Сапер. Том III - Алексей Викторович Вязовский

— Что непонятного было в словах «ты остаешься здесь»? — спросил я ее самым суровым командирским голосом, какой только смог изобразить.

— То, Пётр Николаевич, ой, товарищ командир, что раз я сказала, что пойду с вами, то так и будет! — нагло ответило мне это чудо. — Мне даже папка с мамкой против ни слова не сказали! Знали, что я всё равно по-своему сделаю!

— Лучше бы они тебя замуж выдали. Или по заднице надавали, чтобы головой думала, — буркнул я.

— Била мене мати березовим прутом, щоби не стояла з молодим рекрутом, — улыбаясь, бодро запела Параска. Вот ведь знает как найти подход к командованию!

— Отставить песни! — гаркнул я. — В обоз! Стирать и картошку чистить! До конца войны!

— Вот, видите, получилось как я говорила! — ни капли не смутившись, заявила девчонка. — А стиркой меня не напугаете! Ой, ладно, я к Анне Матвеевне пойду, — вдруг ее задор куда-то испарился и через пару секунд она уже укладывала свой рюкзак на сани. Я развернулся и чуть не засмеялся в голос: товарищ Енот так и стоял со зверским выражением лица и поднятым кулаком.

— Ну хоть кого-то эта ходячая катастрофа слушает, — улыбнулся я. — Если что, буду знать, кого позвать, чтобы утихомирить ее.

Шли не спеша. И люди уставали быстро, и лошадку надо пожалеть. Так что шагай пока ноги переступают. Вокруг тишина, только топот ног по дороге, фырканье коня, да временами кто-нибудь закашляется.

Не заметил, как перестал наблюдать за окружающим. Вот так и на марше: идут люди, а потом — шарах, вывалился кто-то, уснул на ходу. Встанет бедолага, отряхнется, если силы есть, и опять в строй нырнет. Так что я пропустил тот момент, когда тучи почернели и ветер усилился. Дошло до меня только после того, как в лицо освежающе прилетел такой бодрящий снежок.

Через минуту уже ничего не было видно. Валит и валит — успевай протирать глаза. Где мы? Куда идем? Кто там впереди был? Надо назад, в кучу собираться, а то сейчас шаг в сторону — и готов, Ага, догадался, выпал из вьюги. Кто это хоть тут в снеговика переоделся? Витя Гаврилов, наш артиллерийский старшина. Ну вот, все вместе, хорошо. А плохо то, что спрятаться некуда.

— Товарищ командир! — это Параска подошла откуда-то сбоку. — Я знаю, куда идти! Тут недалеко совсем, мы же на полдороги между Боромыками и Березной! Километров шесть, не больше!

— Так не видно же ничего! — крикнул я, пытаясь уклониться от ветра, дующего прямо в лицо, в какую сторону ни повернись.

— Сейчас вот тут пройдем, — она махнула куда-то влево, — потом через ручей переправимся, а там рукой подать. Пойдемте, а то замерзнем здесь!

Вот и не хочется так рисковать, но понимаю, что придется. Что поделаешь, понадеюсь еще раз на свою везучесть, раз больше ничего не остается.

— Веди! — крикнул я Параске, и она, кивнув, поперла прямо во вьюгу.

Уж не знаю, с какой скоростью мы двигались, но казалось, что прошло уже дня три. Задубели все, но при этом дружно переставляли ноги, хоть некоторым пришлось держаться за сани, чтобы не отстать. Хотел подбодрить народ какой-нибудь военной песней — даже начал напевать:

Но снег забивал не только глаза, но и рот. Заткнулся и дальше уже брел молча.

Как мы дошли до ручья, о котором говорила Параска, сам не знаю. Подбежала девчонка, говорит:

— Лед тонкий, надо осторожно!

Ну, сказано — сделано. По одному переправились на другой берег, Сани разгрузили, барахло вручную перенесли.

Вроде и ветер немного стих. Осталась только лошадь. Конечно, ее распрягли и сани перетащили на себе. Пока ходили туда-назад, я присматривался и прислушивался. Вроде как не трещит и не прогибается. А что делать? Идти всё равно придется, не ехать же вдоль берега в поисках хоть какого-нибудь завалящего мостика.

Коняшку взяла под уздцы Параска. Понятное дело, они знакомы уже долго, больше некому. Потихоньку ступили на лед. Казалось бы, тут того ручья одно название, курица перелетит, а волнуюсь, будто реку переходим.

Шаг, другой, третий. Осталось совсем немного, я уже даже начал набирать в грудь побольше воздуха, чтобы облегченно вздохнуть, но тут правое заднее копыто скользнуло по льду, коняшка переступила с ноги на ногу, и… через секунду надо льдом была видна только лошадиная, извините, задница. Проклятая животина вместо того, чтобы спокойно подождать, когда ее вытащат, начала паниковать и брыкаться.

Кто его знает, чем бы всё кончилось, если бы не знатный коновод, опирающийся на опыт многих поколений. Это я про Ильяза. Правда, узнал я об этом только в эту минуту. Раньше про животноводство мы с ним как-то разговор не заводили.

Татарин подбежал к месту катастрофы, отогнал бестолково топчущуюся Параску, снял ватник и, схватив лошадь под уздцы, начал что-то ей рассказывать. Я стоял далеко, поэтому не слышал, что там Ахметшин ей вещал и на каком языке, но через минуту, или чуть больше, он уже снял сапоги и прыгнул в воду. И начал толкать к берегу то, что осталось над поверхностью. А с берега за уздечку тащили Базанов с Быковым.

Я знаю, что к лошади сзади подходить нельзя. Не на асфальте рос, видел. Но Ильяз и этот запрет обошел, чуть руку под хвост не засунул. В конце концов все собрались в кучу возле переправы к тому моменту, когда все оказались на берегу. И лошадка, и Ахметшин. Мокрые и холодные.

— Ну, чего стоим? Ждем, когда они замерзнут? Быстро костер развести, лошадь обтереть, Ильяза переодеть! Старшина! Налей ему грамм сто, чего встал?

О как я командиром быстро стал! Даже Базанов ни слова не сказал, только кивнул одобрительно. Все враз зашевелились. Старшина, как самый опытный в вытаскивании народа из водных просторов, быстро поднес к посиневшим губам татарина фляжку и влил в него, а потом уже начал помогать стаскивать мокрую одежду.

Параска, смущенная своей нерасторопностью, молча обтирала лошадь. Задымился костерчик, сооруженный из того,