Андрей Посняков - Корсар с Севера

Судно! Точно – судно. Облезлая рыбацкая фелюка, каких много по всему морю. Наверное, местная.

Адмирал отвернулся к берегу. А когда снова взглянул на море, удивился и насупился. Ведь предупреждали же тупую деревенщину – нечего пока в гавань шляться! О, Мадонна, эта воняющая тухлой рыбой каракатица, кажется, собирается становиться рядом? Они что, не замечают адмиральского флага? Арестовать команду! Эй, Фабио!

…Посланный с адмиральской галеры отряд под командой лейтенанта Фабио Шивезе, обнажив узкие мечи, забрался на палубу убогой фелюки.

…Адмирал Гвиччарди уселся за стол, потянулся к серебряному кубку – подарку самого дожа – и едва успел пригубить терпкое красное вино, как в каюту постучали. Адмирал недовольно поднял глаза:

– Что такое, Фабио?

– Капитан фелюки, синьор. Говорит, что вы его знаете.

– Знаю? Гм… Как его имя?

– Есиф Геленди, синьор.

– Геленди… Геленди… А ну, давай его сюда!

Пахнущий рыбой незнакомец вошел в адмиральскую каюту, едва не сбив с ног лощеного лейтенанта. Более того, адмирал остался с ним наедине… О чем они уж там говорили – известно одному Богу. Только сразу после беседы возбужденный чем-то адмирал вышел на палубу и приказал всему флоту немедленно сниматься с якоря.

Засвистели свистки комитов. Поднялись весла. «Буцефал» занял место впереди флота. Поднятые на всех мачтах паруса поймали попутный ветер. Расправились разноцветные флаги. Флот Венецианской республики вышел в море.

На носу «Буцефала», уцепившись руками в перила надстройки, меж двух кулеврин стоял сам адмирал, синьор Гвиччарди. Ноздри крючковатого носа хищно раздувались, бритое лицо сияло предвкушением радости.

– Ну, Селим-бей, поганая собака! – шептал адмирал, не обращая внимания на стоящих вокруг офицеров. – Видно, пришел твой последний час! Иди же мне навстречу, Селим! Иди!

Ветер трепал белые паруса, раздувал разноцветные флаги. Позади, в деревне, звонили колокола, и сельский священник молился о ниспослании победы воинству венецианского дожа.

Глава 6

Морея – Магриб. Ноябрь 1472 г.

А на улице мрак,

А на улице ветер,

Там гнет и насилье,

Убийство и ссылка.

Галеры Селим-бея подобрались к селению на закате. В этот миг они очень напоминали мурен или им подобных прожорливых зубастых гадин, коими кишмя кишат теплые моря. Быстрые, верткие, алчные. Черные на фоне оранжевого, опускающегося в волны, шара. Дул ветер, легкий и попутный, но на галерах не поднимали паруса – для войны и разбоя парус только помеха, уж слишком много внимания требует от команды и капитана. То ли дело прикованная к веслам шиурма: несчастные пленники, большей частью бедняки, за которых никто не надеялся получить выкуп.

Повинуясь свисткам комита, мерно вздымались весла. Вверх-вниз, вверх-вниз. В такт им из сотен глоток гребцов – грязных, бритых и голых – вырывалось тяжелое дыхание. Суетились, как всегда перед боем, надсмотрщики – затыкали шиурме рты специальной деревянной затычкой, чтоб, не дай Аллах, не вскрикнули, не вспугнули.

Олег Иваныч стоял на носовой палубе «Тимбана», рядом с рыжим немцем Шафихом и самим Селим-беем. В белоснежном тюрбане, в черном с золотом одеянии, седобородый пиратский вождь, опираясь на обнаженную саблю, вглядывался в прибрежные скалы. Надо сказать, выглядел Селим-бей весьма импозантно, словно какой-нибудь персидский сатрап времен царя Дария или Ксеркса.

И о том и о другом Олег Иваныч еще по весне вычитал в толстой пергаментной книжке с серебряными застежками, щедро украшенными мелкими изумрудами. Книжицу подарила ему Софья на день ангела. Весьма, весьма недешев был подарок – трех деревень с холопами стоил, а может, и поболе. Олег Иваныч не хотел его принимать, да, подумав, взял – не стоило обижать любимую женщину. Тем более что уже и тогда вынашивал он планы на женитьбу, вот только ждал Гришиного возвращения из дальнего монастыря. Эх, Гриша, Гриша… Знать бы наверняка, в каком ты месте, – уже сегодня, быть может, свиделись бы. Ну, или завтра. Ведь вот она, Морея! Уж близок, близок черный скалистый берег. Уж слышен прибой, усталый собачий лай и даже блеяние козленка в чьем-то хлеву. Морея…

Селение, у единственного причала которого маячило несколько рыбачьих лодок, размещалось в глубине живописной бухты, густо заросшей по берегам диким виноградом и терновником. Чуть дальше от кромки прибоя белели хижины, перемежаясь с оливами и стройными кипарисами. За оливковой рощей резко начинались уже почти невидимые в наступающей темноте горы, довольно высокие, обрывистые и крутые. В случае нападения с моря наверняка местное население сможет быстро уйти узкими горными тропками: иди потом лови их!

