Василий Звягинцев - Бои местного значения

Да и какие у них силы? Политический сыск и уголовный – две большие разницы. Если бы он, Буданцев, или любой из его сотрудников попробовал вывести на суд обвиняемого по уголовной статье с таким уровнем доказательств, что фигурируют в газетных отчетах о нынешних процессах «врагов народа», его не только адвокат, его прокурор бы высмеял…

– Скажите, вы смогли бы найти преступника, убийцу по такому примерно набору улик? – И Шадрин вкратце обрисовал фабулу «шестаковского дела», не называя, впрочем, имен и не касаясь подробностей, которые могли навести сыщика на неуместные пока размышления.

Буданцев это сразу отметил.

Стараясь тоже быть осторожным, ответил:

– Ну, как сейчас скажешь, товарищ старший майор, смогу – не смогу? Если событие преступления имело место, есть постановление прокурора о возбуждении дела… МУР ведь следствия не ведет, мы ведем оперативный розыск. Такого рода убийства – вообще компетенция прокуратуры. Они должны руководить следствием, а мы – выполнять их поручения.

– Что вы юлите? УПК я тоже знаю. Процедура – не ваш вопрос в данном случае. Я спрашиваю – найти человека сможете?

– Смотря по обстоятельствам, товарищ старший майор, – стоял на своем Буданцев. – Я же не знаю даже, какие улики имеются, места происшествия не видел, со свидетелями не беседовал… Так скажу, – решил он пойти навстречу чекисту, – искать можно. Да и нужно, куда же денешься? Из практики известно – редко бывает, чтобы преступник «с концами исчез». И абсолютно нераскрываемых преступлений тоже не бывает. Хотя в натуре случается по-всякому…

Похоже, осторожность муровца Шадрину понравилась. Явно не болтун, цену себе знает, не желает авансы раздавать. Но нужна определенность. Раскрывать перед сыщиком все карты – значит, отрезать себе пути отхода.

Хорошо еще, если найдет Буданцев наркома, тогда и к награде представить можно. А как нет? Оставить его на воле со всей информацией об оглушительном провале всесильной госбезопасности? Или – провести за саботаж через Особое совещание «по первой категории»?

А что прикажете делать?

И Шадрин, даже не предупреждая о неразглашении (сам, что ли, опер не знает порядков?), рассказал ему практически все о случившемся. Умолчал разве что о совсем уже деликатных моментах, для предстоящего следствия не особенно и важных.

– Приступать когда? – спросил Буданцев, прикидывая одновременно, и как за неожиданное дело взяться, и как от предыдущего избавиться, и все же ухитриться сегодня отдохнуть. Ничего хуже того, что уже есть, за ближайшие восемь часов не случится. И решил действовать впрямую, что-то в лице чекиста подсказывало, что с ним – можно.

– Да лучше бы немедленно, – ответил Шадрин, вертя в пальцах толстый красный карандаш.

– Рад бы, но… Хотите верьте, хотите нет, толку с меня сейчас никакого. Не то что место происшествия осматривать, я сейчас чужой протокол не прочту. Две ночи не спал, с утра не ел. По трем делам сразу работаю.

– Ясно, – перебил его Шадрин, по серому лицу и воспаленным глазам сыщика понимая, что он не врет. – Позвоню вашему начальнику, чтобы все дела по прочим сотрудникам раскидал, а вы поступаете в мое полное распоряжение.

Очевидно, старший майор имел под столом потайную кнопку, потому что без стука возник на пороге давешний порученец.

– Слушай внимательно, Антонюк. Давай машину к пятому подъезду, отвезешь товарища, куда скажет. Попутно заскочи в наш буфет (слово «наш» Шадрин слегка выделил голосом, будто Антонюк мог перепутать и заскочить в какой-нибудь «чужой»), пусть сделают пакетик, нормальному человеку поужинать и позавтракать. И завтра в восемь ноль-ноль будешь с машиной ждать там, куда сегодня отвезешь. Все понятно?

Буданцев подумал, что вопрос относится и к нему, кивнул, вставая, но старший майор движением ладони велел ему сидеть. Поднял голову, взглянув на восьмиугольные стенные часы, диковинные, с двадцатью четырьмя делениями. Удобно, если жить на Северном полюсе. Или в кабинете с вечно задернутыми шторами.

– Сейчас семнадцать. Через полчаса будете дома. И перекусить, и выспаться времени хватит. Но с утра – извините! Впрягайтесь на все сто. Кормить буду хорошо, – скупо улыбнулся Шадрин, – насчет сна не обещаю. До результата.

В восемь Антонюк отвезет вас на место, там будут те, кто проводил первоначальный осмотр квартиры и тел.

