Воробей, том 1 (СИ) - Дай Андрей

- Я постараюсь, - разочарованно выговорил я. Честно говоря, горько было осознавать, что весь этот разговор будущий император затеял с одной единственной целью – вернуть в Зимний дворец друга. Никакими вышними замыслами здесь и не пахло. Но пришлось согласиться, хотя ни единой мысли, как такую операцию провернуть, в голове не содержалось.

- Полагаюсь в том на вас, - малыш ослабил хватку, и я поторопился высвободить руки из его опасных, пышущих жаром ладоней. – А я вас за то графом сделаю. Хотите? Я узнавал, на то и теперь у меня право имеется...

- Нет, - вздохнул я. – Не хочу. Батюшка ваш, покойный Николай Александрович, уже дал мне этот титул. Так я и тогда не хотел. А вот Милютина, вашего военного министра – можно и в графы. Дмитрий Алексеевич этого давным-давно заслужил.

- Вернете мне Германа, быть Милютину графом, - выпятил грудь принц.

- Вот как? – скривился я. – Рядиться изволите, ваше императорское величество? Так я сына на торги не выставлял. Бесценный он у меня. Любимый. Помочь вам, как сыну друга. Пытаться выполнить вашу просьбу – это одно. Обмен устраивать – совершенно иное.

- Я не хотел вас обидеть, - надул губы малыш. Похоже, моя гневная отповедь зацепила его куда больше всех предыдущих проповедей. – И выторговывать вашего сына тоже не хотел. Просто...

- Просто, плохо быть одному, - понимающе кивнул я.

- Да, - кивнул принц, и скромно улыбнулся. – Я побегу? Должно быть, меня уже ищут.

Александр торопливо скрылся в сумраке плохо освещенных пустынных переходов дворца, а я, так и не придумав чего-нибудь хоть сколько-нибудь путного, неторопливо вернулся в свой кабинет.

Секретаря уже не застал, так что бумаги, призванные решить маленькую проблему будущего царя, пришлось писать самому. Во-первых, составил прошение на высочайшее имя императрицы Марии Федоровны, уделить мне несколько своих драгоценных минут для решения дел государственной важности. А что? Я – первый министр, она – член Регентского совета. Почему бы нам и не обсудить что-нибудь в ее покоях? Не к себе же ее вызывать.

Дату и время встречи не указал. Оставил место, чтоб вписать позже. Когда мои помощники, согласно второй бумаге, выяснят расписание занятий малолетнего императора. Потому как, посетить вдовствующую императрицу я был намерен именно во время, как принц будет занят науками.

Наденька, слава Богу, благополучно отбыла все дагмаровские посиделки. Посыльный прибежал передать лишь, что ее светлость, графиня Лерхе ожидает в экипаже у Театрального подъезда. Оставил собственноручно начертанные бумаги на столе у секретаря, оделся и поспешил присоединиться к супруге.

В дороге так и этак крутил в голове разговор с будущим царем. Проговаривал про себя слова, доводы, которые, как всегда, не приходят в голову вовремя. Корил себя даже. За то, большей частью, что не сумел произвести на малыша должное впечатление. Не смог внушить, что я - единственный наставник и советчик временно задвинутого в сумрачный угол малыша. И который уже раз решил, что непременно постараюсь вернуть Александру друга. А то, что это мой собственный старший сын, так на то воля Божия, а не чьи-то происки.

Следующим же днем выяснилось, что операцию по возвращению Германа в учебные классы Зимнего дворца придется отложить, по меньшей мере, на пару недель. Преподаватели дисциплин для царевича были в, так сказать, временном отпуске. Сначала, по причине болезни императора. После – похороны, чехарда с Регентским советом. Теперь – весенние церковные праздники. В любом случае, до воскресенья тринадцатого – Светлого Христово Воскресенья расписание занятий не составлялось. В общем, недрогнувшей рукой, вписал в прошение об аудиенции дату – четырнадцатое апреля – и занялся, пока, своими делами.

