Александр Шуваев - ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ
- Как все они. Иначе в те времена было просто не выжить. Так что придется и нам.
- В интересах дела и спасения шкуры ради. Дорио-Доренский вытребует нас к себе.
- Я, вообще-то, ракетчик.
- И сам же приложил руку к тому, чтобы разница тихонько сошла на-нет.
- Что-то меняется голуби, что-то меняется. Мы смогли провернуть это, по сути, самоуправство, которое ни за что не прошло бы еще лет пять тому назад.
- Чего-чего? Что ты там такое?
Вид у бывшего технолога, смотавшегося из города сразу же после увольнения, и изысканного неумолимо методичным Моховым во время очередного отпуска в девятистах километрах восточнее, был совершенно ужасный. Невысокого, полненького, улыбчивого человека, подвижного, как ртуть, сравнительно молодого, было невозможно узнать. Лицо у него странным образом и похудело, обрезалось, и, одновременно, как-то оплыло, обрюзгло. Под потухшими глазами залегли сизые мешки, а на недавно еще тугих, розовых щеках виднелась трехдневная щетина. От него не то, чтобы пованивало, а - отдавало запущенностью, несвежей одеждой, не бог весть каким жильем, а еще - безнадежностью. Тем, что не способствует успешному проживанию в общежитие. А вот чем от него попахивало вполне явственно, хоть и не по-наглому, так это перегарцем. Запашок был несильный, но устойчивый, как выхлопными газами - рядом со спокойненько пофыркивающей отрегулированным дизелем грузовой машиной, трактором или танком.
- Поговорить, говорю, надо. Я тут кое-что добыл, а самому - не разобраться.
- Чего добыл-то? Ко мне - зачем? Не при чем я теперь, ничего не знаю, ничего не ведаю. Знаешь, - ты уходи лучше.
Глянув на него, Мохов, который, начал уже было отчаиваться, застав вместо искомого специалиста совершеннейшую развалину, вдруг жестко, понимающе усмехнулся. Как Вельзевул при виде того, кто кричит "Изыди, сатана!" - надрывно-слабеющим голосом. Он не для того провел вовсе небыструю и непростую операцию розыска, и сумел проделать это вполне-вполне скрытно. А было это, кстати, учитывая исправную деятельность службы, возглавляемой товарищем Гаряевым, было ой, как непросто! Так что теперь он ни в коем случае не собирался поворачивать назад по причине трусости и слюнтяйства спившегося инженера.
- Ты, - жизнерадостно, так, чтобы не чувствовалось и малейшего намерения сострадать или проявлять душевную деликатность, хохотнул он, бесцеремонно облапив его за плечо, - чего перепугался-то, а? Ты ж меня знаешь…
- Нашли-таки, - затравленно прошипел технолог, - так и знал, что не оставят в покое…
- А? Ты вот что, - где тут есть место, чтоб можно было посидеть со вкусом, чтоб не мешали?
- Да пожалуйста! - Издевательским тоном запел Костин, шутовски раскланиваясь, - где прикажете! На каждом углу кабаки и бары с ресторанами! Кухня народов мира! На-апитки в ассортименте! - Вдруг замолчав, он глянул в лицо Мохову в упор. - Ты, Витенька, от жизни оторвался. Тут тебе не Курчинский Соцгород! Тут на всю помойку, - одна "стекляшка" с портвейном! На все тридцать семь тыщ народонаселения!
- Ну тык, Анатольич, ты-то ведь устроишь? Ты ж теперь навроде как местный…
- Не прид-дуривайся, клоун!
- А че? - Зловеще похохатывал Мохов. - Это я от смущения. В жизни никогда не умел взятку сунуть… Так как? Я угощаю…
- Не нуждаюсь!
- Да что ты, право слово! Нальем по стакашку, с устатку… Ты ж со смены? Так что сам бог велел. Во-от. Лучку там, колбаски, килечки… Может, - у тебя хозяйка какая есть, капустки там вынесет.
Слушая его, Костин непроизвольно глотнул, а в глазах его появился сухой блеск.
- Да есть тут дедок один неподалеку. Ты ссудишь рублишко, а? Я с получки вышлю…
- Ну я ж сказал! Я ж с отпускными, да еще с премией. Ставлю, инженер, это ж я к тебе пришел, это ты мне нужен, не наоборот. Не комплексуй, как выражается… Один мой ста-арый знакомый.
Улица, как и соседние, как тысячи таких же в десятках, сотнях городов и поселков, больше всего напоминала овражек между косогоров, косое дно которого было засыпано толстым слоем золы и шлака. Тут кисло пахло угарцем, и прямо в глиняном русле, переныривая из одной ржавой трубы в другую, выходили на поверхность мутные ручейки, отдававшие безнадежной, сиротской вонью. И дома - как рубище нищего, состоящее из одних заплат, и видно, что убогая, недоделанная разномастность эта - не по бедности даже, а просто население такое. Не деревня, не город. Коров нет, козы - наперечет, а вот семь-восемь встрепанных курей, от которых больше неприятностей, чем яиц, - чуть ни на каждом втором дворе. Население тут проживало, как положено, более-менее сидевшее. И от оврагов пошире ветвились узенькие, совсем уж косые и горбатые овражки-переулочки.
