Не главный не герой - Ветер
— Почему не использовать более пристойные прозвища к числу одиннадцать? — уточнил директор. — Например, можно обратиться к величайшей науке математике, поднял директор вверх палец, готовясь поведать тайны вселенной, — Эндекахорон, абстрактный правильный четырехмерный политоп, одиннадцать ячеек которого представляют собой полуикосаэдры.
Повисла мертвая тишина, за парой редких истеричных смешков. Даже учителя выглядели весьма озадачено и смущенно. Думаю, как и все пришедшие первого сентября в школу дети пытались произвести друг на друга впечатление, что называется понтовались. Так и дирик понтовался, хотелось ему блеснуть на пике своей славы, вот и вызубрил это определение.
— Ну, или, например, число Бога, кубика рубика, два умноженное на два и еще раз на два, в метрике эфтээм равно одиннадцати? — с видом «а вы что не знали, это же элементарно?», спросил дирик.
Из всего этого я и подавляющее большинство, если не совсем все, присутствующие уловили только знакомое словосочетание «кубик рубик». С тех пор директора за глаза зовут Кубик Рубик, а школу именуют имени Кубика Рубика. Хотя некоторые пытались по началу выговаривать Эндекахорон. Не мне одному удалось установить, что именно сказал директор, поскольку с первого раза запомнить такое не представляется возможным.
Вскоре каждый мальчишка, за девчонок не скажу, вворачивал данную фразу где только мог, наслаждаясь произведенным эффектом, на «мамину подругу», хоть и крайне кратковременным. Число Бога или школа Бога — не прилипли, поскольку одна часть все еще была советскими материалистами, которым было неприемлемо говорить о боге или как минимум не вызывало отклика, а другая резко уверовавшая или как минимум не отрицающая наличия высших сил, побаивалась такое упоминать. Если школа Бога, то дирик тогда кто? Как-то это совсем уж.
Тем временем я дождался автобус, а в наше время его запросто могли отменить по причинам: сломался или мало бензина, или еще какой ерунде. Поселок аэропорта, представлял из себя пару тысяч населения, расположен был достаточно далеко от Йорка, чтобы стать его микрорайоном. Бывшее главным местом работы посельчан комплекс зданий Аэропорт не работал со времен развала Союза. Единственный способ попасть в Йорк из других городов — железка, ну или автомобильная дорога, хотя последнее в разы опаснее, да и у многих ли есть свои машинки.
И вот я, пробираясь по вражеской территории словно партизан, выискиваю нужны дом, с трудом вспомнив его номер и улицу. Нахожу наконец нужное. И, тут мама его мне и заявляет, — а Сережа уехал в Москву.
— А как? Почему? Надолго? — успел я вовремя отвиснуть и задать скороговоркой вопросы в закрывающиеся двери.
— Не знаю, — не собиралась со мной продолжать беседу его мать.
— Передайте Миха приходил из школы, очень надо, я в микрашке живу он знает где, — прокричал я уже в закрытую дверь.
— Кто приходил-то? — уточнила во вновь приоткрытую дверь его мать.
— Миша из школы приходил! — еще раз крикнул я.
Его мать была как минимум не в настроении. Странно он вроде говорил, что мать у него добрая. Мы обсуждали же родаков, кто строгий, кто нет. Что-то я не заметил доброты. Ладно, повезло стало быть, что не встретил его батю, который мог со слов Серого применить к нему ремень.
Опасливо оглянулся, не привлек ли мой вопль лишнего внимания и поспешил обратно к остановке. Мне очень повезло и обратно я уехал на том же самом автобусе без задержек. Все эти Серегины истории из серии «и тут погнали наши городских» не вызывали желания задержаться тут хоть на минуту. Заезжаем в город со стороны башен близнецов. Одни из именных высоток, правда самые низкие из них, в двенадцать этажей. Все прочие именные в семнадцать.
Эти башни чьи-то бывшие общаги, теперь вдруг оказавшиеся в собственности последних жильцов. Некогда общие длиннющие балконы делятся на части перегородками из фанеры, где-то остекленные как попало, где-то красиво, где-то от бедности вместо разбитого стекла стоят фанерки. Контингент там всегда был тот еще, и продолжает ухудшаться с каждым годом. Таких общаг, вдруг ставших коммуналками в Йорке полно, но тут высота здания сильно влияет, чем выше здание, тем хуже криминогенная обстановка. Мне папа много чего рассказывает по работе, а уж он то про все трупы в городе в курсе, если они конечно случились не по естественным причинам. Еще один «трупный» дом города это наш собственный, хотя и девятиэтажный.
Что касается странно звучащих для вас названий. Йорк — это вам не Англия и не Америка, тут суровая постсовковая действительность. Столица Эбуракской республики, одной из многих в составе Российской Федерации, Х-надцатый регион. Население русские и понятно местные эбураки, почти такие же как мы, но мелкие и раскосые.
Блин, я мелкий пока только из-за возраста, я потом вырасту, это точно, зуб даю. Этнический состав распределен крайне неровно, столица Йорк, почти на сто процентов русская, услышать эбуракскую речь редкость. Едва отъедь до любой деревни все меняется в обратную сторону, только по эбуракски и говорят. Город построили как крепость, когда Русь покоряла все народы в том числе и эбураков.
Далее в войну эвакуировали сюда кучу заводов и их персонал. Получился русский город столица республики эбураков. Услышать в свой адрес эбурка, эбуренок или еще что-то схожее, в основном считается оскорблением. Уже давно полно метисов, Серый, например, явный метис в первом поколении. Кстати с чего он такой высокий? Моя прабабка по линии матери и ее матери коренной эбурак, все прочие родичи приезжие. Получаюсь я вроде как на двенадцать с половиной процентов эбурак, о чем никогда никому не говорил и вряд ли в ближайшее время скажу.
Эбурака, как вы догадываетесь, обзывать эбураком не столь эффективно. Все равно что вам сказать, эй русский. Если цель оскорбить и вывести из себя, для этого используется приставка «че» чебурак или производное — чебурашка. Не знаю может тот писатель, что писал детские рассказы приезжал сюда? Чебурашек тут много. Известный герой Че Гевара никогда не станет тут популярным. Заявить, что я «Че», это выставить себя на посмешище. Мне эти националистические заморочки крайне неприятны, помня детскую мудрость о том «у кого что болит, тот о том и говорит» я не заостряю на этом внимание, не усердствую