Была возможность обсудить с Дагмар идею с возвращением сына в компанию к Александру, на приеме в честь посла японского императора, и в ознаменование подписания исторического договора между двумя империями. Но, после мучительных размышлений, решил вдовствующую императрицу до времени не беспокоить.

А договор с Мэйдзи, кстати, и взаправду был экстраординарным. В шестьдесят восьмом на островах состоялась так называемая - реставрация Мэйдзи, в ходе которой был ликвидирован сёгунат, и в стране было восстановлено прямое Императорское правление. Столица, следом за монаршей резиденцией и двором, переехала из Киото в Токио. И если бы не конституция, определяющая пределы самодержавной власти, император, почти как в древние времена, стал представлять собой высшую политическую и религиозную власть в Японии.

И первым межгосударственным документом, подписанным новым императором страны восходящего солнца, стал пакт с Российской империей. Да чего уж там! Япония вообще прежде ни с кем не подписывала никаких договоров. Западные страны просто не воспринимали восточные деспотии равными партнерами. Островное государство воспринималось всего лишь, как источник экзотических товаров. Шелка, пряностей, фарфора. Бывали времена, когда европейцы всерьез воевали за право торговли с Японией. Естественно мнение самого сёгуната никого не интересовало. Просто в один прекрасный момент в портах исчезли огромные португальские каракки, и появились грациозные голландские флейты.

По мне, так и этот, первый и, на тот момент – единственный международный пакт императора Мэйдзи, совершенно уж справедливым не назвать. Документ лишь подтверждал и без того давно свершившийся факт: Япония отныне владела всем Курильским архипелагом, а Россия – получало все права на Сахалин. Однако же, обставлено все было так, словно бы две Великие Державы, после ста лет соперничества, наконец-таки пришли к соглашению. Мнится мне, найдись у нас пара эскадр боевых кораблей, способных разогнать несколько пароходиков, которые японцы называли военным флотом, договор состоял бы совсем из других пунктов.

А вот я подписанному князем Горчаковым с нашей стороны, и адмиралом Эномото Какэаки со стороны Островов, был искренне рад. Верил, что рано или поздно, потихоньку строившаяся железная дорога упрется, наконец, в берег Великого Океана. А там до Хоккайдо рукой подать. И поедут на восток эшелоны с русскими товарами... Многомиллионный рынок сбыта и потенциальный союзник в борьбе за влияние на Дальнем Востоке. И если тон беседы с островным соседом не менять, так может статься, и трагического девятьсот пятого года не случиться. Никогда фанатиком или знатоком истории военного флота не был, но погибших в Цусимском сражении моряков было всем сердцем жаль.

В этом отношении, то, что полномочным послом японского императора выступал настоящий военно-морской адмирал, я посчитал хорошим знаком. Тем более такой прогрессивный, как Эномото Такэаки.

В возрасте двадцати шести лет будущий командующий флотом сёгуната, дабы обучиться премудростям военно-морского дела и ознакомиться с западными технологиями, был отправлен в Нидерланды. За пять лет Такэаки сумел не только выучиться на флотоводца, но и освоить английский и голландский языки. Что говорит о весьма гибком разуме этого примечательного человека. Европейские языки вообще трудно даются жителям Юго-Восточной Азии. Некоторые сочетания звуков в японском языке, к слову сказать, вообще отсутствуют. Однако, слушая практически правильную речь посланника, этого и сказать было нельзя.

На борту купленного в Голландии военного парохода, Эномото вернулся в Японию прямо накануне реставрации Мэйдзи, в шестьдесят седьмом. А уже в следующем году, после капитуляции Эдо силам союза Саттё, отказался сдаться, и увел подчиненные ему корабли – восемь пароходов - на Хоккайдо. Конечно же, это были самые современные, самые сильные суда всего военного флота сёгуната.

Прямо накануне Рождества на острове была провозглашена первая в Азии республика Эдзо, а адмирал Такэаки избран ее президентом. Однако уже в мае следующего года верные Мэйдзи войска вторглись на Хоккайдо и в битве за Хакодатэ разбили силы молодой республики. Остров вернулся под управление императора, а первый и последний президент Эдзо отправился в заключение.