Михаил Королюк - Спасти СССР. Инфильтрация
Начальник Второго главного управления КГБ генерал-лейтенант Григоренко на мгновение задумался, затем осторожно вернул тонкую фарфоровую чашку на блюдце и начал излагать выработанный план:
– Юрий Владимирович, мы хотим использовать Огородникова в дальнейшем для стратегической контригры с американцами. Для этого надо склонить его к сотрудничеству, прижав к стене неопровержимыми доказательствами. Поэтому работа сейчас сосредоточена именно на выявлении доказательной базы. Нужны тайники, аппаратура, инструкции ЦРУ. К сожалению, в ходе негласных обысков нам пока не удалось их обнаружить, Агроном прячет все очень качественно, по квартире всюду контрольки расставляет при уходе. Мы думаем так: приближается следующий раунд переговоров в Женеве по разоружению. По мере выработки нашей позиции Огородников будет стремиться передать данную информацию в ЦРУ. На подготовке к этому сеансу мы и хотим его взять. Мы обращаемся к вам с просьбой, – Григоренко извлек из папки рапорт и протянул через стол Андропову, – санкционировать установку в его квартире аппаратуры для негласного наблюдения. Полагаем, что он готовится к сеансам именно там, в кабинете.
Андропов согласно кивнул и быстро черкнул разрешающую резолюцию. Григорий Федорович мысленно поставил галочку – одно дело сделано. Дать санкцию на технический контроль в отношении советского гражданина может только председатель КГБ или один из его замов. Обычно необходимость такого разрешения приходится долго и нудно доказывать, но в данном случае все было очевидно и поэтому прошло на ура.
Григоренко на пару секунд задумался, формулируя наиболее деликатную часть своего доклада, касающуюся Константина Русакова, бывшего зама Андропова в бытность того секретарем ЦК КПСС, а сейчас – личного помощника Брежнева:
– Юрий Владимирович… Кроме всего этого, наблюдение выявило близкие отношения между Огородниковым и Ольгой Русаковой, дочерью Константина Русакова. Судя по всему, дело идет к свадьбе…
Из рук в руки перешло несколько фотографий, на которых симпатичный мужчина с бравой выправкой нежно обнимает расплывшуюся девицу «за тридцать». Андропов проглядел снимки, раздосадованно шлепнул пачкой по столу и, поднявшись, взволнованно прогулялся по кабинету. Постоял у окна, глядя на памятник Дзержинскому, потер лоб и раздраженно бросил:
– Нет, товарищи, это надо прекращать… Русакова планируют через месяц на повышение. Нам только родственных связей секретаря ЦК КПСС с американским шпионом не хватало.
Решительно сел за стол, наклонился вперед, собираясь что-то сказать, и внезапно замер, задумавшись.
– Так… – протянул Андропов, придя наконец к какому-то решению. – Есть информация, – он неопределенно указал подбородком куда-то влево-вверх, – что у нашего Агронома один тайник замаскирован под камень в гараже. В этом контейнере – шифр-блокнот и инструкции ЦРУ. Второй тайник – в раскручивающейся батарейке ручного фонарика, причем при обратной сборке у нас могут быть проблемы. И капсула с ядом в авторучке.
Побарабанил пальцами по столешнице, раздумывая, потом пристально посмотрел на подчиненных:
– Григорий Федорович, Виталий Константинович, пока это все. За работу. При подтверждении информации – немедленный доклад.
Покинув приемную, генералы многозначительно переглянулись и молча прошли к лифту. Зубры контрразведки умели извлекать максимум из сказанного и – особенно – несказанного и сейчас стремительно просчитывали открывающиеся перспективы. В родном коридоре восьмого этажа с Григоренко свалилась привычно носимая маска невозмутимого шахматиста, и по лицу зазмеилась злорадная улыбка, увидев которую шарахнулся куда-то вбок не вовремя вышедший в коридор капитан. Григорий Федорович с усмешкой проводил подчиненного взглядом и многозначительно пробормотал:
– Ну что, Виталий, вот теперь поработаем… Похоже, мы их вскрыли, как консервную банку. Давай-ка через полчаса ко мне со свежими мыслями.
Бояров на пару секунд задержался перед своим кабинетом, с уважением глядя в спину удаляющегося начальника. Мелькнула мысль о несправедливости: кто такой Канарис, знают все, кто такой Григоренко, который еще молодым капитаном в ходе десятков успешных игр как хотел водил за нос спецов абвера, не знает почти никто.
