нет, четыре! В частности, статью восемь «совершение преступления умышленно»! Статью двенадцать!..
Староста обрушил на Феликса мешанину из номеров то ли вымышленных, то ли реальных статей уголовного кодекса. Склонялся на Попеленским всё ниже, будто намеревался не только забросать того обвинениями, но и судить, немедленно огласить приговор и привести тот в исполнение — немедленно. Примерно таким же образом я, в бытность студентом (в девяностых годах), будил ночью своих приятелей и требовал у тех немедленно рассказать, где они спрятали «ключи от танка».
— Я случайно, — бормотал доцент.
Он жмурился от яркого света фонаря, светившего за спиной Аверина, прикрывал глаза рукой.
— Простите, товарищ… — тараторил Феликс. — Гражданин… Я… Как же это? Я не хотел… Я… Не знаю, как так получилось…
— Виктор Феликсович! — вдруг воскликнул Слава.
Повернулся к нам.
— Паша, помоги.
Парни ухватили доцента за руки, резким рывком подняли того с земли — будто бы выдернули из грядки репу. Попеленский не сразу, но всё же разогнул колени. Он стал на ноги сперва нетвёрдо и неуверенно, явно собираясь при малейшей угрозе вновь плюхнулся на заснеженный тротуар. В его растрепавшейся бороде запутались снежинки. Шапка математика осталась на земле — маскировалась под сугроб. Хорошо заметная проплешина в волосах доцента влажно блестела.
— Как же вы так, Виктор Феликсович? — говорил Слава. — Осторожнее нужно ходить. Время-то позднее. А если бы вы бросились не на меня, а на милиционера? Или на бандита? В такое время кого угодно можно встретить. Могут и молотком по голове приголубить…
Славка заботливо нахлобучил Папеленскому на голову норковую шапку, сейчас походившую на снежный ком. Феликс не сопротивлялся. Вглядывался в лица дружинников. Вздрагивал, когда Могильный и Аверин в четыре руки стряхивали с его одежды снег. Я наблюдал со стороны. Не вмешивался. Молчал. Намерения дружинников стали мне понятны. И я не мешал им: полагал, что Слава и Паша лучше меня представляли, как лучше подрулить к доценту с «предложением». Видел, что испуг в глазах Феликса уступил место удивлению.
— Аверин? Могильный?
Доцент говорил неуверенно, чуть дрожащим голосом.
— Это мы, Виктор Феликсович, — сказал Пашка. — Представляете, как вам повезло?
— П…почему?
— А если бы вы набросились на других дружинников? — спросил староста. — Представляете, что было бы тогда?
— Я?
— Ну не мы же! — заявил Слава. — Тогда бы вас точно повели в отделение. Правильно говорю, Паша?
— Абсолютно.
— Зачем… в отделение? — спросил доцент.
Он устремлял взгляд то на лицо Аверина, то заглядывал в глаза Пашке.
— Ну как же… Ууу!
Слава скривил губы, помахал перед своим носом рукой.
— Всё понятно, Виктор Феликсович! — сказал он. — Вот, значит, в чём дело!
— В чём? — переспросил Феликс.
— Да вы пьяны! — заявил Слава. — Признавайтесь, сколько выпили? Пол-литра водки? Больше?
Попеленский отпрянул от него — едва ни врезался спиной в стеклянную витрину.
Воскликнул:
— Да я!.. Чуть-чуть! Какие пол-литра?!
Его голос сорвался на жалобный писк.
— Нет, Виктор Феликсович, — сказал Могильный. — От «чуть-чуть» люди обычно так не раскачиваются. И не бросаются ночью на дружинников.
— Пол-литра, не меньше, — заключил Аверин.
— Нет! — настаивал доцент. — Сейчас была зачётная неделя, вы же знаете!..
— Знаем, Виктор Феликсович.
— Конечно.
— Это от усталости!.. — сказал Попеленский. — Шатает… слегка.
— Мы всё понимаем, Виктор Феликсович! — заверил Аверин.
— Конечно, понимаем, — сказал Пашка. — Вам повезло, что вы… устали во время нашего дежурства. Только представьте, что случилось бы, повстречай вы не таких понимающих людей, как мы.
— Что… случилось бы? — спросил Феликс.
— Ооо!.. — протянул Могильный.
— Сперва, вас доставили бы в ближайшее отделение милиции, — сообщил Слава. — Составили бы протокол задержания. Там упомянули бы ваше недостойное советского гражданина поведение…
— Да я только!..
— Мы всё прекрасно понимаем, Виктор Феликсович! — прервал возражения доцента Павел. — Вы сами спросили, что было бы, если бы сегодня около сквера дежурили не мы.
— … Ещё написали бы о нападении на добровольцев народной дружины…
— Я не…
— А после, либо оформили бы протокол задержания, либо отправили бы в вытрезвитель.
— Куда?! — выдохнул доцент.
Слава снова помахал перед своим лицом рукой.
— Тут я не уверен, — признался он. — Это нужно уточнять у милиционеров. Но точно: или заперли бы вас в камере, или отправили бы в вытрезвитель — одно из двух.
— А на работу бы вам послали «письмо счастья» — это без сомнения, — сказал Паша.
— Что… пошлют? — поникшим голосом спросил Попеленский.
— Ничего не пошлют, — сказал Аверин. — Говорю же: повезло вам, что повстречали именно нас.
— Правда?
— Конечно! — заверил Могильный.
Я наблюдал за устроенной парнями разводкой — словно вернулся в девяностые года. Тогда патрулировавшие город милиционеры вот так же приставали по вечерам к подвыпившим прохожим, «сшибая» с тех «малую денежку». Никто не возмущался: признавали за стражами порядка право на подобный заработок. Бывало, люди в форме и с автоматами обчищали и мои карманы
