Ивакин Геннадьевич - Мы погибнем вчера
– Б-бл… Толь, чего тут происходит-то?
– Там поле заминировано. Противотанковыми. Пехотных вроде нет. Суки, придумали себе развлечение, каждый день сюда гоняют.
– Вот и п-пошли, рано или п-поздно ляжешь тут на этом п-поле.
– Эй, контуженный, ты с кем там шепчешься? – сказал один из пленных.
И тут на поле глухо гукнул еще один взрыв, а потом еще два подряд.
Немцы машинально присели, а потом гурьбой, галдя о чем-то своем, пошли к покалеченным людям. Кто-то там закричал тонко, взахлеб. А гансы третьей – последней – бригаде заорали:
– Halt! Halt!
Потом вновь раздались одиночные выстрелы.
Толик тоскливо посмотрел на Юрку и отрицательно покачал головой:
– Не могу, Юр… Десять человек на совести будет, я лучше сам…
И отвернулся.
Юрка, матерясь про себя, отполз обратно.
– Не хочет, твою мать, – сказал он деду. – За его побег десятерых положат.
Дед пожевал губы.
– Ишь, какой, совестливый. Хороший, видать, мужик. Прицел, кстати, не сбит в этот раз?
– Нормально в-все!
– Значит, тогда сделаем так…
…Уже через минуту они лежали на краю леса. Юра за старой упавшей сухостоиной, а Кирьян Васильевич метрах в пятнадцати от него в какой-то ямке. Немцы как раз вернулись с поля и дали команду последним, оставшимся в живых, пленным продолжать. Надрываясь, те сделали еще несколько шагов, и снова прогремел взрыв.
В ту же секунду Юра и дед выстрелили в спины немцев.
С расстояния в пятьдесят метров промахнуться невозможно. Поэтому двое, среди которых был самый горлопанистый – то ли фельдфебель, то просто унтер – медленно завалились на землю.
Немцы сначала не поняли, что случилось – видимо решив, что товарищей зацепило случайными осколками. Хотя на расстоянии в сотню метров получить осколок от мины, пусть и противотанковой, нереально, но чего не бывает на войне? Они сгрудились над своими камрадами, гортанно разоравшись, словно вороны.
И вновь два выстрела, и вновь в цель. Немцы бросились в рассыпную и залегли цепью, немедленно открыв ответный огонь. Но они не понимали – куда стрелять, тогда как Юрка и дед видели их прекрасно.
Лесорубы бросились на землю ничком, побросав топоры и пилы. А Толик, сидевший ближе всех к краю леса, отпрыгнул к самым кустам и отполз за свежий березовый пень.
Партизаны пока перестали стрелять. Выжидали, не желая обнаруживать свои позиции.
Постреляв, немцы немного успокоились и перебежками, по двое с флангов, начали передвигаться к лесу.
Пока пара бежала, остальные открывали огонь из карабинов.
Когда они подбежали метров на тридцать – Семененко приготовил для них сюрприз – пару гранат-толокушек. Юра знал, что задержка запала длинная – аж до восьми секунд, хотя официально четыре-пять. Поэтому бросал не сразу. А через три секунды.
"Тридцать один, тридцать два, тридцать три… На!"
Немец тоже знал о задержке, поэтому, когда граната, подпрыгивая, прикатилась к нему – он ее схватил и попытался метнуть обратно, но не успел, рухнув безголовым и одноруким телом на дымящуюся землю.
– Пять… – флегматично считал дед, дожидаясь оплошности противника. Один заметил, откуда вылетела граната и привстал, прицеливаясь. И тут же, получив пулей в шею, ткнулся в травку, обильно поливая ее кровью. – Четыре…
Немцы растерялись. За какие-то пятнадцать минут потеряли уже шесть человек. А сколько партизан там в лесу? Стреляют редко, но чертовски метко. Назад нельзя – расстреляют как в тире, доннерветтернохайнмаль! Значит вперед – одним рывком!
Старший из оставшихся громко заругался и:
– Ein, zwei… Drei!
Они бросились вперед и тут с левого фланга выскочил с ревом Толик, замахнувшись топором. А за ним с таким же диким ревом неслись пленные!
Немцы опешили буквально на секунду, но этой секунды Толику хватило, чтобы врезать топором под каску ближайшему фрицу. Лезвие разрубило пол-черепа и застряло. Толик выпустил рукоятку – солдат рухнул мешком – и с голыми руками бросился на следующего. Вид его был так ужасен, что немец лишь попятился, и тут же был сбит с ног.
Юрка и дед, воспользовавшись моментом, тут же открыли стрельбу по оставшимся двоим.
Через пару секунд все было закончено.
Красноармейцы стояли, тяжело дыша, на поле боя, недоуменно разглядывая друг друга и бывших конвоиров, словно не веря, что они свободны, что они живы. Юрка с дедом вышли из леса с винтовками на перевес.
