Илья Стальнов - Ночь пяти стихий
– Ты взял?
– Нет, не взял. Погладил его по голове и говорю:
«На что мне твоя игрушка? Пущай у тебя остается». И знаешь, в первый раз в жизни жалость во мне проснулась.
– Ну а потом?
– Возвернул я ему игрушку, значит, а потом за шейку его взял и придушил. Нечего меня было до слез доводить.
– Так то ж злодейство неописуемое! – не выдержал Гришка.
– А то как же. Конечно, злодейство. Потому молю Бога о прощении неустанно и после каждого убиенного часть денег вырученных на храм жертвую. А уж о свечках и говорить нечего – столько их наставил, что если разом запалить – ночью на Земле день будет.
Гришке стало совсем плохо. Как же он раньше не замечал – сам сатана царит на этом болоте. Да разве только здесь? Был он и там, где шляхтичи жгли деревню, в которой жил Гришка. И там, где травили Гришку собаками. Там, где в самый жестокий голод купцы и мироеды прятали зерно. И тогда, когда пожирал на Руси с голоду человек человека. Когда топтали недруги православную землю. Когда жгли неземной красоты пятиглавые храмы и отдавали народ на поругание. И Герасим Косорукий был с сатаной запанибрата, и атаман Роман, и Евлампий. У Гришки будто глаза открылись на эти оргии бесов, терзающих попавшихся им на глаза несчастных, пробуждающих в душах самое мерзостное, отвратительное, что есть там. И ведь бесы эти вполне могли овладеть и его душой, и со Временем он мог бы стать их слугой, как Убивец, как Косорукий.
Гришка почувствовал, что задыхается здесь. Стало легче, когда он подумал, как скоро встретится с Варварой.
– Куда это ты собрался? – спросил Сила, видя, что Гришка хочет куда-то улизнуть.
– Не могу, дух здесь болотный. Хочу проветриться. Сила внимательно посмотрел на него. Гришка съежился и покраснел под острым изучающим взором.
– Оно, конечно, – усмехнулся Сила, – дело молодое.
Гришка покраснел еще сильнее.
– Изменился только ты, Гришка, в последнее время. Смотри – доходишься. Попадешь народу в лапы, отходят тебя поначалу палками – на деревне не любят, когда чужие их девок щупают. Могут и воеводе отдать – узнаешь тогда, что такое Сибирь и зачем Иоанн Грозный ее присоединил. Да посмотри, как на тебя Евлампий смотрит. Косо. Подозревает. А с ним шутковать – все равно что голову волку в пасть класть.
– Но почему? Чего ему от меня надо?
– На то свинье и рыло, чтобы она рыла. Говорю же, подозревает тебя. Он всех подозревает в помощи воеводе. Не ходи пока никуда. Не ищи лиха там, где его нет.
– Но я должен идти.
– Смотри.
Квакали лягушки, крякали болотные утки, трясина хлюпала как-то жадно и одушевленно, и верилось, что в глубине болот проживает всякая нечисть, ждет того момента, когда заблудится здесь случайный путник, которого занесла сюда нелегкая, чтоб забрать его тело и душу. Может, так оно и есть. Ведь исчезли месяц назад без следа здесь два разбойника, и теперь поди разберись – кикимор их прибрал болотный или сгинули по пьянке. Во всяком случае, кроме Гришки, ходить здесь в одиночку мало кто отваживался. Гришка знал тайную тропу как свои пять пальцев. Пожалуй, лучше всех в шайке. Не потому, что он больше других ходил этим путем. Гришка с детства умел ориентироваться на любой местности, будь то лес или шумный город.
Болото кончилось. Пошел влажный лес, с поросшими мхом стволами деревьев, у которых были скрюченные, какие-то ломаные ветви, похожие на тонкие цепкие руки. А вот и низина, недалеко отсюда он должен встретиться с Варей.
Странно, но чем дальше Гришка шел, тем больше на его плечи давила какая-то тяжесть, возникало предчувствие крупных неприятностей, которые могут ждать его впереди. Вспомнились слова Агафона о грозящих испытаниях и опасностях. Беспокойство нарастало с каждым шагом. Шестое чувство подсказывало – не иди дальше, нельзя. Мальчишка остановился и лбом прислонился к шершавому стволу могучего дуба. Сердце билось учащенно.
Возникло жгучее желание повернуть назад, предотвратить нечто страшное, что ждет его. А что ждет – теперь он понимал четко. Идти или нет? А может, опасность грозит Варе? Тогда он должен спасти девушку. Гришка нервно усмехнулся. Глупости. Просто с утра настроение у него испорчено дурными,мыслями, вот и продолжают они лезть дальше, смущая душу. Нечего забивать себе голову всякими выдумками!
