Утро под Катовице-2 - Николай Александрович Ермаков
Ускорившись, но не забывая об осторожности, мои бойцы стремительно приближались к вражеским позициям. Наши ротные минометчики, следуя моему плану, разместились за подбитым немецким танком и принялись обстреливать врага, стараясь выбить пулеметы. Я же, наконец достиг дистанции, откуда мог результативно работать из снайперской винтовки и открыл огонь. Первым делом я выбил всех врагов, у кого бликовала оптика (утреннее солнце нам в помощь), это могли быть снайпера, офицеры, корректировщики. Потом принялся за пулеметчиков. Здесь сложнее — выбиваешь одного — пулемет берет другой солдат (у них все пехотинцы обучены работать с пулеметом), меняет позицию и снова начинает лупить очередями. Однако вскоре в дело вступил наш новый штатный снайпер Еремеев, вместе с которым мы смогли серьёзно снизить огневой потенциал обороняющихся, благодаря чему рота последние двести метров шла уже почти без сопротивления. Дойдя до немецких позиций, стало ясно, что они отступили, очевидно поняв, что не смогут удержаться. Причем покинули свои окопы они аккуратно, что называется, по-немецки — трофеев почти не было, всё утащили, разве что сапоги на немногочисленных трупах оставили. Так как у меня был только приказ захватить вражеские позиции, я приказал занять оборону и отправил вестового к комбату. Иванов прибежал обратно уже через пару минут с приказом наступать дальше. И мы пошли.
Немцы использовали каждую возможность, чтобы устроить засаду, обстреляв нас из пулемета или накрыв минами. Поэтому продвигаясь вперед, мы несли потери, практически не видя противника и лишь три раза за весь день у меня вместе с Еремеевым получилось заранее вычислить засады, которые мы хорошо проредили снайперским огнем. К вечеру мы продвинулись на десять километров, потеряв ранеными и убитыми половину роты. Впрочем, в других подразделениях полка ситуация была ещё хуже. После захода солнца наступление было остановлено, я отослал комбату рапорт о боевых действиях за день и примерно через час меня вызвали на совещание. Гусев, очевидно, уже успел крепко получить по шее от полкового начальства за низкие темпы наступления и высокие потери, поэтому говорил он на повышенных тонах с применением богатой палитры русской обсценной лексики и несколько раз стукнул по столу. Но, не смотря на красочность эпитетов, ничего конструктивного он не сообщил. Продвигаться надо быстрее, врага обнаруживать раньше, действовать умело, а кто сорвет наступление, тот будет нести персональную ответственность вплоть до трибунала. Глубоко замотивированный, я вернулся в расположение роты, где собрал командиров взводов, пересказал указания комбата, напомнил им о личной ответственности за караулы и завалился спать.
Ночь прошла без каких-либо эксцессов и утром мы продолжили наступление. Логично было бы ожидать, что сопротивление немцев усилится, но в действительности мы щли несколько часов не встретив никакого отпора, пока не приблизились к окраинам крупного села, откуда немцы при нашем появлении открыли плотный минометный и артиллерийский огонь, заставив батальон отступить с потерями. Вскоре пришел приказ окапываться, причем особо было указано, чтобы рыли не ячейки, а траншеи. Осмотревшись, я пришел к выводу, что место для позиций здесь удобное, имеется небольшая высота, удобная для обороны и наблюдения, по обоим сторонам от которой есть рощицы пригодные для обеспечения роты древесиной. Плохо только то, что вода далеко, но ничего, назначим водоносов. Распределив между взводами участки обороны, я отправился в расположение батальонного начальства, чтобы узнать последние новости. Там я нашел только Якова Моисеевича, нашего юного комиссара, руководившего земляными работами.
— О, товарищ Ковалев! — тот радостно подошел ко мне навстречу и протянул руку для приветствия, — Вы к комбату?
— Не так чтобы конкретно к нему, просто хотелось бы прояснить насчет наших дальнейших планов, чтобы знать, насколько капитально надо обустраиваться.
— Ну, это и я Вам могу сказать — закапывайтесь максимально капитально. Нам приказано встать в оборону, чтобы обеспечить фланг наступления. Дальше в ближайшее время не пойдем.
— Спасибо, это я и хотел узнать. Разрешите идти?
— Ну что ты так всё по уставу? Не разрешаю, пойдем, я тут как раз собирался кофе попить. Твои там без тебя за час не пропадут?
— Да нет, они так-то парни взрослые.
— Тогда пойдем!
Он показал рукой направление и сам пошел впереди. За деревьями была небольшая поляна, на которой лежали толстые бревна и около бездымного костерка суетился боец из хозвзвода. Увидев нас, он вытянулся по стойке смирно и доложил:
— Товарищ старший политрук, кофе готов!
— Свободен пока, Чернов, иди там на строительстве землянки помогай!
— Есть!
Боец удалился, а мы сели на бревна и комиссар разлил ароматный напиток по кружкам, после чего, покопавшись в стоявшем здесь же вещмешке, достал плитку немецкого шоколада, разломил её и протянул мне половину. Взяв её, я попросил:
— А можно обертку посмотреть?
Политрук протянул мне бумажку со словами:
— В немецком штабе нашли, фашисты драпали так, что самое вкусное забыли!
— Надеюсь, Вы его ещё не ели? — спросил я, после ознакомления с упаковкой.
Захаров застыл с поднесенной ко рту шоколадкой.
— А что? Ел вчера, перед сном.
— И как спалось?
— Нормально, а в чем дело-то?
— От такого шоколада должна быть бессонница и работун.
— Рабо… чего?
— Работун, то есть хочется работать, что-то делать, на месте не сидится.
— Интересное слово… Рабо-тун… Но нет, нормально спал.
— Может обертка была другая?
Он посмотрел на бумажку и кивнул:
— Ага, другая, но ты можешь нормально объяснить, в чем дело?
— А Вы, Яком Моисеевич найдите в вашем волшебном мешочке другую шоколадку, и тогда, под кофеек, я буду иметь вам кое-шо интересное сказать.
Захаров ухмыльнулся, вновь порылся в мешке и достал ещё одну плитку:
— А эта пойдет?
Придирчиво осмотрев упаковку, я вынес свой вердикт:
— Вполне, а первую уберите, но не выбрасывайте, может пригодиться, — отломив половину от второй плитки, я откусил и запил кофе, — А коньячка, немцы там случаем не забыли?
— Забыли, — со вздохом кивнул политрук, — Но пришлось всё отдать в штаб полка, хорошо, хоть шоколад да кофе разрешили оставить.
— Печально, ну да ничего, переживем, — я отпил ароматного напитка и продолжил, — Так вот, что касается того шоколада — можете посмотреть, что на упаковке
