Василий Звягинцев - Бои местного значения

— Машину они уже выслали. Спускайся. Синий «Паккард», номер Р-5–25–55. Если быстро отпустят, заскочи, расскажешь, что и как. А домой я тебя потом на своей отправлю.

Удобная, на мягких заграничных рессорах, машина домчала быстро. Пропуск на вахте «Большого дома» был приготовлен. Буданцеву в это здание, хоть и сотрудник, и «особо важный» опер, без пропуска войти было нельзя.

Порученец с тремя кубарями в петлицах проводил до лифта, поднял на шестой этаж. Вот уже пятнадцать лет служит Буданцев в НКВД, а сюда попал впервые, а лучше бы и век тут не бывать. От греха…

Он думал, идя вдоль бесконечной череды одинаковых, не дерматином, а настоящей кожей обитых дверей, что сейчас увидит самого замнаркома, и соображал, как с ним держаться и что говорить.

Однако, войдя в громадную приемную, порученец направил его не в правую дверь, высокую, начальственную, а в другую, напротив, которая была чуть не вдвое ниже и без таблички с фамилией обитателя.

Там за простым канцелярским столом сидел старший майор ГБ, который при появлении Буданцева встал и протянул через стол руку. Порученец щелкнул каблуками и исчез.

— Добрый вечер. Начальник третьего спецотдела Шадрин. Вы действительно лучший сыщик на Петровке?

Буданцев пожал плечами.

— Откуда мне знать? Работаю давно, опыт кое-какой есть. Раз поставили «особо важным», значит, предполагается, что справляюсь…

— Так, так… — кивнул Шадрин. — Да вы присаживайтесь, курите, если курите, — подвинул поближе пачку новомодных сигарет «Друг» с тисненной золотом собачьей головой и золотым же ободком по краю. — Вопрос у меня к вам практический и как раз по вашей специальности — особо важный.

Буданцев не знал, какими вопросами занимается Третий спецотдел, и не особенно стремился узнать, но старший майор ему понравился. Серьезный мужчина, видно, что спокойный и рассудительный. Глаз у сыщика был наметанный, и в людях он разбирался почти мгновенно.

Шадрин сильно нервничает, никаких сомнений. И причина — как на ладони. Что-то у них случилось, и своими силами чекисты справиться не могут.

Да и какие у них силы? Политический сыск и уголовный — две большие разницы. Если бы он, Буданцев, или любой из его сотрудников попробовал вывести на суд обвиняемого по уголовной статье с таким уровнем доказательств, что фигурируют в газетных отчетах о нынешних процессах «врагов народа», его не только адвокат, его прокурор бы высмеял…

— Скажите, вы смогли бы найти преступника, убийцу по такому примерно набору улик? — И Шадрин вкратце обрисовал фабулу «шестаковского дела», не называя, впрочем, имен и не касаясь подробностей, которые могли навести сыщика на неуместные пока размышления.

Буданцев это сразу отметил.

Стараясь тоже быть осторожным, ответил:

— Ну, как сейчас скажешь, товарищ старший майор, смогу — не смогу? Если событие преступления имело место, есть постановление прокурора о возбуждении дела… МУР ведь следствия не ведет, мы ведем оперативный розыск. Такого рода убийства — вообще компетенция прокуратуры. Они должны руководить следствием, а мы — выполнять их поручения.

— Что вы юлите? УПК я тоже знаю. Процедура — не ваш вопрос в данном случае. Я спрашиваю — найти человека сможете?

— Смотря по обстоятельствам, товарищ старший майор, — стоял на своем Буданцев. — Я же не знаю даже, какие улики имеются, места происшествия не видел, со свидетелями не беседовал… Так скажу, — решил он пойти навстречу чекисту, — искать можно. Да и нужно, куда же денешься? Из практики известно — редко бывает, чтобы преступник «с концами исчез». И абсолютно нераскрываемых преступлений тоже не бывает. Хотя в натуре случается по-всякому…

Похоже, осторожность муровца Шадрину понравилась. Явно не болтун, цену себе знает, не желает авансы раздавать. Но нужна определенность. Раскрывать перед сыщиком все карты — значит, отрезать себе пути отхода.

Хорошо еще, если найдет Буданцев наркома, тогда и к награде представить можно. А как нет? Оставить его на воле со всей информацией об оглушительном провале всесильной госбезопасности? Или — провести за саботаж через Особое совещание «по первой категории»?

А что прикажете делать?

И Шадрин, даже не предупреждая о неразглашении (сам, что ли, опер не знает порядков?), рассказал ему практически все о случившемся. Умолчал разве что о совсем уже деликатных моментах, для предстоящего следствия не особенно и важных.