- Так, дед, - сразу же, с первого взгляда насквозь распознав природу хозяина, взял быка за рога Мохов, - давай так: чтоб если после нас еще какие клиенты появятся, так ты, ежели надо, - обслужи, а на двор не веди. Ей-ей ни к чему тебе это, старичок.
Хозяин, крепкий старик с пустой штаниной по причине потерянной при каких-то загадочных обстоятельствах ноги и с нечесаными сивыми волосами, прищурился на него и ласковенько проговорил:
- А ты б, голубь, не распоряжался в чужой избе. Придешь, значится, к себе на двор, так там и командуй. А не нравится тебе у меня, так я не держу никого.
- Так, старичок, - Витя остро глянул ему в глаза, - во-первых, я не распоряжаюсь а про-ошу. А во-вторых, - не гордился б ты, а? И невыгодно будет, и… вообще ни к чему.
Старичок, последний раз гостивший у кума двенадцать лет тому назад, недолго, всего-навсего четыре года, помаргивая, смотрел на гостя, а в сивой голове его шла тем временем лихорадочная работа. Гость был, вообще говоря, непонятен, не тянул ни на вора, ни на обычного фраера из богатеньких… В конце концов он решил, что в его времена таких типов просто-напросто не было, но ощутил при этом давно, казалось бы, позабытое чувство, когда волосы на шее, сзади, вроде бы как зашевелились: это нельзя было назвать страхом, это было, скорее, могучее ощущение опасности. И даже это не было бы вполне точным: чувство дела. Как в старые, добрые времена, когда на хазах собирались люди, - Кучум, Зуб, Бесо, чтоб это самое дело обсудить. Большие люди, он в таких никогда не ходил, большие дела, - он никогда не имел в таких доли. Кто их знает, этих нынешних, может, за вислоусого за этого в клочки порвут, только мало повременя…
… Больше всего он напоминал бы богатенького, удачливого и оборзевшего барыгу откуда-нибудь из солнечной Грузии, не будь он таким явным русаком. Молчание он, кажется, совершенно правильно и быстро понял как согласие хозяина:
- Ты так, чтоб без обид, дедусь, - мы тут поначалу без тебя обкашляем одно тут дело, а потом и тебя к столу пригласим. Лады? И того, - самогонку давай ту, которую для себя держишь, не обижу.
- Ну что, Сергей Анатолич, - по вонюченькому?
- Мне это, бражки… Бражки для начала, а то я что-то быстро хмелеть начал. И самогонку нутро не принимает, если сначала.
- Ага. Тогда так, хозяин, - бражки нам цеженой изобрази, а?
Воцарилось молчание, на протяжении которого Мохов, добыв из недр чудовищного (на двадцать две бутылки пива) портфеля копченого сала в прослойку, и окатистую глыбу какой-то ветчины, пластал ее куда более острым, чем пресловутая бритва, собственноручно сделанным из краденой заготовки к лезвию УМТ ножом. Ветчина оказалась такая, что ничего подобного не приходилось пробовать ни в старые, добрые времена, ни на банкетах "с барского плеча", которые время от времени устраивало для сотрудников начальство: от нее положительно невозможно было оторваться. Так, что даже он, давным-давно страдавший от горечи во рту и не имевший никакого аппетита, незаметно для себя увлекся.
- Откуда, - прочавкал он набитым ртом, указывая на снедь алюминиевой вилкой, поданной справным хозяином к столу для особо почетных гостей, - такая штука?
- А-а, бабка, куркулиха со Старого Города делает. Окорок от свиньи берет, понимаешь, и как-то там в тесте запекает. Я ей - деньжонок на покупку трех-четырех поросят, подкормку там, литров десять "шесть девяток" когда-никогда. А она мне, ведьма старая, - на зиму тушенки, колбаски домашней, сала бекончиком, очень я его уважаю. Лопатку. Окорок копченый, окорок запеченный.
- Хм… - Костин неожиданно задумался. - Надо же! Никогда б в голову не пришло. Все продуктовые заказы выбирал. И радовался, что в нашем-то Столе Заказов, - более-менее есть все-таки выбор. А ты жу-ук!
- При чем тут, - Витя пожал плечами, - чего тут криминального? Всем хорошо и никому не плохо. И мне, и ей, и тебе, и, вот, - он показал, - даже деду.
- А подкормка-то откуда?
- Так ты не слыхал? "Амиграм", - за него же драка промеж куркулей. Мы еще того года в Орле синтез наладили. Скандал был, правда, страшный. Наши - ни в какую, не знаю уж, кто и как утолок-то их. Ну, мы и того… Им-то - что? Жалко, что ли? С порожняком, по договору, по госцене, все чинно-благородно, у кого хозяйство. Вот и я. Сначала, правда, не знал, что с этими мешками делать, весь подвал мне захламили…