Опытный пират Селим-бей прекрасно понимал это и действовал четко. По его команде галеры замедлили ход, дожидаясь, когда совсем стемнеет. Очень уж не хотелось оказаться в обезлюдевшем селении – а именно это и произошло бы, увидь деревенская стража или случайные пастухи чужие суда. Вот и выжидали. Селим-бей, бросив саблю, по цыплячьи вытягивал шею, не боясь показаться смешным. Боялся другого – посадить судно на прибрежные камни.

«Тимбан», самый крупный, шел первым. Позади – еще три галеры поменьше, рискнувшие последовать за вожаком, едва оправившись от последствий шторма.

Впереди сделалось уже совсем темно. Почти ничего нельзя разобрать, только кое-где в окнах горели светильники. Вот на эти светильники Селим-бей и правил, надеясь на свою память и острый взгляд бывалого моряка.

Олег Иваныч поразился невозмутимому профессионализму разбойничьего вождя и тому, как были вышколены его люди – даже рыжий повеса Шафих был необычайно серьезен. Внезапно Олег взглянул на себя словно бы со стороны: тюрбан, темный плащ поверх легкой кольчуги, длинная узкая сабля. Заправский пират, черт побери! А ведь они, с Яном и Илией, планировали в подобном случае просто сдернуть побыстрее с галеры и уж никак не участвовать в грабеже мирных приморских селений. Ну, Илии это уже поздно, да будет ему земля пухом. Но им-то с Яном еще не поздно?

Вон и Ян стоит сзади, у кулеврин. Кивнуть ему, броситься в воду… плыть… Доплывем? Вряд ли. Не очень-то хорошо плавал Олег Иваныч, а уж Ян – тем более. Тогда что? Ждать погромов? Стать участниками недостойного, постыдного для христианина дела? Ведь уже сейчас пиратские суда мягко ткнутся к причалам. Посыплются на берег сорвиголовы. Алчные, не знающие пощады. И для жителей селения наступит ад! Мужчины, те, кто окажет сопротивление, немедленно будут убиты, женщины – изнасилованы и, вместе с детьми, обращены в рабство.

А если… А если вот прямо сейчас воткнуть саблю в живот Селим-бею, затем ударить Шафиха – вон он, совсем рядом, у кулеврины, с тлеющим фитилем в руках. Улыбается… До поры…

Олег почувствовал, как узкий клинок сабли в руке его словно бы сделался горячее. Два удара. Затем выстрел по корме. А потом? Скорее всего, смерть. Даже если броситься в воду. И не будет ни спасения Гришани – а ведь именно это он, Олег, должен сделать, – ни Новгорода, ни Софьи. Вообще ничего больше не будет.

Да и эти люди: Селим-бей и бесшабашный немец-ренегат Шафих. Кровавые пираты? Да. Но лично Олегу Иванычу они не сделали ничего плохого. Как бы даже наоборот. Шафих – так вообще, считай, «лепший дружбан», собутыльник, неплохой, в сущности, парень. Только вот занятие у них, прямо скажем, хреновое. Но так ли уж виноваты они в этом? А те, кто на берегу, – греческие рыбаки, их жены и дети, – они-то в чем виноваты? В том, что Селим-бею пришла охота хоть так поддержать свое реноме, пошатнувшееся после неудачного рейда? В том, что живут в лакомом для всех пиратов месте? Ведь именно поэтому их вот сейчас, сонных…

Олег Иваныч искоса глянул на немца. Нет, конечно же, он не поднимет на него руку. Тем более так вот подло. Нет… Но…

Мысль еще не успела оформиться окончательно, но Олег уже знал, что делать. Пусть сражение будет на равных. Ну, если и не совсем на равных, то почти. Нехорошее дело – резать сонных людей.

Оп! Олега Иваныча словно бы шатнуло на волне. Да так, что он не удержался на ногах – повалился на Шафиха и – вот ведь шайтан! – так неловко, что прижал тлеющий фитиль, что держал немец, аккурат к затравной полке.

Вспышка! Грохот! Огонь!

Каленое ядро с шипением упало в воду.

– Шайтан бы вас всех побрал! – выругался Селим-бей и тут же заорал приказ. А чтоб теперь не орать? Таиться-то уже поздно!

На берегу услышали выстрел. Засуетились, забегали. Зазвенело оружие, заржали кое-где кони.

– Яй-а-а-лла! Иль я а-алла!

Отбросив конспирацию, пираты с воплями ринулись на берег. Кое-кто утонул, попав под собственные весла, кое-кто переломал ноги о камни. Но большинство выбралось.

Их уже ждали – человек с полсотни, вооруженные короткими копьями-лариссами и мечами. Не Бог весть что, но хоть какой-то отпор.

Зазвенели мечи и сабли, загорелись подожженные пиратами хижины.