Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
— Арсений, что-то ты совсем ко мне дорогу забыл.
— Так некогда было, Ольга Николаевна, с мамой полторы недели сидел, она у меня ногу сломала.
— Слышала, слышала… Надеюсь, кость нормально срастается?
— Рентген показал, что нормально.
— Вот и славно! А ты меня наедине-то можешь и без отчества называть.
— Это я на всякий случай, вдруг кто услышит, — сказал я, демонстративно оглядываясь.
— Не слышит нас никто, — вздохнула она. — Ладно, пойду, мне ещё собрание коллектива вести.
Чувствуя себя немного негодяем, я вечером ближайшей пятницы всё-таки навестил Ольгу. Естественно, предварительно обговорив с ней этот момент, чтобы не быть незваным гостем, который, как известно, хуже уроженца Казани. Ольга расстаралась, накормила меня таким ужином, после которого по идее нужно было лежать и переваривать еду, как удаву, проглотившего козлёнка. Однако «супружеский» долг требовал от меня другого, и я, дав пище немного утрамбоваться в желудке, следующие пару часов терзал тело заведующего поликлиникой Ольги Марковны Шустовой. Ну и она меня немного потерзала, так сказать, в отместку.
А уже когда лежали в темноте, нарушаемой только проникавшими через окно на стену и потолок отблесками света уличного фонаря, она вдруг спросила:
— Сень, а если бы я тебя в среду не встретила во дворе больницы, не подошла, ты бы ко мне так и не пришёл?
— Почему?
— Не знаю… Сон я видела, а в нём тебя с какой-то девушкой.
Надо же, вещие сны моей любовнице снятся!
— А как она выглядела, та девушка?
— Да я что-то не особенно её разглядела. Вернее, сам сон в памяти не отложился. Проснулась, и помню только, что глаза у неё зелёные. Большие, зелёные глаза и тёмные, густые ресницы. Есть у тебя такая знакомая?
Я даже и не знал, что ответить, потому что именно у Тани были такие глаза, которые только что описала Ольга. Нет, ну реально мистика какая-то!
— Сразу так и не вспомнишь, — пробормотал я в надежде, что удастся замять эту скользкую тему. — Кстати, я заметил, как ты после ужина за левый бок держалась. Что-то болит?
— Да-а, не обращай внимания, это у меня поджелудочная так на жареное и жирное реагирует. Посидела с тобой за компанию, и съела-то всего ничего, а всё равно прихватило.
— И давно реагирует?
— Года три или четыре.
— Да, поджелудочную нужно беречь, — пробормотал я. — Но теперь она тебя беспокоить не будет.
— Это почему?
— Просто не будет – и всё. Я волшебник, я так захотел.
Этой же ночью я подлатал её поджелудочную. Мне это напомнило работу с Евдокией, когда та спала, повернувшись на бок, а я правую ладонь положил ей на живот. Только сейчас не по центру, а левее, хотя, как мне кажется, мои «паутинки» могли дотянуться до нужного органа хоть от головы, просто в данный момент так было и ближе, и удобнее. Главное, что во время исцеления Ольга не ворочалась, а продолжала тихо посапывать, лёжа на правом боку.
Утром прямо от неё отправился на автовокзал, где в 8.15 сел на рейсовый до Пензы. О своём приезде просигнализировал заранее, всё ж таки у нас дома теперь телефон имеется, и я мог звонить с почтамта по межгороду.
Честно говоря, я бы с удовольствием выспался, повалявшись в тёплой постели под боком у женщины в самом расцвете лет ещё пару часиков, однако сыновий долг требовал моего присутствия рядом с матерью, пусть даже она и была совершенно здорова. Тем не менее мама стоически продолжала носить гипс и передвигаться с помощью костыля, поддерживая легенду о реабилитации после перелома большеберцовой кости.
— А чего это ты так сияешь? — спросил я её, внимательно посмотрев ей в глаза.
Мама смущённо отвела взгляд:
— Да просто… ты приехал – и мне, старой, радость.
— Да какая же ты старая?! Тебе хоть сейчас замуж!
— Ты прямо как Юрий Васильевич говоришь.
— Это кто ещё такой?
— А это тот хирург в поликлинике, что мою ногу смотрел. Импозантный мужчина. Вчера у него снова на приёме была.
— А-а-а, — вспомнил я, — такой лысый, лет пятидесяти?
— Почему лысый? У него просто залысины большие. И, кстати, неженатый. Вернее, разведён.
— Он и в такие подробности личной жизни тебя посвятил? Это точно неспроста. В ресторан ещё не приглашал?
Мама окончательно смутилась.
— Да какой мне ресторан на костылях? Не скажешь же, что нога здоровая, хоть Юрий Васильевич и удивлялся быстрому заживлению, приходится пока в гипсе и с костылём ковылять.
— Ну, значит, ещё пригласит, — уверенно заявил я. — Женщина ты видная, симпатичная,
А когда ещё свой костыль отбросишь и встанешь на каблуки…
— Тьфу на тебя, Сенька! Иди руки мой – и за стол. Я твоих любимых пирожков напекла.
После обеда я набрал Таню. Трубку взяла её мама.
— Здравствуйте, Клавдия Петровна! Как ваше самочувствие?
— Ой, Сеня, ты? Здравствуй! Что касается ног, то всё замечательно. Про остальные болячки говорить не буду, я и сама-то не про все помню… А ты, наверное, Танюшку хотел услышать? Так нет её. Она вот с полчаса как с Олегом ушла.
— С Олегом? — внутри меня всё как-то сразу погасло. — Что за Олег?
— Да знакомый её ещё по институту. Пошли куда-то, не сказала, предупредила, что может вернуться поздно… Ой, Сеня, я тебя, наверное, расстроила?
— Ну что вы, Клавдия Петровна, мало ли, кто у Тани может быть в друзьях. Ладно, пойду, маме вон нужно с чем-то помочь. Всего вам хорошего.
Положив трубку, я выругался сквозь зубы. Может, это мне расплата свыше за то, что я, закрутив роман с одноклассницей, опять полез в постель к Шустовой?
— Сеня, что случилось?
В голосе мамы чувствовалась тревога. Я через силу улыбнулся:
— Да всё нормально, тебе просто показалось.
— Не думаю, — строго посмотрела она на меня. — Материнское сердце – оно всегда чувствует, если у её ребёнка что-то неладно. Ты ведь Тане звонил?
— Ей, — со вздохом признался я.
Она молчала, только испытующе глядела на меня, и под этим взглядом я словно вернулся на 15 лет назад. Она вот так же
