Михаил Ланцов - Помазанник из будущего. «Железом и кровью»
Был учрежден единый координационный штаб. Началась разработка плана этой сложнейшей «наступательной операции» в весьма подробных деталях. И прочее, прочее, прочее. Например, металлургический и рельсопрокатный заводы выжимали из оборудования все, что только можно было выжать. На оперативно разворачиваемые склады поступали рельсы, шпалы, фрагменты металлических ферм, крепежи, шанцевый инструмент, высококачественный уголь для паровых машин, разнообразная амуниция личного состава и прочее. Прорабатывались схемы логистики и управления. В частности, перешивать участок Москва – Тула на новую колею поручалось всего лишь одному строительному батальону, в то время как остальные на имеющихся локомотивах перебрасывались на конечный участок путей и начинали активно строить. Причем не общей волной, как на сооружении полотна Ярославской железной дороги, а куда интересней. По заранее составленным картам военно-строительные части выдвигались на позиции для выполнения поставленных перед ними задач. Например, сооружения моста, осуществление выемки грунта или вырубка леса. Конечно, везти на себе никто стальные фермы не будет, однако соорудить каменные несущие опоры и подготовить прилегающий участок берега было вполне реально.
Особую роль в этой большой авантюре играли две вещи. Во-первых, наличие военных топографических карт западной части Российской империи от 1848 года, без которых было бы просто немыслимо подготавливать «план наступления». А во-вторых, летняя поставка ста пятидесяти тонн амазонского каучука, пришедшего цесаревичу в качестве подарка от Бразильской империи. Его наличие позволило часть легких паровых тракторов «переобуть» в более интересные колеса с широким ободом, покрытым бескамерной резиновой покрышкой. А также организовать для них тележки с подобными «обутыми» резиной колесами. Смысл этой доработки сводился к тому, чтобы значительно снизить удельное давление на грунт за счет ширины обода и мягкости резиновой покрышки. Что это давало? Да ничего особенного – просто паровые трактора, которые должны были действовать в авангарде этой операции, получали достаточно высокую проходимость, позволявшую уверенно двигаться, в том числе и по мягким почвам после дождя.
Глава 36
Воистину, нет ошибок и проблем только у того, кто забивается в угол и ничего не делает! Так и Александр – крутился как сумасшедший, разрываясь между обстоятельствами и необходимостями. Впрочем, на фоне огромного количества «телодвижений» стоит упомянуть одно, довольно важное.
В ходе активной работы контрразведки и полиции выяснились многочисленные нарушения практически во всех областях, касающихся административной деятельности. Самой большой печалью стало для целого спектра московских дворян и крупных землевладельцев то, что Саша занялся приведением в порядок вопросов, связанных с имуществом (в том числе закладными и долговыми делами). Поэтому всплыло большое количество фиктивных сделок, которые незамедлительно отправлялись на рассмотрение суда с неотложным исполнением его решений.
К чему это привело? Не сложно догадаться. Армия строителей дорог серьезно увеличилась в размерах за счет еще недавно респектабельных людей, а значительное количество дворянских усадеб и владений перешло в собственность Великого княжества Московского. Плюс казну обрадовало довольно солидное поступление штрафов, так как проще было сказать, кто не провинился через хищения и махинации, чем наоборот.
Самым материальным же итогом проверок стало то, что в распоряжении Александра образовалось семьдесят восемь довольно крупных земельных участков, владельцы которых отправились строить дороги. То есть у него появились свои крестьяне (арендующие землю) и свои сельскохозяйственные угодья (обрабатываемые крестьянами-арендаторами) общей площадью порядка пятисот квадратных километров, или полтора процента всей площади княжества. Так что цесаревичу пришлось уделить свое внимание сельскому хозяйству. Не пускать же столь ценное приобретение на самотек?
Надо сказать, что Саша всячески старался быть подальше от этой области экономической деятельности, так как она ему была невероятно чуждой. Да и работы там было непочатый край, по его представлениям. Не ясно даже – с какого конца начинать, так как деревня в России по уровню своей организации мало ушла от той, какой она была тысячу лет назад.
Не было ровным счетом ничего. Ни технологий, ни селекционных баз, ни относительно современной сельскохозяйственной техники, даже прицепной для лошадей. Тишь да «благодать» вековая, поросшая паутиной. И голод. Вечный голод, который делал людей невероятно консервативными, суеверными и зашуганными.
Казалось бы, что может быть лучше русской деревни? Но если не трогать оценки наших романтиков-идеалистов, которые смотрели на нее с крыльца барского дома или вообще из проезжающей кареты, то лучше может быть все, что угодно. А главное – люди, практически «неолитяне», не умеющие ни читать, ни писать, ни считать, и живущие, нет, выживающие «по старинке», потому как больше они ничего не знают. А если добавить сюда столетия близкородственных браков, заключаемых преимущественно внутри общин, рождение детей неокрепшими женщинами подросткового возраста, сопровождаемое плохим питанием и полным отсутствием медицины, то ожидать от этих людей какого-либо «русского чуда» не приходилось.
Конечно, все это очень красиво – обожествлять русского крестьянина. Патриотично и романтично. Деревня, мухи, варенье, красивая девушка поет песню, вороша сено, крепкий мужик, засучив рукава, колет дрова с довольным видом. Идиллия просто. На практике же все было совсем по-другому. В первую очередь из-за плохого питания крестьяне славились избыточной худобой и физической слабостью. Да и профессорами с «голодухи» не становились никогда. Доходило до того, что, набрав рекрутов из деревень, в полках приходилось их тупо откармливать. Голодная жизнь, тяжелый, беспросветный труд и вечно депрессивное состояние не дают никаких иных результатов. Именно поэтому в свое время большевики сделали ставку на рабочих, куда более деятельный пласт общества в силу значительно лучшего питания и образования.
Русский крестьянин середины XIX века был, наверное, самым плохим базисом для сельского хозяйства в Европе. И дело было не в том, что он ленился или пил. Нет. Все это глупости либеральной пропаганды. Никто не ленился и никто не пил – не до того было. Как говорится, «не до жиру, быть бы живу». Да и с каких доходов крестьянам пить?
Дело заключалось в другом. Наш крестьянин той поры был невероятно религиозен и суеверен, а также совершенно необразован. Настолько, что просто не имел возможности воспринимать какие-то новые решения иначе как «на примере соседа». То есть ему надобно было своими глазами увидеть это новшество в действии «у соседа», чтобы начать его копировать. Да и то не сразу и не всей деревней. Иной раз мог и не один год пройти, прежде чем, удостоверившись в верности решения, на него переходили односельчане. Да и то, каждый такой переход напоминал лотерею с совершенно необъяснимой мистической и суеверной подоплекой причинно-следственных связей. Помимо этого, настоящей трагедией являлось то, что ценность умственного труда и образования в глазах русского крестьянина середины XIX века была ничтожна. Для селян человек, не работающий руками, казался трутнем и бездельником, слова которого не стоят и выеденного яйца.
Александр тихо обалдевал от подобной обстановки и просто не хотел в нее влезать, оставляя на откуп обстоятельствам. С кем ему там работать? Степень абсурдности в сельском хозяйстве Российской империи в сознании цесаревича перекликалась с древними маразмами. Например, общественное порицание использования тачек или повозок при транспортировке строительного материала при постройке церквей в Европе в IV–VIII веках. Считалось вообще, что любое новшество, облегчающее труд, богопротивное дело.
Саша не был русофобом и любил свою страну, но то, что творилось в ее сельском хозяйстве с благопристойным попустительством, а то и поощрением помещиков и государственной администрации, вызывало ненависть, граничащую с яростью. Не только к помещикам и служащим, но и к самим крестьянам, которые не хотели ничего другого. Они, конечно, не знали, что можно иначе, но это, в глазах Александра, их не оправдывало. Он просто не мог спокойно со всем этим работать. Все вызывало у него раздражение на грани маниакально-депрессивного психоза с острым желанием убивать.
Но нужно было что-то делать. Поэтому Саша поручил в декабре 1865 года произвести тщательную перепись населения, их имущества и земель. Что и было проведено в кратчайшие сроки.
На пятидесяти двух тысячах гектаров, которые достались в управление цесаревичу, проживало около двадцати тысяч крестьян. Из них от силы треть была дееспособна в силу возраста и здоровья. Конечно, на миллионном фоне крестьянства Великого княжества Московского эти крохи совершенно терялись, но Александру их хватало за глаза.