По всем вопросам обеспечения – к Антонюку же. Докладывать о проделанной работе – лично мне ежедневно в двадцать ноль-ноль, – при этих словах старший майор сделал на календаре пометку. – И желательно – уложиться суток в трое. Сами понимаете. – Шадрин поднял глаза к потолку, хотя его начальник сидел в кабинете напротив. – На этом все. Не смею задерживать.

Глава 14

Леонид Заковский считал свое положение крепким, как никогда. А отчего бы и нет? В течение конца тридцать шестого и всего тридцать седьмого года ушли в небытие многие большие люди из партийной верхушки, почти все руководители НКВД во главе с Ягодой, попросту считая – вся старая гвардия, начинавшая еще с Дзержинским и Менжинским. На круг – больше пяти тысяч чекистов. Только непосредственно из «Большого дома» посадили и расстреляли 695 человек.

Неплохие были ребята, специалисты своего дела, разведчики и контрразведчики, которым, откровенно говоря, и обязана своим нынешним существованием Советская держава. Яша Агранов, Володя Ульмер, Ян Дейч, Иван Леплевский, Иван Дагин… Да мало ли ушло людей, с кем вместе начинали.

Но вот «их ушли», а он остался и получил звание комиссара ГБ аж 1-го ранга[15], такого сегодня ни у кого больше в этом здании и нет. Только у Ежова выше – Генеральный комиссар[16]. Ну, на то он и нарком, хотя ничего, кроме брезгливости, у любого нормального мужчины вызвать не может. Рост метр с кепкой, алкоголик, да еще и педераст.

Нет, старые, ныне расстрелянные друзья, конечно, зарывались. Привыкли считать себя незаменимыми, раньше времени вообразили, что имеют право влиять на политические решения партийного руководства. И еще – имели неосторожность в нынешние времена сохранять привычки двадцатых годов: вслух говорить то, что думают, уповая опять же на свою чекистскую непогрешимость. «Врагов мы ловим и уничтожаем, а за это дайте нам право делать что хотим!»

Вот и дождались.

Чересчур поверили в верную (но – для своего времени) идею, что «своих не трогают». Было, было и такое – ловили товарища на краже буржуйских бриллиантов, на изнасиловании дочек подозреваемого в заговоре царского генерала, на гомосексуализме тоже случалось. Ну, наказывали, изгоняли из органов, отправляли председателем совнархоза в Усть-Сысольск, но ведь не расстреливали же и в тюрьму не сажали!

А сейчас времена изменились. Тех, кто не успел этого понять, – шлепнули. Но он же вот уцелел?! И не только он. Это правильно. Любому диктатору, Сталину в том числе, нужны верные люди. Но, кроме верных, нужны еще и квалифицированные. Так?

Кто такой Коля Ежов? Все знают. А работу кто делать будет? Настоящую работу, имеется в виду, а не обеспечение процессов вроде нынешнего, право-лево-троцкистского блока. Где на одну скамью на днях сядут и Бухарин, и Ягода, и Рыков, преемник Ленина на посту Предсовнаркома, но в историю вошедший лишь водкой своего имени.

Тут ума много не надо. Тут и Ежов с его костоломами справится. А закордонная разведка, а борьба с настоящими врагами, а….

В этих делах Заковский не знал себе равных, отчего и смотрел в будущее с оптимизмом. Пост наркома ему совсем не нужен, там пусть крутятся выскочки и временщики вроде нынешних выдвиженцев, ему хватит подлинной власти и серьезной работы.

Отчего, подумать, он вдруг схватился за это дело с беглым наркомом? Потому что сразу почуял серьезную за ним подоплеку.

Сколько заметных людей арестовали за последний год, не считая предыдущих? Страшно сказать.

А сколько из них не то чтобы оказали прямое сопротивление, просто повели себя как нормальные, имеющие инстинкт самосохранения люди?

Ноль целых хрен десятых.

Почему?

И что такого в этом Шестакове, что позволило ему «переступить»? Биография?

Заковский задумался.

Нет, настоящие белогвардейские, английские и всякие прочие агенты в гражданскую войну и позже вели себя как положено. При опасности пытались скрыться, при задержании отстреливались, попав в камеру, либо молчали на допросах, либо врали, изворачиваясь. И даже если просили о пощаде, пытались убежать или шли на сотрудничество, то все равно соблюдали некие общепринятые в профессии правила.

Со «своими» все было совсем иначе.

Но вот Шестаков… Он явно «свой», отнюдь не профессионал тайной войны, но нарушил правила, принятые в номенклатуре (или кем-то для номенклатуры определенные). Тухачевский же не поднял на свою защиту войска Приволжского округа, Ягода не взбунтовал четыре с лишним тысячи верных ему чекистов центрального аппарата, включая роту боевиков спецназначения, специально натасканных на политические убийства.