— Приступать когда? — спросил Буданцев, прикидывая одновременно, и как за неожиданное дело взяться, и как от предыдущего избавиться, и все же ухитриться сегодня отдохнуть. Ничего хуже того, что уже есть, за ближайшие восемь часов не случится. И решил действовать впрямую, что-то в лице чекиста подсказывало, что с ним — можно.

— Да лучше бы немедленно, — ответил Шадрин, вертя в пальцах толстый красный карандаш.

— Рад бы, но… Хотите верьте, хотите нет, толку с меня сейчас никакого. Не то что место происшествия осматривать, я сейчас чужой протокол не прочту. Две ночи не спал, с утра не ел. По трем делам сразу работаю.

— Ясно, — перебил его Шадрин, по серому лицу и воспаленным глазам сыщика понимая, что он не врет. — Позвоню вашему начальнику, чтобы все дела по прочим сотрудникам раскидал, а вы поступаете в мое полное распоряжение.

Очевидно, старший майор имел под столом потайную кнопку, потому что без стука возник на пороге давешний порученец.

— Слушай внимательно, Антонюк. Давай машину к пятому подъезду, отвезешь товарища, куда скажет. Попутно заскочи в наш буфет (слово «наш» Шадрин слегка выделил голосом, будто Антонюк мог перепутать и заскочить в какой-нибудь «чужой»), пусть сделают пакетик, нормальному человеку поужинать и позавтракать. И завтра в восемь ноль-ноль будешь с машиной ждать там, куда сегодня отвезешь. Все понятно?

Буданцев подумал, что вопрос относится и к нему, кивнул, вставая, но старший майор движением ладони велел ему сидеть. Поднял голову, взглянув на восьмиугольные стенные часы, диковинные, с двадцатью четырьмя делениями. Удобно, если жить на Северном полюсе. Или в кабинете с вечно задернутыми шторами.

— Сейчас семнадцать. Через полчаса будете дома. И перекусить, и выспаться времени хватит. Но с утра — извините! Впрягайтесь на все сто. Кормить буду хорошо, — скупо улыбнулся Шадрин, — насчет сна не обещаю. До результата.

В восемь Антонюк отвезет вас на место, там будут те, кто проводил первоначальный осмотр квартиры и тел.

По всем вопросам обеспечения — к Антонюку же. Докладывать о проделанной работе — лично мне ежедневно в двадцать ноль-ноль, — при этих словах старший майор сделал на календаре пометку. — И желательно — уложиться суток в трое. Сами понимаете. — Шадрин поднял глаза к потолку, хотя его начальник сидел в кабинете напротив. — На этом все. Не смею задерживать.

Глава 14

Леонид Заковский считал свое положение крепким, как никогда. А отчего бы и нет? В течение конца тридцать шестого и всего тридцать седьмого года ушли в небытие многие большие люди из партийной верхушки, почти все руководители НКВД во главе с Ягодой, попросту считая — вся старая гвардия, начинавшая еще с Дзержинским и Менжинским. На круг — больше пяти тысяч чекистов. Только непосредственно из «Большого дома» посадили и расстреляли 695 человек.

Неплохие были ребята, специалисты своего дела, разведчики и контрразведчики, которым, откровенно говоря, и обязана своим нынешним существованием Советская держава. Яша Агранов, Володя Ульмер, Ян Дейч, Иван Леплевский, Иван Дагин… Да мало ли ушло людей, с кем вместе начинали.

Но вот «их ушли», а он остался и получил звание комиссара ГБ аж 1-го ранга[15], такого сегодня ни у кого больше в этом здании и нет. Только у Ежова выше — Генеральный комиссар[16]. Ну, на то он и нарком, хотя ничего, кроме брезгливости, у любого нормального мужчины вызвать не может. Рост метр с кепкой, алкоголик, да еще и педераст.

Нет, старые, ныне расстрелянные друзья, конечно, зарывались. Привыкли считать себя незаменимыми, раньше времени вообразили, что имеют право влиять на политические решения партийного руководства. И еще — имели неосторожность в нынешние времена сохранять привычки двадцатых годов: вслух говорить то, что думают, уповая опять же на свою чекистскую непогрешимость. «Врагов мы ловим и уничтожаем, а за это дайте нам право делать что хотим!»

Вот и дождались.

Чересчур поверили в верную (но — для своего времени) идею, что «своих не трогают». Было, было и такое — ловили товарища на краже буржуйских бриллиантов, на изнасиловании дочек подозреваемого в заговоре царского генерала, на гомосексуализме тоже случалось. Ну, наказывали, изгоняли из органов, отправляли председателем совнархоза в Усть-Сысольск, но ведь не расстреливали же и в тюрьму не сажали!