«Ладно, сочтемся славой, ведь свои же люди, – усмехнулся он, решительно заходя в кабинет и переключаясь на Агронома. – Первым делом надо вырвать у этой скотины ядовитые зубы. Капсула с ядом в авторучке. Хм… – Бояров схватил карандаш и задумчиво зажевал его торец, потом, просветлев лицом, схватил календарик. – Эврика! У Игорька Перетрухина на этой неделе день рождения. Вот пусть в баньку сходит со своими подопечными из МИДа, попарятся, массаж сделают… А мы за это время изучим, что там за авторучка. А потом, если найдем капсулу, сделаем шахер-махер, и станут у него гранаты не той системы…»
Пододвинув лист бумаги, Бояров начал набрасывать график операции со списком привлекаемых специалистов.
Процесс пошел, колесо Истории отдалилось от предыдущей колеи еще на пару микронов.
Среда 30 марта 1977 года, 14:55
Ленинград, Красноармейская улица
Нога за ногу плетемся из школы, перебрасываясь шутками. К сожалению, до Томиного дома всего метров четыреста – даже неторопливо бредя, мы пройдем эту дистанцию минут за десять. Ну еще немножко можно будет у парадного потоптаться. Перехватываю в левую руку оба портфеля и пускаю в ход домашнюю заготовку – достаю из конверта, вложенного во внутренний карман куртки, два самодельных батончика мюсли. Неторопливо помахал приманкой перед чуть вздернутым носиком:
– Хочешь?
– Что это? – в изумлении разве что не обнюхала.
– Сладкие батончики вчера испек. Геркулес с тертым яблоком, корицей, изюмом и медом. Вкусно, – тяну тоном профессионального соблазнителя и смачно откусываю от своей порции. Действительно вкусно, меда с корицей не пожалел.
– Спасибо!
Батончик энергично вырван у меня из рук, и мы захрустели на пару.
– Мм… – закатив глаза к небу, проговорила Тома. – Здоровски… Сложно готовить?
Перед подсечкой делаю драматическую паузу, словно что-то припоминаю, потом небрежно роняю:
– Да нет, наоборот – просто. Хочешь завтра после школы зайти ко мне? Пообедаем, и я проведу инструкторско-методическое занятие. За час управимся. Кстати, обжаренный геркулес можно не только в батончик формировать, но и россыпью делать, а потом с молоком на завтрак. Тоже вкусно. И полезно.
Тома с задумчивой грустью разглядывала огрызок батончика в руках. Я замер с деланым безразличием. Ловись, рыбка, большая и маленькая…
– Я подумаю, – лукаво улыбнулась девушка.
Хм… Мою невинную хитрость раскусили?
– Угу… – В бурчание невольно прокрались недовольные нотки. Чтобы их скрасить, резво продолжаю: – Впрочем, я сейчас наладил производство, на свой один небольшой батончик в день можешь смело рассчитывать.
– Я подумаю, – повторила она. – Можно и у меня пообедать. Я у тебя чай уже пила, теперь твоя очередь. А потом покажешь.
– Прокормишь? У меня после школы аппетит зверский. – Пытаясь скрыть довольную улыбку, следующие два шага делаю чуть-чуть короче, чтобы немного приотстать. Мимика у меня предательски открытая, плохо подчиняется даже прямому волевому контролю. Видимо, тоже возрастная особенность.
– Порадуешь своим жором бабушку, она вечно ворчит, что меня не накормить.
Ах ты ж черт, там бабушка водится… Улыбка стекла с лица, сменившись озабоченным выражением. С другой стороны, подумаешь, бабушка… Как будто я всерьез рассчитывал на что-то ощутимое от этого обеда. Окидываю Томин профиль оценивающим взглядом. Да, до первого поцелуя еще как до небес – семь верст и все лесом…
– Главное, не напугать с первого раза своим аппетитом старушку слишком сильно.
Тома жизнерадостно рассмеялась:
– Это вряд ли, она у нас хлебосольная. Пока, как пузырь, за столом не раздуешься – не выпустит.
– Так когда, говоришь, я смогу познакомиться с этой достойной женщиной?
Со смехом сворачиваем на Москвину, на повороте нас с понимающей полуулыбкой энергично обгоняет химичка. Дав Елене Дмитриевне отойти, объявляю:
– Анекдот. Знаете ли вы, что у Лжедмитрия Второго была дочка Елена? Елена Лжедмитриевна.
Переждав хихиканье, продолжаю:
– Сейчас проверю, как ты арифметику знаешь. Помнишь, что Владимир Ильич сказал про коммунизм, советскую власть и электрификацию?
– Э-э-э… Коммунизм – это советская власть плюс электрификация?
– Угу… Смотри.
Я поднял с земли прутик, обломал мягкий кончик и вывел на склоне подтаявшего сугроба: «К = СВ + Э».
– Теперь скажи мне, чему, по правилам арифметики, равна электрификация?
Тома задумалась на секунду, потом фыркнула в ладошку и насмешливо скосила на меня глаза:
