Евгений Красницкий - Отрок. Женское оружие
«Крепость… Хороша крепость, тоже мне… А что? Леше хороша, значит, и я себя любить буду, холить и лелеять… чтобы стены моей крепости не потемнели раньше времени да не потрескались. Ох, ведь и этому тоже учить придется. Девчонки-то наверняка многое уже знают, от матерей да бабок наслушались – вот и пусть друг другу свои семейные хитрости передают, а мы с Ариной им свое добавим… Знали бы их матери, ЧТО их дочерей ждет – сами бы прибежали под дверью послушать… а то и своими секретами поделиться».
Усмехаясь таким мыслям, Анна не торопясь совершала привычный утренний ритуал, одеваясь, как она завела с недавних пор, не в будничное платье, а в нарядное, с украшениями, которые в Ратном и не подумала бы носить, и не потому, что там кто-то злословить стал бы, нет. Просто здесь, в крепости, она была ПЕРВОЙ – и должна была не только БЫТЬ, но и ВЫГЛЯДЕТЬ первой – во всем.
«Мое оружие всегда при мне, а вот «дружину верную» из девок готовить надо. Ну, боярыня, чего медлить-то, прямо сейчас и начнем. Туров-то нас, поди, заждался…»
Оглядев себя в последний раз, Анна перекрестилась на икону Богородицы, вздохнула поглубже, открыла дверь и вышла из опочивальни – как на поле боя. Вышла и чуть не столкнулась с идущей навстречу Ариной: та уже была опрятно одета и прибрана – готова к новому дню.
– А ты у нас, оказывается, ранняя пташка, – приветственно кивнула Анна. – Что, не спится на новом месте?
– Я привыкла вставать рано, – слегка поклонившись, улыбнулась та в ответ. – Да и выспалась уже. В постели после баньки сладко спится, не то что на телеге в обнимку с девчонками.
– Ну, пойдем, коли так. Вместе день начнем. Что сегодня делать думаешь? – вопрос прозвучал небрежно, но смотрела боярыня внимательно – что-то ей ответят.
– Если ты позволишь, Анна Павловна, я сначала оглядеться хочу, – нерешительно начала Арина.
– Оглядись, конечно, – кивнула Анна и коротко задумалась. – Сейчас у меня нет никого свободного, каждая пара рук на вес золота, а после завтрака поглядим.
– Так, может, я чем помочь смогу? – спросила Арина с надеждой. – Между делом и осмотрюсь, и с людьми познакомлюсь. Ой, что это?
То ли показалось Анне, то ли и в самом деле в это утро рожок звучал особенно задорно, но привычный уже сигнал только добавил ей бодрости.
– Дударик подъем играет, – Анна усмехнулась. – Ты, поди, вечером и внимания не обратила, что отбой так же объявляют, только музыка другая. Мишаня мой придумал, удобно очень: сигналов разных не так много, ты быстро привыкнешь. Одна беда – иные девицы спят крепко, не добудишься их утром. Отроки-то быстро выучились вскакивать – наставники с ними сурово обходятся.
За разговором они поднялись по лестнице, и Анна прошла вперед, решительно распахивая двери девичьих опочивален.
– Эй, засони! Подъем! Отроки уже на зарядку побежали, а вы спите. Хорошая жена раньше мужа подниматься должна! Вставайте!
Из опочивален послышались охи, вздохи, шлепанье босых ног по полу и прочие утренние звуки.
– Быстрей шевелитесь! – командовала Анна. – Веселее глядите – не мухи сонные!
То ли и впрямь сегодня девки не торопились, то ли после ночных размышлений Анне только казалось так, но вся эта утренняя суета и бестолковщина раздражали ее не на шутку. И не то чтобы девки вообще были непослушны или ленивы, за исключением разве что толстухи Млавы да строптивой Аньки – не могло быть лентяек в крестьянских семьях, но, по большей части привыкшие к неспешному укладу жизни в лесном селище, они никак не могли освоиться с обычаями воинского поселения. И если отроков удалось привести к порядку железной рукой и строгостью наставников, не скупящихся на «наряды», как здесь говорили, по чистке нужников, а то и весьма чувствительные тычки или удары Андреева кнута, то девиц пока что жалели. Но сегодня привычная утренняя суета раздражала разлетевшуюся в своих ночных размышлениях Анну не на шутку. Может, и присутствие Арины, наблюдавшей за девками с легкой улыбкой, сыграло свою роль, но, глядя на зевающих девчонок, еле передвигающих спросонья ноги, Анна потихоньку начинала свирепеть.
«О переменах возмечтала? А толпу глупых девок на шею не хочешь? Туровских женихов поразить? Чем? Растрепами бестолковыми? Да от них любой сбежит, не оглядываясь! А Арина-то как смотрит… вроде и не насмехается, улыбается по-доброму, но… ведь и не прочтешь ничего у нее на лице! Словно в доспех оделась! Что она на самом деле думает-то?»
