Князь Никто - Саша Фишер
Под фонарями скучали девушки, определить возраст которых было затруднительно из–за толстого слоя яркой косметики. Из открытых окон домов раздавались звуки музицирования, разной степени талантливости и песни, разной степени непристойности.
Клиенты были двух категорий — первые были неплохо одеты и пахли дорогими одеколонами. Они целенаправленно двигались в сторону одного из зданий, не задерживая взгляд на выставивших свои прелести уличных девках. С ними было все ясно — это чистая публика, девушек на ночь они выбирали в уютных гостиных, с бокалом шампанского в руке и под звуки рояля или клавесина.
Вторая категория не отличалась изысканностью нарядов и манерами. Эти посетители, напротив, старались обходить стороной все входы в заведения, тянули руки к ярко раскрашенным девицам, в надежде бесплатно ухватить за какую–нибудь из привлекательных частей тела. А если у кого–то из них были деньги и желание потратить оные на продажную любовь, то свое он получал прямо на улице, в одном из многочисленных темных закутков, которыми изобиловал малинник.
Толстяк потащил меня сквозь этот царящий на улице развеселый разврат к самой дальней из построек малинника. Тот дом был отделен от остальной территории невысоким кованым забором. Окна его были закрыты и задернуты плотными шторами, а на крыльце стоял дюжий детина с дубинкой в руке. И по лицу его было совершенно не похоже, что он рад нас видеть.
— Вам вон туда за угол и направо, — презрительно проговорил он, окинув взглядом толстяка. На меня вообще не посмотрел. — Там из твоего мозгляка за гривенник мужика сделают.
— Я Ореховский… — проблеял толстяк, хотя ему, наверное, казалось, что он говорит с достоинством и гордо выпрямив спину. — Геннадий Кузьмич. Мне назначено…
Вот, значит, как тебя зовут, толстый… Уже не очень–то интересно, конечно. Да и раньше не было, кого я обманываю?
Громила прищурился. Еще раз смерил взглядом толстяка. На меня опять даже не глянул. Многозначительно похлопал дубинкой по ладони. Но сделал шаг в сторону и облокотился на перила. Видимо, это был знак, что нам можно пройти.
Толстяк вскарабкался по ступенькам и потянул дверь на себя.
Глава 12. Кое–что о непринужденных застольных беседах
Толстяк замер на пороге и втянул голову в плечи. Потом даже попытался сделать шаг назад, но громила на дверях легонько ткнул его дубинкой в бок. Мол, ты меня убедил, что тебе надо внутрь, теперь давай, топай, твой выход.
Толстяк оглянулся на меня испуганным взглядом и обреченно шагнул вперед. Я нетерпеливо последовал за ним. Стало очень уж любопытно, что это его так смутило. Он же стремился к цели заполучить криминальный бизнес, полдня мне сегодня мозг выедал чайной ложечкой, расписывая, как он прекрасно все устроит, и как ему все бонзы теневого Петербурга будут в овациях рассыпаться и реверансы на четыре такта вытанцовывать.
Я проскользнул вслед за толстяком внутрь дома и скромно занял место у стены рядом с дверью. А внутри царила совершенно даже не деловая атмосфера. За огромным столом в центре просторной комнаты восседало десятка два человек. На вошедшего толстяка они не обратили ровным счетом никакого внимания. Их гораздо больше занимали еда и напитки. Впрочем, понять их было можно — трапеза была обставлена с истинно цыганской роскошью, когда на стол поставили все деликатесы сразу. Осетр, размером с бревно, целиком зажаренный кабанчик, плошки с красной и черной икрой, наваленные грудой подрумяненные рябчики, искрящиеся граненые кувшины с благородно–рубиновой и бледно–золотистой жидкостью. И это не считая батареи обычных бутылок, нарезанных ломтями сочащегося ароматным соком мяса, напластанного крупными кусками дорогущего швейцарского сыра и прочих угощений, купленных явно не на Сенном или Никольском рынке.
Толстяк молча топтался на месте, ожидая, когда на него обратят внимание. Но никто особенно от еды не отвлекался. Вгрызались золотыми зубами в сочное запеченное мясо, жадно отхлебывали дорогое вино из драгценных бокалов муранского стекла, с хрустом, брызжа соком во все стороны, откусывали куски от румяных яблок.
— Грхм… Прошу прощения… — тихонько сказал толстяк. Голос его звучал пискляво, как у девчонки. Я фыркнул, пытаясь сдержать смешок. Да уж, от раздувавшегося от чувства собственной значимости повелителя труповозного дела, вершителя судеб и владыки судьбы, которым он представлял себя сегодня весь день, ничего не осталось. Только трясущийся кусок жира с красным помидором носа на бледном, как непрожаренный блин, лице.
Он обернулся на мое фырканье, но, кажется, я успел снова сделать серьезное лицо. Или нет…
— Простите… Госпожа Ядвига… Я нижайше прошу… — залепетал толстяк чуть громче.
Собравшиеся за столом продолжали жрать, обмениваясь односложными фразами. Единственная женщина сидела во главе стола. Она была черноволосая и черноглазая, густые волосы собраны в пышный конский хвост, у основания удерживаемый несколькими золотыми обручами. Она была одета в красно–черное цыганское платье и увешана золотом и самоцветами чуть ли не с ног до головы. Но цыганкой она не была, хоть и явно прикидывалась. И еще мне она показалась слишком молодой для владычицы криминального мира. Ей было может чуть больше двадцати…
Толстяк беспомощно оглянулся на меня. Надо было, пожалуй, как–то уже приходить ему на помощь, а то мы так и простоим на пороге, любуясь зрелищем стекающего по плохо выбритым подбородкам жира пополам со слюной и заляпанными разноцветными соусами рукавами бастистовых и шелковых рубашек, которые это быдло носить совершенно не умело. Зато могло себе позволить, что, собственно, сейчас с шиком–блеском и демонстрировало.
Я огляделся. Рядом со мной стояла корзина для тростей и зонтов, в которую какой–то шутник сунул резную ножку от журнального столика, покрытую облупившейся позолотой и перламутром. Хорошая работа. Явно из дорогого гарнитура, когда–то украшавшего богатую дворянскую усадьбу. Ну что ж… Быстрым движением я выхватил эту штуку из корзины и уронил на пол.
Чавканье и довольные односложные фразы стихли. Множество пар глаз повернулись в нашу сторону. Толстяк испуганно посмотрел на меня. А я пожал плечами и развел руками. Мол, сделал все, что мог. Ты же приказал молчать, вот и молчу…
— Д–д–добрый вечер, — сказал толстяк и поклонился. Прокашлялся, прочищая горло.
— Ты кто еще такой? — весело спросила женщина. — Кто тебя сюда пустил?
— Г–г–госпожа Ядвига… — начал толстяк. — Я, собственно, Ореховский… Передавал записку о своем визите… По поводу труповозного промысла…
— Записку? — черные брови Ядвиги сошлись на переносице. Она бросила быстрый взгляд на одного из сидящих за столом. Тот едва заметно кивнул. — Ах да, записку… Тогда излагай, что там у тебя.
— У меня есть п–п–предложение… — толстяк никак не мог совладать с дрожащим голосом. — Ежели с умом
