Борьба на юге (СИ) - Дорнбург Александр

Последний, видимо, задетый замечанием и желая оправдаться в глазах честной кампании, перебил рассказчика, заявив развязно:

— Оно, конешно, товарищи, правильно сказано, што плюнул, но и я же, вы видели, здорово проучил эту мразь буржуйскую, пущай знает, как плеваться в пролетариата, защитника революции. Выхватил я у соседа винтовку, да и всадил ему целый штык в пузо, а после, ну его вертеть там в кишках, он успел еще только раз плюнуть и обругать меня, а затем, свалился.

И опять со всех сторон раздались крики браво, молодец, смех, так им надо кровопийцам, довольно они тешились над нами, да нашу кровь пили.

— Да что их жалеть это буржуйское отродье — продолжал опять наш геройский садист-пехотинец — надо всех перебить, чтобы ничаво не осталось. Довольно они ездили на наших горбах, таперача черед наш. Я — незлобивый человек, товарищи, а попадись сейчас мне буржуй или охвицер, так вот перед всеми вами этими бы руками — и он вытянул вперед свои огромные лапы — задавил бы его, как гадину.

— Правильно, теперь мы господа, нашему нраву не препятствуй, что хотим, то и делаем. Долго они измывались над нами, — одобрительно кричали присутствующие.

С замиранием сердца, словно завороженный, слушал я эти жуткие разговоры, будучи не в состоянии понять, как могли до такой степени пасть люди, потерять все человеческое и обратиться в каких-то кровожадных диких зверей. Мне казалось, что все низменное, пошлое и злобное, до поры до времени таилось где-то в этих существах с человеческим обликом, но что теперь что-то прорвалось как нарыв и вся гнусность вылилась наружу.

С каким животным наслаждением смаковали они каждую мелочь, всякую деталь, которую они заметили в предсмертных муках своих жертв. Их преступление не было простым действием, совершенным человеком под известным аффектом, в момент потери самообладания, нет, — это был результат затаенной, долго выношенной мести, которая теперь прорывалась с наиболее низкими, звериными инстинктами человеческой натуры.

Было далеко за полночь, когда, пресытившись кровавыми рассказами, эти люди-звери прекратили постепенно разговор, и вскоре воздух огласился их сильным храпом, напоминавшим звериный концерт. Спать я не мог. Мне хотелось найти разгадку, как могли эта люди, по виду бывшие солдаты, обычно миролюбивые и флегматичные, в короткий срок словно переродиться, потерять всякое чувство жалости и человеколюбия и стать бесконечно жестокими и мстительными.

Законы, цивилизация, совесть, стыд — все, казалось мне, провалилось в пропасть. Вот эти скоты, размышлял я, несколько часов тому назад, нагло издевались над несчастными людьми и теперь безнаказанно хвастаются своим злодеянием, и никто не протестует, никто не порицает их поступка, наоборот, в глазах всех они герои.

Занятый этими грустными мыслями, я не заметил, как прошла ночь, и около 5 часов утра в теплушке опять все зашевелилось. Приближались к Царицыну. Начались сборы. Каждый был занят своим делом. Одни спешили поесть, другие связывали свои мешки и пересчитывали деньги. Разговор сначала не клеился. Но затем, то один, то другой начали высказывать недовольство и новыми существующими порядками и скоро разговор опять принял общий характер. Все теперь уже открыто критиковали большевистскую власть. Ага, не осознали пока они еще своего счастья!

Я не верил своим ушам, когда главный оратор, еще вчера проклинавший все старое и восхвалявший революцию и советы, начал говорить:

— Да што таить, товарищи, при Царе, правду сказать, если и сделал что не так, так жандарм дал тебе в морду и конец, а теперь поди свой же брат тебя берет на мушку, сволочь. И за што? Говорили, что из Москвы приказано с "мешочниками" расправляться на месте, значит к стенке. Им-то, душегубам, хорошо, буржуев обобрали и живут в сласть, а ты тут с голоду подыхай. Не житье настало, а каторга. А за что преследуют? Кому мы мешаем? Там — сахар, а тут мука, ну мы и торгуем. Надысь меня красногвардеец хотел арестовать, — едва утек. Забыли с…… что без нас — фронтовиков, они бы революцию не сделали, их, как и в пятом году одни казаки разогнали бы, а теперь они же своего брата преследуют и как что не по ихнему, — сейчас же на мушку. Ежели так, то уж лучше пусть будет по старому, — закончил он свой печальный вывод.