Он встряхнул головой, будто пытаясь таким образом отогнать дурные мысли, и решительно направился вперед. Злился на то, что задержался и наверняка опоздал. А что, если она не ждет его, повернулась и ушла. Теперь его волновала только эта мысль, он перешел на бег. Несмотря на то, что в последнее время он отъелся на разбойничьих харчах, набрал сил, все равно бегал плоховато, вскоре начинало колоть в боку и болела сломанная два года назад в Пскове хозяином придорожного кабака нога.
Вот и опушка. Уф-ф, запыхался. А вон и Варвара. Издалека он смог рассмотреть, что она какая-то потерянная. Сердце замерло. Дурные предчувствия овладели им с новой силой. Что-то определенно стряслось.
– Варя, я здесь, – махнул он рукой.
Она оторвалась от березы, у которой стояла, шагнула к нему как-то тяжело, будто готова была упасть, подняла руку. Их разделяло шагов тридцать. Варвара сделала еще шаг, произнесла негромко:
– Гришка.
И вдруг упала на колени и что есть мочи закричала:
– Гришка, не смей сюда! Не смей! Они здесь! Они будут тебя жечь углями!
Гришка остановился в недоумении, не понимая, что же происходит.
– Беги! Они здесь! Беги!
Стрельцы, оправившиеся от неожиданности, выскочили из засады и бросились к Гришке, но расстояние их разделяло пока приличное.
– Во чертова баба! – выругался толстый десятник и, ударив Варвару плашмя саблей по голове, крикнул своему напарнику: – Гляди, чтоб не убегла!
Гришка сначала хотел броситься на помощь и биться отчаянно, как только сможет, лишь бы вызволить Варю. Он уже было сделал шаг навстречу стрельцам – куда только делась былая боязливость Сейчас, пожалуй, впервые он понял, что такое настоящая ярость. К счастью, он вовремя взял себя в руки, как бы очнулся. Даже вооруженному ему вряд ли справиться с одним стрельцом, не то что с четырьмя. Он лишь даст себя легко повязать и не то что не спасет Варвару, а наоборот – окончательно угробит их обоих.
Бежал оттуда Гришка со всех ног. Он слышал, как грянул выстрел и где-то совсем рядом просвистела пуля. Сзади слышался треск ломающихся кустов – преследователи были неподалеку.
– Стой, бесова душа!
Гришка от отчаяния прибавил ходу, хоть это было почти невозможно, и вот шум стал отдаляться. И когда Гришка все-таки оглянулся, то не увидел сзади стрельцов.
«Вроде убег», – подумал он и как сглазил. Больная нога подвернулась, и он упал. Стопа отозвалась резкой болью.
Шум, топот, ругань приближались. Гришка огляделся. Бежать он не мог – с подвернутой ногой далеко не убежишь, только попадешься на глаза преследователям. Гришка отполз к кипе веток и листьев, наверное, натасканных каким-то животным. За ней не так чтобы очень хорошо спрятался, но на первый взгляд заметить его было трудно. Правда, если начнут хорошо искать, то убежище не спасет.
– Где он? – донесся голос совсем близко. – Не видать, не слыхать.
– Сюда побег и исчез, как сквозь землю провалился. Может, схоронился где?
– Да где он схоронится? Эх, нужно догнать, не то Егорий шкуру сдерет. Живой он нам нужен.
– Или мертвый. Лучше мертвый. Разбойничья душа.
– Не, нельзя так.
– А Фролу отдавать можно? Этому разбойничку самому лучше было б быстрее с жизнью распрощаться.
Перепуганный Гришка, затаив дыхание, отодвинулся чуть подальше и неожиданно провалился в полуметровой глубины яму, больно ударившись поврежденной ногой.
– Слышь? – спросил один из стрельцов.
– Вроде треск, – сказал его напарник. – Вон там. Сквозь ветки Гришка видел двоих стрельцов, один из которых был огромен и толст – не кто иной, как десятник Макарий, но мальчишка не знал об этом. Второй – худ и невысок. Худой точно указал в ту сторону, где прятался беглец. Они направились к нему.
– Смотри, куча веток. Может, здесь?
– А вот сумка холщовая, кажись, его. Э, где ты там? Вылазь! Не то быстро башку снесем! – крикнул десятник.
Они саблями начали расшвыривать кучу, подбираясь все ближе к Гришке. Тот уже в мыслях распрощался с жизнью. Он сделал движение, пытаясь встать. Уже не было смысла продолжать играть в эти игры. Он попался.
Вдруг сзади раздался треск и сопение, какая-то тварь сломя голову кинулась в лес.
– О Бог ты мой! – перекрестился десятник. – Так то кабан был. А ты чего, баранья башка, удумал?
– А сумка откуда?
– Обронил разбойник… Фу, пока возились здесь, он, наверное, уже утек…
– Да, теперь точно староста шкуру спустит.
– Пускай ведьме этой. Варварке, спускает. Она его, стервеца, спугнула…
У тлеющего костра, тяжело опершись на дубину, в одиночестве сидел Сила.
– Вечер добрый, – сказал Гришка.
