Кровавый венец. Книга Первая. Проклятие (СИ) - Элеонора Лазарева
— Владимир…!.
И душа ее резко ушла вверх.
Там, на широкой и светлой дороге стоял ее муж с раскрытыми объятиями и радостно улыбался. А за его плечом она разглядела лица отца, матери, брата, и некоторых старшин, которые ушли вместе с Владимиром. Она, бросившись к нему, почувствовала себя так хорошо и была так счастлива, как никогда ранее.
— А как Ванюшка? — Спросила она у улыбающегося мужа, который смотрел на нее с любовью и нежностью.
— С ним все будет хорошо, — ответил чуть нахмурившись Владимир. — Он сильный!
Они повернулись, и Славка очутилась в ласковых руках матери и отца, а потом и брата. Оглянувшись, она увидела, как где-то далеко горела русская земля. Вздохнув, поняла, что это забудется и скоро все встанет на свои места.
А под ними горел Стародубск — крепость и столица княжества.
Темень пала сразу: то ли дым пожарищ был таким сильным, то ли сама природа хмурилась на деяния людей. Небо было затянуто тучами, и сквозил холодный ветер. Он еще больше раздувал огонь, пожирающий городские строения и княжий терем. По темным улицам с факелами в руках бегали обозленные ордынцы. Они грабили, убивали и насиловали, забирали в полон жителей, оставшихся в живых, резали тут же животных и разжигали костры. Смрад и копоть летели вслед за их деяниями, кровью были омыты их руки. Со всех сторон слышались крики о помощи и дикий гогот мужских глоток. Там вершился суд над пораженным городом. Никто не пришел им на помощь, некому было их защитить. И только в белой каменной церкви слышался нестройный гул женских и детских голосов — то пели псалмы спрятавшиеся там люди. Они внимали к Богу и просили у него прощения и милости.
Не смогли ордынцы открыть ворота храма, как ни старались, а подкатить бронебойную машину не могли, так как улицы больно узкие. Тогда решили по-другому.
— Сжечь проклятых урусов! — Приказал старший половецкий кошевой.
И вот уже таскают к белым стенам вязанки хвороста и оставшиеся поблизости дрова из дворов. Вскоре запылал вокруг огонь, затрещали поленья, политые для большего жара маслом, повалил черный дым. А вокруг бегали с зажженными факелами ордынцы и радостно кричали:
— У-рус! У-рус! У-рус!
Голоса в храме послышались сильнее, перерастая в крики, но потом и они замолкли. И тут с большой колокольни послышался звук колокола. Он гремел на всю округу, возвещая великую гибель православного люда.
Внезапно распахнулись двери и сквозь огонь начали выбегать женщины, закутав в одежды детей, и падали тут же сгорая факелами, прямо под ногами ордынцев. Те отпрыгивали в сторону и смеялись, глядя на мучительную гибель людей.
Лишь несколько женщин смогли вырваться из пламени, почти целыми и среди них была и Маруша с Ванюшей. Она облила себя и его водой и поэтому мало пострадала: сгорели часть волос на голове, лицо, да руки, что держали мокрое одеяло с закутанным мальцом. Ее подхватили половцы и выдернули ребенка. Схватив поперек тела слегка задохнувшегося малыша, потащили в повозку. Ее же осмотрели и тоже повели туда же. Там она, быстро схватила Ванюшку на руки и прижала к себе.
Вскоре возок был наполнен вещами, снятыми с мертвых, что лежали на полу храма, и золотыми церковными изделиями. Маруша прислонилась к борту и, покачивая завозившегося мальчугана, прикрыла глаза. Она тоскливо вздыхала, понимая, что вновь в плену, что опять в руках тех, кто когда-то испоганил ее жизнь. Маруша тяжело вздохнула и тихо запела, укачивая малыша.
Глава 19
Повозка с пленными и добром остановилась возле большого шатра с ханским стягом на макушке — тремя лисьими хвостами. Это был знак одного из первых приближенных Узбека — старого Щаура. Слуга выскочил из шатра и замахал руками, ругаясь и показывая, что некогда господину лично принимать подарки. Но он сам готов принять и показать их, когда тот будет свободен. Ордынцы поклонились и убежали, а старый слуга придвинулся к дарам. Строгим взглядом окинул возок, присмотрев при этом испуганную Марушу с Ванюшкой. Поманив их к себе, велел подойти. Она осторожно прошла к половцу и сказала на его языке, что этот малыш ее, и она просит их не разлучать. Половец, услышав родную речь, заинтересовался, откуда та его знает, и Маруша сказала, что выросла среди них, но потом была выкуплена и теперь жила здесь.
— Вот и сыночка прижила, — сказала она и тут же была обнята ручками заспанного малыша.
Слуга кивнул и приказал ей идти в другую палатку, к слугам, а с ней он разберется завтра. Ему понравилось, что попалась женщина, знающая их язык, и теперь она могла помочь ему с пленными, переводя его команды. А что с ней ребенок, так даже лучше, скорее будет исполнять его приказы. Старик развернулся и вошел в хозяйский шатер, прислушался к вздохам хозяина за ковровой стеной.
Старый Щаур не спал. Он сидел перед картой, расстеленной на низком столике, и внимательно всматривался в очертания княжеских земель: бубнил, водил по коже согнутом пальцем, хмыкал и кашлял. Он понимал, что нашествие захлебнулось, так ничего и не получив по ханскому плану: до Москвы не дошли, показали себя уже не тем монгольским войском, потерпели поражение и потеряли много людей. К тому же обозлили даже тех, кто был рядом — союзников и соратников и прошлись по землям Владимира. Но даже он оказал сопротивление, хотя и был убит в бою. Старик вздохнул, сворачивая кожаную карту, и бросил ее в мешок. Завтра он снимается и движется назад. Узбек сообщил ему, чтобы тот не останавливался подолгу и шел за ним след в след. Только перед столицей Стародубского князя тот остановился и взял его, по приказу хана, хотя и не хотел этого делать.
— Зря ты собираешься разорять твоих же сторонников, — ворчал он на слова Узбека еще при его отходе. — Так ты потеряешь вовсе свое слово. Кто еще будет тебе верить?
Но хан был зол на свое поражение и готов, как тигр в западне, который откусывает себе лапу, разорить и уничтожить даже стародубское княжество.
— Путь видят, что нет