Теперь у меня не оставалось сомнения, что мы ехали с бандой "мешочников" — спекулянтов, занимавшихся запрещенной новой властью (в результате государственной монополии на продукты питания), перевозкой товаров из одной местности в другую. Вероятно, в Царицыне их преследовали, — вот почему они, когда дело коснулось их шкурного вопроса, позабыв свои вчерашние разговоры, дружно обрушились с критикой и на советскую власть и на современные порядки.

Тут надо пояснить, что еще летом прошлого года Ленин, размышляя о будущем обустройстве Советского государства, разразился программной статьей "Удержат ли большевики власть". Там он, резонно замечая, что репрессии репрессиями, но как говорил Наполеон, что на одних штыках сидеть не удобно, творчески переработал лозунг "Кто не работает — тот не ест". Предусматривалось введение государственной монополии на продовольствие и на транспорт.

Все граждане нового государства "рабочих и крестьян" должны были работать, где им укажут большевики, и получать за это свою пайку. Буржуйские профессии (к примеру, не "пролетарские художники") — никакой пайки не предусматривали и их представители должны были просто умереть с голоду. Сейчас эта система заработала в полную силу. Так, у крестьян отбирались, к примеру, яйца за бесплатно или из расчета 10 копеек за десяток. Рабочим и служащим эти же яйца выдавались в пайке в счет заработной платы из расчета уже 10 рублей за десяток.

А на рынке эти яйца уже стоили 30 рублей за десяток. Сами крестьяне эти яйца не могли продать на рынке из-за отсутствия "излишков" и транспорта. Ловкость рук и никакого обмана! Естественно, в эту отлаженную "вкусную" систему стали тут же стихийно вклиниваться конкуренты "мешочники" и работать параллельно, обслуживая те категории граждан, которые должны были в новых условиях просто сдохнуть с голода. Но этим они прямо подрывали устои молодого Советского государства и потому все "мешочники" подлежали безжалостному уничтожению. Нечего, все равно эти спекулянты советскую власть загрызут, правда, лет через восемьдесят.

Издали показался Царицын и наш поезд замедлил ход. Суетясь и трусливо волнуясь "мешочники" один за другим начали выпрыгивать из теплушки, послав еще раз последнее проклятие большевикам и их суровым нововведениям. В свою очередь, с вещами соскочили и мы и очутились, примерно в полукилометре от городской черты. Разбившись на группы, спекулянты огородами и садами двинулись в направлении Царицына.

Считая, что они уже люди бывалые и, наверное, знают все здешние порядки, мы на приличном расстоянии следовали за одной компанией, в которой находился и вчерашний герой и главный коновод-преступник.

После недолгой ходьбы разными пустошами и закоулками, мы очутились перед главным входом Царицынского вокзала.

Тут уже сразу можно было определить, что Царицын является не только крупным опорным пунктом Советской власти, но также и рассадником большевистских идей на всем Поволжье. Именно здесь находится сверхразум зергов и клингонов на Юге.

Проходящие по улицам воинские команды, состоящие из солдат или из красногвардейцев с красными знаменами и плакатами, такие же огромные флаги на главных зданиях, многочисленные приказы на стенах и заборах большевистского Главнокомандующего и военно-революционного комитета, какие по пути мы успели прочитать, наконец наличие вооруженных воинских чинов у входа на вокзал, стоявших на подобие часовых, — все это говорило за то, что здесь большевики безусловно прочные хозяева положения.

Выбрав подходящий момент, мы незаметно проскользнули на станцию.

Платформа и вокзал представляли сплошную массу лежавших и стоявших плотной стенкой человеческих тел. Тысячи людей, как муравьи, копошились здесь в невероятной грязи и тесноте, шумя, суетясь, крича, толкаясь и оглашая воздух непристойными ругательствами. Зал 1-го класса "товарищи" уже загадили до неузнаваемости. Местами обшивка с мебели была сорвана, и диван зиял своими внутренностями. Всюду валялись груды грязных мешков, корзин и каких-то свертков.