И тут в привычные звуки просыпающейся девичьей неожиданно вплелось совершенно неуместное тявканье, затем девичий визг, подкрепленный взвизгом уже собачьим. Оказывается, Роськин щенок каким-то образом умудрился просочиться в девичью, хотя двери на улицу еще вроде и не открывали. Врожденная шкодливость вкупе со щенячьим энтузиазмом внесли в бестолковую суету полусонных девиц дополнительное разнообразие. Ворон пробрался в одну из опочивален и принял самое деятельное участие в побудке, видимо, решив, что это новая и чрезвычайно занимательная игра.
Привлеченный непонятными запахами и теплом, он уже успел сунуться под одно из одеял, надеясь то ли найти что-то съедобное, то ли просто украсть чего. Прошелся холодным мокрым носом по горячему со сна телу и, спасаясь от пронзительного визга разбуженной таким образом Евы[3], забежал в другую опочивальню. Там, правда, соревнование с Проськой в перетягивании одеяла он позорно проиграл, но расстроился не из-за этого, а оттого, что получил от рассерженной соперницы пяткой по носу – та, не открывая глаз, пыталась отбрыкнуться от наглого воришки, за что и была в эту же пятку укушена. Сопровождаемый оглушительными воплями щенок проскочил дальше, где ему наконец-то повезло: соседки как раз пытались растолкать Млаву – основную, наряду с Анькой, претендентку на звание «головная боль боярыни». Эта толстуха каким-то образом умудрялась припрятывать еду, чаще всего куски хлеба, а потом ночами энергично грызла сухари, не давая заснуть своим соседкам. Но в это утро их страдания были отомщены Вороном: пройдоха учуял запах еды, поднялся на задние лапы, засунул нос к Млаве под подушку и стащил сухарь чуть ли не из зажатого кулака. Разъяренный вопль моментально проснувшейся обжоры поднял на ноги всех, а щенок, отскочив в сторону, стал, давясь и урча, поспешно глотать героически добытое лакомство прямо на глазах у ошалевшей от такого нахальства Млавы. Пока она выпуталась из одеяла и подскочила к наглецу, от сухаря остались лишь жалкие крошки, рассыпанные по полу, но Ворон не собирался уступать законной владелице даже их. Грозно рыча и отчаянно огрызаясь на толстуху, он подобрал их, чуть не тяпнул при этом попытавшуюся схватить его за загривок Млаву и пронесся у нее между ног к двери, каким-то чудом не запутавшись в подоле ее рубахи. Продолжая вопить, жертва грабежа тяжело затопала следом, но догнать шустрого воришку ей было явно не по силам: он, лавируя между ногами уже вышедших из своих опочивален девиц и смешно скользя лапами на поворотах, помчался к лестнице. Красная от гнева Млава в одной рубахе неслась за щенком с изяществом борова, попавшего в курятник. Девки еле успевали отпрыгивать в сторону с ее дороги – затопчет и не заметит, а к общему шуму добавились вопли наименее проворных. Привлеченные криками, из опочивален стали выскакивать и остальные ученицы Анны, принимая живейшее участие в происходящем. Их смех, трубный рев ограбленной обжоры и собачий лай слились в единый гомон, наполнивший светлицу. Причем, судя по репликам и хохоту, сочувствовали все скорее удачливому Ворону, чем его жертве. Картина сама по себе была очень забавная, и в другое время Анна и сама бы посмеялась, но не в это утро…
Тут, в довершение всех проказ, почти добежавший до лестницы Ворон подбил под ноги выскочившую из двери Евдокию, и та с визгом полетела на пол. Что там произошло дальше, Анна разобрать не успела, но моментально образовавшаяся куча мала из барахтающихся девок разъярила ее окончательно. Последней каплей стали причитания Млавы, умудрившейся во всей этой неразберихе как следует ушибиться.
– Уй-юй-юй!!! Убилася-а-а-а-а!!! Развели тут кобеле-е-ей!!! Все ваша Академия дурацкая-а-а-а!!!
Вой этой дурищи, смеющей походя поносить Академию, хлестнул Анну, словно пощечиной.
«Оружие тебе, говоришь? Дружину захотела? ЭТИХ, что ли, в Туров везти? Ну уж нет! Им не то что оружие – половник доверить страшно. Ну, держитесь у меня, я вам устрою! Как там батюшка Корней на новиков рыкает?»
– Молча-ать! – резкий окрик Анны прозвучал, как удар хлыста. Девки мгновенно замерли, кто-то аж присел с перепугу. Сейчас боярыню можно было назвать только «воеводой в юбке»: плечи расправлены, к спине хоть доску прикладывай – прилипнет, глаза чуть прищурены, черты лица затвердели, стали какими-то… хищными, что ли. И взгляд такой, что, кажется, полоснет – зарежет. Девчонки, ошарашенные столь резким окриком, мгновенно притихли; видно было, что ТАКУЮ боярыню они боятся не на шутку.
