Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов
Когда дверь в её комнату закрылась, Федотов дёрнул Травина за рукав, сам подкатил к столу, переполз на стул.
— Садись, хряпнем по маленькой, закусим.
Он разлил жидкость из графина в две рюмки.
— Не могу, — Сергей постучал по голове кулаком, — от одной капли раскалываться начинает, доктора говорят — из-за контузии. Даже пиво не идёт, как проклятие какое-то.
— Тогда вот морсу налей, а я, брат, выпью. Ты не поверишь, какое мне счастье подвалило с Машенькой, вот расхрабрюсь, возьму и признаюсь.
— В чём? — не понял Травин.
— Что люблю её.
— Погоди, я думал, вы вместе живёте.
— Куда там, — телеграфист огорчённо махнул рукой, — комнату ей сдаю, а она вон возится со мной, вроде как заместо платы. Разве такая посмотрит в мою сторону? Серж, ты же её видел — богиня, других слов нет. Только чувствую, вот здесь, сердцем, и я ей чуточку неравнодушен. Смотри, и обед она приготовила, и по утрам меня на работу отвозит, и на процедуры иногда, и даже на аэродром по понедельникам, я ведь снова летать начал, на местной базе Осоавиахима. Никакими деньгами такое не измерить.
Травину только и оставалось, что молчать и слушать. Кольцова заявила, что между ними двумя явно есть романтическая связь, да и соседка ей сказала, мол, женятся скоро. Но Федотову пересказывать это не стал, тот все десять минут, что его квартирантка причёсывалась и припудривалась, разливался соловьём о своих чувствах, и замолчал, только когда Мария-Мурочка появилась в комнате. Она распушила волосы и надела короткое приталенное платье, когда женщина села на стул, платье натянулось на небольшой груди и сдвинулось вверх, обнажая часть бедра. Чулок женщина не носила, ноги её были загорелыми и стройными.
Несмотря на опасения Сергея насчёт обеда с влюблённой парочкой, всё прошло неплохо. Суп с потрошками был великолепен, жареная курица с рисом почти вся досталась Травину, Федотов и Мурочка отломили по крылышку и на этом ограничились, Федотов пил водку, Мария — принесённое Сергеем вино, а сам Травин — шелковичный морс. Разговор получился непринуждённый, без подколов и неуместных шуток. Телеграфист ударился в воспоминания о военных годах, но не лепил из себя героя, а всего лишь рассказывал эпизоды, связанные с ним и Сергеем. Если бы не головная боль, эхом отдающая на воспоминания, Травин бы отлично отдохнул.
— Видела бы ты, Машенька, как он на Ньюпоре летал, — говорил Федотов, — Серж тогда совсем юношей был, шестнадцать, кажется, лет, а уже богатырь почти как сейчас, в обычный биплан не помещался, так он для полковника Татищева приспособил кабину, тот тоже был мужчина выдающийся, шесть пудов весом, хорошо если Муромец подымет. А Серж двигатели переделал, перегородку убрал, крыло поднял, и забрался полковник как миленький. Ну а наш пострел в свободное время на том же эроплане поднимался, такие штуки выделывал, куда там взрослым товарищам.
— Так вы тоже лётчик, Сергей? — спрашивала Мурочка, аккуратно, белоснежными зубками снимая мясо с куриного крыла.
— Он у нас техником был, я тебе скажу, лучше техника я не встречал за войну, — за Травина отвечал Федотов. — Правда, в их авиаотряде я, считай, проездом был, но за это время успел убедиться. И вообще, он ведь не первый лётчик в семье, Олег Станиславович Травин, его отец, одним из первых российских асов был. Он с моим отцом знался и много рассказывал, да и потом общие знакомые нет да и посылали весточку, потому могу ответственно утверждать — Серж своей фамилии не посрамил.
Мурочка бросала на Сергея слегка заинтересованные взгляды, но телеграфист упрямо этого не замечал или не придавал значения.
— А я вот сейчас Юнкерс осваиваю. Точнее, мы с Машенькой, каждый понедельник или среду в Минеральных водах на аэродроме. Их там четыре штуки, тринадцатых, со четверга по воскресенье они почту возят, а с понедельника по среду на них курсантов учат. Ну и я на добровольных началах, так сказать, начальник авиашколы — мой старый приятель. А у Машеньки талант, всего семь раз в воздухе, а уже сама на посадку идёт, правда, с моей помощью.
— Юнкерс — машина серьёзная, — Сергей вытер рот салфеткой. — Там же два пилота и четыре пассажира помещаются?
— Именно так, — подтвердил Федотов, — ты представь, какая махина. Управление несложное, руля слушается отлично, мотор — зверь, но после бипланов, я тебе скажу, совершенно другое дело. Взлёт обычный, отрывается плавно, а вот когда на посадку заходишь, тут, брат, надо в оба смотреть, сам не сядет, чуть что, и в пике. Один глаз на высотометр, другой на землю, и чтобы не сваливался в стороны. Надо нам с тобой как-нибудь попробовать, да что там как-нибудь, айда в среду вместе на аэродром. Договорились?
Постепенно разговор ушёл от авиации к мирной жизни, Федотов принялся выяснять, как устроено телеграфное дело на Псковском почтамте, Мурочка должна была бы заскучать, но нет, тоже живо принимала участие в обсуждении, хотя, судя по всему, ни черта в этом не смыслила. На столе появился чайник, трубочки с кремом пришлись как нельзя кстати, Травин оставил их хозяевам, сам всё больше на варенье налегал. Когда на столе почти ничего не осталось, настенные часы показывали половину пятого. Сергей поднялся, прощаясь.
— Подожди ещё минутку, посоветоваться с тобой хотел, — Федотов не стал настаивать на продолжении вечера, он осоловел от выпитого спиртного и беспричинно улыбался, — ты же в таких делах человек опытный.
— В каких?
— Да понимаешь, какая штука вышла. Ты ведь Мишу Абрамовича знал, кажется, да это ведь брат Всеволода, который с Шаховской разбился, помнишь? Должен слышать об этом случае, перед войной все говорили. Миша в вашем авиаотряде служил в пятнадцатом, потом его в Гренадёрский корпусной авиаотряд перевели.
Травин кивнул, стараясь не морщиться. Лицо Абрамовича появилось в памяти и пропало.
— Вот ведь штука какая, он сейчас во Франции живёт и в журнале германском публикуется на тему авиации, мне статья его на глаза попалась, а там адрес парижский. Так я ему телеграмму отбил, он ответил, я ещё одну. Ну и вызвали меня в ГПУ, мол, так и так, чего это ты, товарищ Федотов, с заграницей переписываешься? Я, конечно, всё рассказал, как есть, что боевой товарищ бывший, обещал так больше не делать, мне пальцем пригрозили, и на этом всё. Ты вот почтовый начальник, скажи, это