Несколько секунд стояли молча друг перед другом. А потом бросились обниматься.
– Оружие соберите, черт вас дери, – рявкнул, наконец, Кирьян Васильевич. – Все собрать, документы, еду, фляги, ремни. Бегом!
– Э? – вдруг остановился Юрка. – А где берсеркер-то наш?
Оказалось, что Толик так и лежит на немце.
Они подбежали к нему, перевернули.
На губах пузырилась розовая пена, а из груди торчал нож.
Успел, таки ганс…
Глава 10. Европейцы, млять…
Окопчик наш – последняя квартира,
Другой не будет, видно, нам дано.
И черные проклятые мундиры
Подходят, как в замедленном Кино.
И солнце жарит, чтоб оно пропало,
Но нет уже судьбы у нас другой,
И я кричу: "Давай, Виталий Палыч!
Давай на всю катушку, дорогой!"
Юрий ВизборВот уже полчаса Толика тащили на импровизированных, сделанных из шинели и двух палок, носилках. Время от времени он приходил в сознание, пытался что-то сказать, но Юрка Семененко каждый раз закрывал ему рот:
– Молчи, Толян, молчи! Нельзя тебе говорить. Вот придем сейчас – у нас там врач есть, он тебя на ноги быстро поставит.
Кинжал они вытаскивать не стали. Понятно было, что легкое пробито, а лезвие перекрывает кровеносные сосуды. Достанешь – и он захлебнется в собственной крови. Путь уж Валерка разбирается.
Шестеро красноармейцев менялись через каждые пять минут. Очень уж тяжел был здоровяк Толя Бессонов – за центнер, а бойцы ослабли на похлебке из брюквы.
Немцы и сами особо не шиковали в котле, подчистую грабя местное население, а на пленных обращали внимание в последнюю очередь.
Но шли, почти бежали.
И успели.
Ритка, когда увидела носилки, даже не заметила незнакомых бойцов. Просто метнулась к ним с криком:
– Кто?
Но ее опередил хромающий Валерка, протирая на ходу очки.
– Толик, Господи, да как же это, Толик, очнись! – Юра с дедом еле оттащили ее от раненого.
– Чего, знакомы, что ли? – поинтересовался долговязый красноармеец, натянувший пилотку до ушей.
– Знакомы, знакомы… Сейчас и с вами знакомиться будем, пока там дохтур колдует. Отряд! Становись! – рявкнул неожиданно Кирьян Васильевич.
И партизаны, и красноармейцы немного замешкались. Первые – совсем не привыкли, вторые несколько отвыкли.
– Рррняйсь! Смирррна! – Кирьян Васильевич прищурился, обходя строй.
Десять человек – это уже серьезно. Это уже отделение.
– Я – командир партизанского отряда унтер-офицер Кирьян Богатырев. Вопросы ко мне?
Красноармейцы недоуменно переглянулись. Долговязый поинтересовался:
– Это какой-такой унтер-офицер?
– Унтер-офицер, отделенный командир четвертого отделения четвертого взвода пятнадцатой роты сто двадцать четвертого пехотного Воронежского полка!
– Царской армии что ли? – долговязый презрительно ухмыльнулся. – Так нет уже царской власти, двадцать пять лет уж как нет.
– Не царской, солдат, армии, а русской. И команды вольно я не давал! Встать смирно!
Боец дернулся, опустив руки.
– Кто такой?
– Младший политрук Двадцатой стрелковой бригады Третьей ударной армии Долгих.
– А звать?
– Дмитрий.
– А как же ты, Дима, в плен-то попал?
Политрук помрачнел:
– Под Ватолино, зимой еще. Проверял боевое охранение. Разведка немецкая…
– Понятно. Разведка, значит… Так что ж тебя не расстреляли-то? Немцы жутко комиссаров не любят. Да и я не очень!
Долгих аж с лица сменился:
– Оно и понятно… Царская держиморда…
Юра с Ежом дернулись было, но дед резким жестом остановил их.
– Царская, царская… Так что не расстреляли-то?
– Так я в красноармейской форме-то был. Старая форма изорвалась, новую никак прислать не могли, вот звездочку не успел перешить на обычную. Да и документов не было с собой…
Один из бойцов хихикнул.
– Вот что, политрук, держать я тебя не буду. Хочешь – иди, куда глаза глядят. Оружие у тебя есть, в бою взял, молодец. Видел я как ты за нашим героем бежал. Иди, да в плен не попадай больше.
Политрук остался стоять в строю, переминаясь с ноги на ногу.
– Чего не идешь? Иди. Ты свободен.
– Разрешите… – слова Дмитрию давались с трудом. – Разрешите остаться?
– А чего так. Тебя же мое командование не устраивает?
